е же значение, какое в первом походе на Кубань имел в глазах Корнилова Екатеринодар. Да и как иначе... Раз Донскую область Краснов превратил в независимое казачье государство, а здешние «самостийники» противятся всякой попытке Деникина управлять Кубанью, важно поскорее приступить к освобождению от большевиков коренных русских губерний... Только там Деникин и Особое совещание смогут по своему усмотрению проводить мобилизации, закупки и реквизиции, собирать налоги, наконец-то наладить нормальное укомплектование и снабжение армии...
— ...Вам, Пётр Николаевич, к завтрашнему вечеру сосредоточить дивизию в станице Сенгилеевской... — Рука Врангеля, оставив щипчики в сахарнице, потянулась к полевой книжке, но остановилась на полпути: Деникин ставил задачи, а сам с купеческой степенностью прихлёбывал кофе, даже не думая приглашать в кабинет, к карте. — Замкнуть кольцо окружения с запада. Особое внимание обратите на связь и взаимодействие с соседями.
— Директива будет выслана вам после полудня, — мягко вклинился Романовский. — Какие у вас вопросы, Пётр Николаевич?
Врангеля кольнуло беспокойство: начальник штаба, хотя и избегает встречаться с ним взглядом, успевает, кажется, подмечать каждое его движение и читать мысли... Вопросов в самом деле немало. Например, что намерены предпринять Деникин с Романовским после Ставрополя? Умнее всего было бы совместно с Донской армией нанести удар по Царицыну. Или занять Новороссию и Крым, наступая на пятки уходящим тевтонам... Так или иначе, но Ставрополь из отдалённого губернского города превратился в ключ ко всей России...
— Вопросов нет. Но есть ходатайство. Раз мне даётся самостоятельная задача, прошу обеспечить свободу действий. То есть изъять из подчинения Борису Ильичу... — и, не поворачиваясь в сторону Казановича, Врангель на одном дыхании отчеканил свои аргументы, продуманные в автомобиле. Придержав главный: если «несравненный таран» Казанович соблазнится идеей, нанести по укреплённому городу лобовой удар его конницей — он останется без дивизии.
Казанович — ему сразу стало не до кофе — едва утерпел, чтобы не перебить. Возражения его были вполне ожидаемы. К своему удивлению, Врангель расслышал в его голосе нотки тревоги. Показалось, Романовский, ни на миг не теряя своей невозмутимости, склоняется к поддержке Казановича, но почему-то молчит.
Деникин в тяжёлом раздумье изогнул густые брови и поджал губы. Салфетка, подобранная с колен, безжизненно замерла в его толстых пальцах.
— Будь по-вашему, Пётр Николаевич, — объявил наконец. — Но и Бориса Ильича лишать конницы не годится.
Романовский голоса так и не подал, и в итоге Деникин принял соломоново решение: во временном подчинении Казановичу оставить бригаду полковника Мурзаева, а взамен её из 3-й дивизии передать в 1-ю конную бригаду генерала Чекотовского.
Немалых усилий стоило Врангелю не показать, насколько устроил его такой размен. Вместо нестойких линейцев и черкесов получить 2-й Офицерский конный полк с большим числом офицеров регулярной кавалерии да ещё черноморцев в придачу — об этом и не мечтал.
— А что известно о Сорокине, ваше превосходительство? — Впервые, пожалуй, он ощутил к Деникину нечто похожее на теплоту.
— Надеюсь, фельдшер этот ещё жив... И не лишит нас удовольствия повесить его на центральной площади Ставрополя. — Усмешка чуть шевельнула начавшие седеть усы главкома, но в его тоне не было и намёка на обычное добродушие.
— Разведка считает достоверными сведения, что он сидит в городской тюрьме, — ответил за главкома Романовский, прожёвывая очередной кусочек халвы. — Арестовали его таманцы. Якобы за то, что он расстрелял их командующего Матвеева.
— Так в самом деле был заговор против Сорокина? Или он всё инсценировал?
