о всём, что вы сделали, забыть о борьбе? О, нет!
– Что же вы хотите от меня? – тихо и медленно спросил Фролов, бледнея и весь напружиниваясь для прыжка: это был единственный выход.
– А как вы думаете, зачем я пришёл? – звенящим голосом ответил Полунин. Чёрные глаза впились в голубые, и каждый прочёл в чужих: враги, враги всегда, до последней минуты, до последнего вздоха, враги, пока думают, живут, дышат! Они смотрели друг на друга, и каждый знал, что будет через мгновение, и каждый бессознательно хотел отдалить это страшное мгновение. Оба тяжело дышали и побелели. Полунин медленно поднялся и, пятясь и держа браунинг в вытянутой руке, пошёл к двери.
– Расстрел? – прошептал Фролов. – Дайте шанс! У меня в спальне есть револьвер.
– Нет! Это не дуэль – это казнь!
Сильное тело Фролова развернулось, как пружина, брошенное вперёд. Но это был уже не тот Фролов, который за восемнадцать лет до этого был лучшим гимнастом в 9-м Сибирском стрелковом полку. Какую-то поправку на возраст не сделал Фролов – и не успел к Полунину раньше выстрела.
В небольшой комнате выстрел был, как гром. Пуля попала в грудь. Фролов не упал, даже не покачнулся. Он шёл к Полунину, вытянув огромные руки, улыбаясь страшным, оскаленным ртом. Полунину показалось, что смеются его голубые глаза. Холодея от ужаса, Полунин выстрелил ниже, в живот. Фролов захрипел, качнулся, но шёл к Полунину. Готовы были вылезть из орбит вдруг ставшие огромными голубые глаза. И в их страшную глубину в третий раз выстрелил Полунин. С грохотом, перевернув кресло, огромное тело ударилось о паркетный пол.
Несколько минут Полунин стоял неподвижно, глядя на тело Фролова. Он лежал, вытянувшись во весь свой огромный рост, загнув одну руку за спину. Вместо одного глаза было огромное кровавое пятно, другой глаз стеклянно смотрел в потолок. Из двух первых ран сочилась кровь и быстро пропитывала белую шёлковую рубашку, которая была под расстёгнутой бархатной венгеркой. Лицо быстро и ровно серело, потом стало белым, восковым. Всё было кончено.
Полунин очнулся. Бросил браунинг на письменный стол. Увидел записку Тамары. Записка лежала под пресс-папье. Она могла быть уликой против Тамары. Полунин взял её и сжёг над пепельницей. Потом выглянул в коридор. Прислушался. Всё было тихо. В коридоре горел свет.
– Бой! – крикнул Полунин, и голос его прозвучал хрипло и страшно.
Никто не ответил. Полунин вышел в коридор. Дальше дверь вела в столовую. Полунин нашёл выключатель. Зажёг свет и вздрогнул, увидев своё бледное лицо в зеркале. «Нужно позвонить в полицию, – появилась равнодушная, спокойная мысль. – Убил, теперь должен нести наказание». По ассоциации всплыло: «Преступление и наказание». Усмехнулся невесело, крикнул ещё раз:
– Бой!
Но бой или ушёл раньше, или убежал, услышав выстрелы. Тогда он приведёт полицию. Нужно опередить его, сделать заявку в полицию. Пусть берут здесь, на месте.
Осмотрелся: где телефон? Увидел его в передней, на столе. Взял трубку, покрутил диск четыре раза.
– Участок? – спокойно сказал в микрофон. – Иван Данилович есть? Попросите его. Важное дело.
– Я у телефона, – услышал он знакомый басок полицейского надзирателя. – А, господин Полунин. Что у вас интересного в газете на завтра?
– Иван Данилович, слушайте внимательно и не удивляйтесь. Я говорю с вами из квартиры бывшего члена правления КВжд Батракова.
– Вы? У Батракова? Секретарь белой газеты у Батракова?
– Да. Подождите. Не перебивайте. Я только что застрелил этого Батракова. Немедленно приезжайте сюда. Вы знаете, где? На Маньчжурском проспекте.
– Да вы пьяны? Это, дорогой мой, плохие шутки! Всё-таки хотя мы, так сказать, и приятели, но я лицо официальное и сейчас при исполнении служебных обязанностей.
– Ну, хорошо, – раздражённо бросил Полунин. – Если не верите, посмотрите в телефонной книжке номер Батракова и позвоните сейчас же. Я отвечу вам. Понятно?
Он бросил трубку. Через минуту телефон резко зазвонил. Полунин сорвал трубку.
– Иван Данилович? Ну, теперь убедились?
– Сейчас приедем, – совсем другим тоном ответил надзиратель.
Полунин закурил сигарету и сел на стул в передней. Подумал, что сейчас приедут полиция, врач, вероятно, советские представители из консульства. Надо говорить, объяснять… не было сил. И вдруг подумал: «Морита! Конечно, надо было вызвать его. Он поймёт, он поможет, он сам потерял отца в Николаевске, наконец, он адвокат, он может взять на себя защиту». Полунин схватил трубку телефона.
– Морита-сан? Случилось большое событие… мне нужна ваша помощь… немедленно приезжайте. Вот адрес… слушайте… Приедете? Спасибо!
В передней прозвенел звонок – резко и угрожающе. За окном стучал мотор большого автомобиля. Полунин открыл дверь. Вошли человек восемь: пристав, помощник, Иван Данилович, полицейские, знакомый Полунину городовой врач.
– Где? Где Батраков? – громко спросил Иван Данилович.
– Там… в кабинете, – показал рукой Полунин. – Там и мой браунинг… на столе.
