– Углядели что, мсье?
– Да нет. Никого.
В комнате с лебёдкой Шарп честил шёпотом понурившегося фузилёра. Тот оправдывался:
– Извините, сэр. Чёртова птаха вырвалась.
– Чего ты полез в корзинку? Птиц не видел?
– Извините, сэр.
За два часа Харпер с Дэниелом Хэгменом поймали среди скал над монастырём пять птиц. Шарп хотел придержать их до того момента, пока французы подойдут вплотную, чтобы, увидев галок, вылетающих из окон, неприятель окончательно убедился в том, что здания покинуты. Олух-фузилёр, проверяя, не сдохла ли Божья тварь, приоткрыл крышку камышовой корзинки, галка выпорхнула и была такова. Теперь у Шарпа осталась только одна птица, три другие находились у лейтенанта из роты Кросса в донжоне.
Суетная выдалась ночка. В пять утра сэр Огастес и Жозефина уехали на запад в сопровождении четырёх легкораненых фузилёров, для которых Джилиленд выделил коней. Часом позже стрелки Кросса собрали жён и детей дезертиров, отконвоировали на пару километров от перевала и там предоставили их собственной судьбе. На охрану четырёхсот пленных Шарп отрядил оставшихся легкораненых. Тяжелораненых перевезли из монастыря в замок, отведя для них зал на западной, дальней от французов, стороне. Из кухни принесли стол, и хирург, высокий, жёлчного вида субъект, разложил на нём зонды и скальпели.
С Фредериксоном в сторожевой башне, кроме его семидесяти девяти стрелков, разместились три роты фузилёров, капитаны которых, по оценке Шарпа, были дельными и способными в случае чего действовать самостоятельно. Ещё две роты красномундирников вместе с восемью стрелками Кросса, майор послал в монастырь, к своей роте под началом Гарри Прайса. Сто семь человек, не считая офицеров, в монастыре; вдвое больше – в сторожевой башне. Для пущей уверенности в том, что оборона монастыря сдюжит, Шарп приказал Харперу быть там. С майором в замке остались сорок стрелков Кросса и двести тридцать пять красномундирников. Ракетчиков он отвёл южнее.
– Сэр? – прапорщик с лестницы, ведущей на верхнюю площадку, звал Шарп.
– Что?
– К сторожевой башне едет всадник, сэр.
Шарп чертыхнулся сквозь зубы. Сколько сил было потрачено на то, чтобы убедить врага: британцы ушли. Харпер показательно вывел из сторожевой башни стрелков. На видном месте они дождались, пока фузилёры демонстративно уберут знамёна и построятся. Вместе с красномундирниками стрелки неторопливо (а то, не дай Бог, прохлопают их уход французы!) промаршировали по дороге и незаметно вернулись в обитель через дырку, пробитую Потофе для пушки. Офицер после спектакля присоединился к артиллеристам Джилиленда, по приказу Шарпа прихвативших пики и усаженных на коней.
– Это ещё не всё, сэр.
– Что ещё?
– Французский батальон топает к нам, сэр.
Так-то лучше. Шарп надеялся, что французы первым делом вышлют полк занять замок, полк, который можно, не напрягаясь, стереть в порошок. Прапорщик прижался к стене, уступая командиру путь. Шарп осторожно прильнул к узкой щели. Колонна французов лениво двигалась по дороге. Некоторые солдаты на ходу догрызали хлеб, оставшийся от завтрака.
Впереди скакал французский капитан. Он окинул замок настороженным взглядом. Птица вылетела из пролома в кладке. Другая, чернее и больше первой, села на зубец стены и принялась чистить пёрышки клювом. Капитан ухмыльнулся. В замке точно никого нет.
Мягко ступая, Шарп спустился обратно. Французский капитан подъехал так близко, что Шарп видел его сквозь бойницу и, казалось, француз тоже видит его.
– Давай!
Фузилёр, притаившийся у левого окошка, открыл корзинку. Ворона возмущённо каркнула, расправила крылья и вылетела наружу, напугав лошадь француза. Шарп слышал, как тот тихо шептал по-французски, успокаивая животное.
Капитан въехал в проход и улыбнулся. На камнях мелом было крупно начертано: «Bonjour» Люди в комнатке с лебёдкой затаили дыхание.
Во дворе замка дымилось пепелище костра, на брусчатке расплывались полусмытые дождём застарелые пятна крови. Лошадь капитана тревожно вертела головой, топталась на месте. Капитан погладил ей шею, шепча ласковые слова.
Адъютант генерала, интересующийся архитектурой Испании, пробирался к сторожевой башне. Ехать было трудно, очень уж густо росли колючки, покрытые клочьями шерсти пасшихся здесь овец. Привязывая коня к суку, адъютант накололся на шип. Выругался. Из седельной сумки он достал эскизный блокнот с карандашом и побрёл к башне. Такие строения сооружались по всей Испании во времена Реконкисты, но эта сохранилась лучше прочих. У подножия здания была установлена пушка. Из запального отверстия торчал гвоздь. Британцы так спешили убраться, что забыли заклепать пушку. Орудие было древнее, калибра, давно не используемого во французской армии, так что в качестве трофея она всё равно ничего не стоила.
