1-м томе известной книги «Поход „Челюскина“» 1934 года издания, этот человек не упоминается. Нет его анкеты и среди анкет награждённых участников экспедиции. Нами даже был запрошен Центральный архив ФСБ, сообщивший, однако, что «в списках личного состава ОГПУ 1933–1934 гг. Шульман И.П. не значится». Лишь при полистном изучении 300-страничного архивного дела удалось обнаружить четвертушку серой бумаги, но с типографской «шапкой» Президиума Центрального Исполнительного Комитета с текстом: «Выписка из протокола № 13 заседания Президиума ЦИК СССР от 31 июля 1935 г. (т. е. через 15 месяцев после Постановления о награждении и 13 месяцев после самого награждения – Прим. авт.). Об исключении из списка награждённых орденом Красной Звезды участников полярной экспедиции на „Челюскине“ тов. Шульмана. // Исключить тов. Шульмана как ошибочно включённого в этот список. Подпись: Секретарь ЦИК Акулов». Документ этот был адресован О.Ю.Шмидту. Кто такой был И.П.Шульман и в результате какой и чьей «ошибки» он попал в список, так и осталось загадкой.
Одно из постановлений ЦИК: «О возведении монумента в память полярного похода „Челюскина“» от того же 20 апреля 1934 года так до сих пор и не выполнено. Монумент решено было воздвигнуть в Москве, в Правительственную комиссию по разработке проекта вошли Куйбышев, Енукидзе и Булганин. Куйбышев вскоре умер естественной смертью, Енукидзе – насильственной, а проживший ещё 40 лет Булганин, даже став Председателем Совета Министров СССР, так и не удосужился исполнить задание высшего органа власти. Единственным памятником эпопее был просуществовавший несколько месяцев макет «Лагеря челюскинцев» на площади перед Казанским собором в Ленинграде.
Если вернуться к тезису о необходимости рассмотрения челюскинской истории на фоне происходивших в стране процессов, невольно должен возникнуть вопрос: были ли в составе экспедиции люди, так или иначе затронутые уже политическими репрессиями? Этот вопрос стал особенно актуален в связи с возникновением истории злополучной «Пижмы», которой не было, но, предполагая хотя бы минимальную добросовестность мифотворцев, могли же быть заключённые и на самом «Челюскине», вероятнее всего – строители. Как раз в это время ГУЛАГ стал расползаться по стране, прежде всего – по её северным окраинам, и если была Вайгачская экспедиция ОГПУ (Вайгачлаг), то почему не предположить, что начинался и Врангельлаг? Должен признаться, что на первых этапах розысков были основания думать, что так оно и есть и «Челюскин» стал очередным кораблём-«зековозом». Однако, к счастью, эта версия не получила дальнейшего развития. Все приводимые ниже сведения излагаются по материалам архивов ФСБ и МВД, полученным НИПЦ «Мемориал», с привлечением материалов архивных дел, связанных с экспедицией «Челюскина», в фонде Управления Главсевморпути, архива наградного сектора ЦИК СССР в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ, фонд 3316), материалов архива НИПЦ «Мемориал», и, естественно, опубликованных материалов. Мы, разумеется, оставляем в стороне как нерешаемый пока вопрос о том, были ли на «Челюскине» тайные сотрудники ОГПУ.
К моменту отплытия на борту «Челюскина» было три человека, в разной степени затронутые развёртывающимися политическими репрессиями. Хорошо известный, доживший почти до наших дней, инженер Ибраим Гафурович Факидов происходил из зажиточной крымско-татарской семьи из Алушты. Он рано лишился отца, только 16-ти лет, в 1922 году выучился грамоте. Через четыре года он порывает с семьёй, едва не попадает в консерваторию по комсомольской разнарядке, но становится физиком. Свои детские годы он провел под надзором старшего (на 6 лет) брата Ибриша. В январе 1929 года Ибриш Гафур Факидов арестован по обвинению «в членстве в буржуазно-националистической контрреволюционной организации и призывах к восстанию против Советской власти». Постановлением Особого совещания ОГПУ от 5 июля 1929 года по трём пунктам 58-й статьи приговорён к высылке в Сибирь сроком на три года. Надо ли говорить о том, что через пять лет по этим пунктам этой статьи однозначно выносился расстрельный приговор? Знал ли младший брат о судьбе старшего, теперь уже вряд ли можно выяснить. Тремя годами высылки в Сибирь дело не обошлось, ибо Ибриш освободился из мест лишения свободы только в мае 1958 (!) года. Было ли это сплошное 29-летнее заключение, были ли в нём перерывы, какие обвинения и когда ему предъявлялись, выяснить не удалось. Челюскинца же Факидова, ставшего «оборонным физиком», трагический для крымских татар 1944 год застал в Свердловске, и его, одного из немногих представителей этого народа, не коснулась депортация и последующая трагическая судьба.