Забыв, что Полунин убийца, все прошли в кабинет. Потом вернулся Иван Данилович – красный, взволнованный.
– Как же это так, батенька? В чём тут дело?
– Это в двух словах, Иван Данилович, не объяснить. Хотя можно и в одном. Враги! Понимаете, Иван Данилович, враги мы! Он красный, я белый. Вот и всё.
– А! Политика! А я-то думал, что из-за бабы! Он ходок был по этой части. Мы-то, полиция, знали.
У дверей позвонили. Полицейский открыл.
– Морита-сан! Спасибо, что приехали! Дело в том, что я убил человека. Он советский. Идёмте со мной.
Он провёл японца в кабинет.
– Вот, посмотрите, Морита-сан. Это один из убийц вашего отца в Николаевске.
Морита ездил в тюрьму и посещал Полунина очень часто. Передал ему, что убийство Фролова было огромной сенсацией: Харбин не знал других тем для разговоров, газеты писали только о Полунине и Фролове, сенсация проникла в заграничную печать, о ней писали в Париже, в Лондоне, в Берлине, в Риме, в Нью-Йорке, в Токио. Парижские эмигрантские газеты посвятили событию большие статьи. Москва, конечно, также уделила большое внимание этому событию, «Известия» и «Правда» рвали и метали, описывая «предательское и зверское убийство верного и пламенного борца за пролетарские идеи», предлагали, чтобы правительство СССР потребовало выдачи Полунина, этого белогвардейского чудовища.
– Одним словом, – улыбнулся, передавая всё это Полунину, Морита, – наделали вы шума много, и процесс будет сенсационным. Должен вам сказать, что моё назначение вашим защитником состоялось. Я прошу вас верить, что сделаю всё, чтобы добиться вашего оправдания.
– Спасибо, Морита-сан. Я думаю, – сказал Полунин, – что самым слабым местом в защите является невозможность доказать, что Фролов – действительный участник зверств в Благовещенске и Николаевске. Мы-то это хорошо знаем, но как это доказать? Знаменитое его прошение Мухину, в котором он признавался в серии убийств, и вообще всё дело о нём с приговором к смертной казни осталось в Благовещенске. Это было бы лучшее доказательство. Правда, моё бывшее начальство, поручик Наконов, здесь, в Харбине. Вам, Морита-сан, нужно его найти. Он подтвердит всё о Фролове.
– Я уже нашёл его, – улыбнулся Морита, – и он дал предварительное показание. Кроме того, он указал мне, кто из благовещенских беженцев в Харбине может подтвердить деятельность Фролова в 1918 году. Всех этих людей я разыскиваю.
– Это правильно, – обрадовался Полунин. – Теперь Николаевск. Кто может подтвердить, что Фролов – сподвижник Тряпицына? Только Тамара. Анна Алексеевна умерла, Ольга и Надя были тогда крошками, партизан Хромов где-то в СССР. Где мы найдём тех людей, которые пережили николаевские ужасы и знают Фролова и помнят его роль? Одна Тамара.
– Я кое-кого уже нашёл, – сказал Морита. – Я дал объявление и заметку во всех газетах. Свидетели будут. Но у меня есть более сильное доказательство. Я вам когда-то рассказывал, что всё, что относилось к николаевской трагедии, во время которой погиб мой отец, меня всегда волновало. Я самым тщательным образом собирал всё, что мог найти. Вы помните, что после событий в Николаевске в Японии была устроена специальная выставка-панорама, посвящённая этим ужасам? Мне удалось приобрести многие экспонаты с этой выставки. У меня собран огромный архив. Я написал матери, чтобы она немедленно всё переслала сюда, и вчера уже получил архив. Вы понимаете, с каким волнением я просмотрел все эти пожелтевшие бумажки, фотографии, свидетельские показания и т. д. Я нашёл то, что искал. Как вы находите, например, это?
Морита протянул Полунину жёлтую, потёртую в углах бумажку. В ней стояло напечатанное на машинке:
«Приказ товарищу Лапте.
С получением сего немедленно привести в исполнение приговор над заключёнными на гауптвахте. В минуту опасности для трудового народа гады контрреволюции должны быть уничтожены. Об исполнении донести. Марта 13 дня 1920 года, город Николаевск н/А. Командующий войсками Яков Тряпицын. Члены Военной коллегии: Нина Лебедева. Михаил Фролов».
– Что вы скажете на это?
– Но как доказать, что Фролов и Батраков – одно и то же лицо? – задумчиво проговорил Полунин.
– Очень легко! – весело ответил Морита. – Прежде всего показания Тамары Фроловой. Но этого мало. Посмотрите на эту фотографию. Она мало известна и из моего же архива.
На кабинетного размера карточке Полунин увидел группу партизан, в центре которых сидел Тряпицын. По бокам были Лапта, Комаров, Харьковский, Железин, Фролов и Оцевилли. Карточка была сильно выцветшая, но Фролова узнать было легко.
– И что самое важное, – торжествующе сказал Морита, – такая же карточка была найдена в вещах Батракова-Фролова. Несмотря на протесты советского консульства, полиция осмотрела всё в квартире Батракова и нашла эту карточку, приобщив её к делу. На обороте карточки, как вы можете убедиться, имеется среди других и подпись Фролова. Такая же подпись и на той карточке, которую нашла полиция. Как видите, Фролов не был лишён сентиментальности и воспоминания прошлого ему были приятны. Эта любовь к прошлому дала нам в руки сильное оружие. Итак, доказать тождество Фролова и Батракова не будет стоить труда. Как видите, я готовлюсь биться за вас на суде с остро отточенным оружием в руках.