Адъютант оглянулся. Полк шагал по дороге к перевалу. Два других строились на единственной деревенской улочке. Будущий гарнизон Врат Господа. Если те, кому выпало наступать на Вила-Нова, потерпят неудачу, им будет куда отступить. С этими мыслями Пьер повернулся к башне и замер от удивления. Арка над дверным проёмом была отделана зигзагообразной узорной резьбой, определённо французского происхождения. Добрый знак, словно привет от далёких предков, рыцарей или каменщиков, до него побывавших в этой враждебной чужой стране. Скупыми движениями адъютант набросал на бумаге арку, штриховкой обозначил норманнские завитушки.
В тридцати метрах от французика скрючился Красавчик Вильям. Не мигая, следил он за непрошенным гостем. Кисет с повязкой и зубами покоился в кармане.
Генерал влез в седло, проверил саблю, готовясь к дневному марш-броску.
– Что там Пьер делает?
– Рисует, как всегда.
– Боже! – генерал возвёл очи горе, – Есть ли в мире хибара, мимо которой он пройдёт, не накарябав её в блокноте?
– Хочет книжку написать. – доверительно поделился второй адъютант.
Генерал зашёлся своим странным смехом. Батальон повернул к замку. Генерал тронул флягу с вином, заглянул в кожаную коробочку на передней луке, где хранил бумагу и карандаш для записок:
– Однажды я болтал с парнем, написавшим книжку. – он поскрёб подбородок, – Ох, и воняло же у него из пасти!
Собеседник отозвался дежурным смешком.
И тут с надвратной башни запела труба.
Глава 20
Фредериксон злился. Он-то ждал минимум роту французской пехоты, но никак не мальчишку с эскизным блокнотом. Труба заставила французика недоумённо развернуться к замку.
Труба подала голос вновь. Сигнал, в бою приказывавший бы: «Растянуться вправо!», сегодня давал понять затаившимся британцам, какому из трёх заранее оговоренных планов им должно следовать. Две ноты повторялись вновь и вновь, напомнив Фредериксону охотничий рожок. Только охота идёт нынче на зверя покрупнее лисы.
Адъютант дёрнулся было к лошади, но запнулся. Никто на него не кидался, никто в него не стрелял. Устыдившись собственного малодушия, он достал из кармана часы – подарок отца, открыл крышку с выгравированной на её металле надписью, и отметил в углу наброска точное время. Девять без четырёх минут. Опасливо оглядев холм, он приметил второе орудие на южной стороне, но людей, кроме него, не было. Врагов в красных мундирах он вдруг увидел в замке и окаменел. Выстрелы разорвали тишину.
Французский капитан сделал круг по пустому двору. Что-то пугало его лошадь, не помогала ни ласка, ни слова. Грохот ботинок первой роты полка слышался совсем близко.
Командир полка махнул рукой, и одна из рот свернула вправо, к монастырю. Полковник скользнул взглядом по надвратному укреплению. Добротное строение.
Ещё минуту назад капитан бы с чистой совестью присягнул, что в замке нет ни одного англичанина, как вдруг двор заполнился ими. На северной стене появился офицер-стрелок с трубачом. Горнист играл что есть силы. Щёки его раздувались. Из неприметной дверки сбоку ворот выбежали стрелки, втянулись под арку и прицелились с колен наружу. Другие рассыпались по северной стене. Французского капитана для них будто не существовало. Он оглянулся на шорох шагов позади. Из донжона к обломкам восточной стены, подгоняемые офицерами и сержантами, спешили красномундирники. Француз схватился за саблю, но тут его внимание привлёк энергично жестикулирующий офицер-стрелок на стене. Смысл его знаков был ясен. Спешивайся. Сдавайся. А то… Подняв винтовку, офицер взял капитана на мушку.
Француз проклял всё на свете и слез с лошади. Тогда-то и грянул залп. Пули проредили ряды первой роты французов. Краем глаза Шарп заметил, как опрокинулся с лошади окровавленный французский полковник. Офицеры орали, пытаясь выстроив подчинённых в линию, но пули стрелков со стены и верхушки надвратной башни быстро выкосили старший командный состав и принялись за сержантов.
– Передохни, парень. – бросил Шарп и трубач благодарно отнял мундштук инструмента от труб.
Немедленная лобовая атака могла бы спасти французов, но их шансы на это, после гибели офицеров и без того невеликие, окончательно перечеркнул новый залп. Шарп сбежал по ступеням во двор и помчался к восточной стене.
Остановить врага у ворот и ударить с фланга. Французы вопили, скрежеща шомполами в стволах. Фузилёры перебрались через насыпь и строились в два ряда. Шарп не торопил их. Возможности схватиться с французами в открытом поле больше не представится, а, значит, надо было отработать всё без сучка, без задоринки. Майор указал на промежуток между ротами:
– Ближе, ребята, ближе!
– Есть, сэр!
– Примкнуть штыки!
Щёлканье замков под треск винтовок и нестройный залп мушкетов. Французы таки образовали рваную линию на перекрёстке. Шарп вытащил палаш:
– Вперёд!
Жалко, что нет оркестра. В такие моменты оркестр очень кстати. «Падение Парижа» или песня стрелков «Над холмами и вдали». Как ни печально, но всё многообразие музыкальных инструментов сейчас ограничивалось горнами. Шарп тревожно покосился на дорогу от Адрадоса. Сориентируйся французы выслать кавалерию, и фузилёрам не сдобровать. На этот случай на верхушке донжона дежурил офицер со вторым горнистом Кросса.