Заместителями начальника экспедиции О.Ю.Шмидта во всех материалах по подготовке экспедиции значатся И.Л.Баевский и И.А.Копусов. Фамилия заместителя Шмидта по политчасти, Алексея Николаевича Боброва, значит – первого заместителя (что и было зафиксировано фактом его назначения начальником вместо заболевшего и вывезенного Отто Юльевича; впрочем, пробыл он им, как известно, всего два дня, после чего командовать раскиданными по всей Чукотке челюскинцами стало невозможно, да и сам Бобров заболел), появилась в последние дни перед отплытием. Зачем к О.Ю.Шмидту, коммунисту с 15-летним стажем, советскому учёному новой формации, в помощь которому был назначен практически освобожденный парторг Владимир Задоров, числившийся то ли кочегаром, то ли машинистом, было приставлять замполита, совершенно непонятно. Шмидт был знаком с Бобровым с 1919-го года, со времён совместной работы в Наркомате продовольствия. Не исключено, как станет ясно из последующего, что скорее Боброва послали под надзор Шмидта и Задорова. Уроженец г. Осташкова Тверской губернии (в изданиях о «Челюскине» он назван уроженцем Ленинграда), учился, но не закончил гимназию, в Санкт-Петербурге. В 19-летнем возрасте, в 1905 году в Нижнем Новгороде Бобров вступает в РСДРП(б) (по другим данным – в 1909 году в эмиграции), состоит в подпольной военной организации (значит – участвует в «эксах», сейчас бы его назвали «террористом»), эмигрирует – типичная жизнь профессионального революционера! Правда, в материалах архива ФСБ есть сведения о перерыве партийного стажа в 1913–1917 годах, т. е. со времени возвращения из эмиграции до революции. В своей «Анкете награждённого» Бобров образование указывает как незаконченное высшее, специальность – экономист, а вместо производственного стажа немудряще указывает – «профпартработа», стажа, очевидно, не имеющая. Из его биографии в газете «Правда» [«Правда» ]: «Партия поручает Боброву самую разнообразную работу: он – председатель Орловского губисполкома, советник советского посольства в Персии, зав. иностранным отделом Наркомпути, зам. председателя Всесоюзного объединения „Союзсельмаш“».
5 января 1931 года А.Н.Бобров был арестован ОГПУ «по обвинению в совершении преступления, предусмотренного пунктом 13 статьи 58 УК», а через месяц по тому же обвинению арестована и его жена Елизавета Ивановна. Нечасто встречающийся 13-й пункт гласит: «Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственной или секретной (агентура) должности при царском строе или у контрреволюционных правительств в период гражданской войны влекут за собой меры социальной защиты вплоть до расстрела» [«Уголовный кодекс» ]. Детали обвинения, несмотря на нашу просьбу, ФСБ не сообщила. Однако решением коллегии ОГПУ сначала, 4 декабря 1931 года, после 10-месячного заключения в ленинградском «Большом доме», освобождена Елизавета Ивановна, а еще через три с половиной месяца, 17 марта 1932 года, и сам Алексей Николаевич. Обоснования освобождения в архивной справке ФСБ не приводится. Через год с небольшим несостоявшийся «враг народа» назначается в очень важную, пропагандистски ориентированную экспедицию комиссаром. И вот на первом заседании партячейки после гибели корабля О.Ю.Шмидт «с большой гордостью отмечает величайшую организованность, дисциплину, выдержку и мужество, проявленные всем челюскинским коллективом в момент катастрофы. Очень разнородный по своему составу коллектив челюскинцев тем не менее показал себя единым и сплочённым в ответственейший момент экспедиции. Эти блестящие качества челюскинского коллектива в целом – результат семимесячной политической работы, планомерно проводимой во время похода ячейкой ВКП(б), судкомом и прочими общественными организациями челюскинцев. Много сил отдал этой работе А.Н.Бобров», – то есть начальник экспедиции в духе и на языке времени отдаёт положенную дань своему комиссару, а комиссар потом поделился опытом в статье «Воспитание боевого коллектива» [«Поход „Челюскина“», т. 2].
А.Н.Бобров. С акварели худож. В.Сварога [«Поход „Челюскина“», т.1]
Между тем в Москве что-то происходило. В деле № 650 фонда Главсевморпути в РГАЭ обнаружилась датированная 24 января 1934 года радиограмма, резко отличающаяся по адресату и содержанию от остальных: «Москва Кремль Михаилу Ивановичу Калинину // Взволнован сообщением из дома тчк Не рецидив ли болезни 1930 года Убедительно прошу выяснить зпт телеграфировать п/х Челюскин Бобров». На бланке телеграммы надпись чернилами, без подписи: «Семья с телеграммой ознакомлена 26.I.34 г. Ответ послан, согласован с семьёй». Совершенно очевидно, что к председателю ЦИКа его старый партийный товарищ обращается не по медицинскому вопросу, речь явно идет о каких-то делах, окончившихся арестом Алексея Николаевича. Каким образом дошли известия о неприятностях до Боброва, как сообщили ему о них радисты Кренкель или Иванов – непонятно, но телеграмму Калинину Кренкель от второго человека в экспедиции вынужден был принять. 27 января на «Челюскин» поступает ответная радиограмма: «Семья крайне удивлена телеграммой на имя Калинина тчк Дома все здоровы шлют привет тчк (и почти умоляюще – авт.) Дальнейшем радируйте через наши рации тчк Главсевморпуть Фёдоров» (Н.Ф.Фёдоров – заведующий секретариатом ГУСМП. – авт.)