— Этого мы не знаем, Пётр Николаевич. Пока.
— Но для чего-то же он расстрелял всех евреев, верховодивших на Северном Кавказе... Что, осознал свою вину перед Россией? — допытывался Врангель.
— Если бы осознал, ему следовало расстреливать евреев не в Пятигорске, а в Москве, — мрачно заметил насупившийся Казанович.
— Может, он так и собирался поступить, кто знает... — предположил Деникин. Судя, однако, по лёгкой ироничной улыбке, ему не слишком верилось в чудесное прозрение бывшего красного «главковерха».
— Так вы что же, ваше превосходительство... — Врангель ни секунды не сомневался: его шутка главкому понравится, — торопите нас взять Ставрополь, чтобы спасти Сорокина как борца с еврейско-большевистским игом?
От дружного смеха, показалось, зазвенела посуда в буфете. Даже Казанович оттаял...
После завтрака Деникин отпустил Казановича в дивизию, а Врангеля и Романовского пригласил в кабинет. Лампа на письменном столе горела по-прежнему.
— Вот о чём, собственно, я намеревался поговорить с вами, Пётр Николаевич... — начал Деникин, усаживаясь в кресло. Рука его прошлась по лысине, а потом принялась разглаживать морщины, озабоченно пробежавшие по лбу. — Завтра открываются заседания Чрезвычайной краевой рады. Вам это известно?
— Так точно. Полковник Науменко, назначенный в делегацию от армии, позавчера отбыл в Екатеринодар.
— Ему обязательно надо там быть... Даже несмотря на предстоящую операцию против Ставрополя. Дело вот в чём... Мы предложили кубанскому правительству проект закона об управлении областями, занимаемыми армией. Основан он — чтобы вам сразу всё стало понятно — на «Положении о полевом управлении войск в военное время». То есть речь идёт о диктатуре главнокомандующего. Разумеется, мы предусмотрели некоторую автономию Кубани во внутренних вопросах... Но отнюдь не в хозяйственных, столь важных для снабжения войск...
Врангель как присел на край пухлого кожаного дивана, так и остался сидеть с поджатыми ногами и выпрямленной спиной, напряжённо ловя малейшую перемену в низком, чуть хрипловатом голосе и проникающем взгляде главкома. Романовского, вставшего у окна, совсем упустил из виду.
— ...Однако Быч наш проект отверг. И предложил свою комбинацию: Добровольческая армия и Кубань заключают договор как союзные государства, а кубанские части выделяются в отдельную армию. И мне они передаются только в оперативное подчинение. И то не раньше, чем к этому союзу присоединятся Дон, Украина и Грузия. Такой вот гоголь-моголь... Мы подозреваем, что Быч свой проект организации власти на юге вынесет на обсуждение Рады. И «черноморская» группа вполне способна протащить его...
Чем дольше говорил Деникин, тем явственнее проступала на его лице угрюмость.
— ....Чтобы не допустить худшего поворота событий, я должен выступить в Раде. И именно до начала её заседаний. Не менее важно дать кубанским начальникам, избранным членами Рады, возможность принять участие в её работе. По крайней мере, в первых её шагах...
— Отбить первую атаку самостийников... — уточнил от окна Романовский.
— Именно так...
Оставив в покое лоб, рука Деникина потянулась к нераскрытой пачке асмоловских[68] папирос «Элита».
— Вы курите?
— Никак нет.
— Я тоже. Просто так держу, для гостей... Хотя бы на несколько часов, но мне придётся проехать в Екатеринодар. Даже в критический момент операции. Так уж случились: решающие сражения на обоих фронтах совпали... Так вот, я особенно надеюсь на ваших кубанцев. Вы должны понимать: настроение рядовых членов Рады целиком зависит от положения на фронте, от побед или поражений кубанских полков... Победа на фронте даст нам победу в тылу.
— Сделаю всё возможное. А потребуется — и невозможное.
Деникин кивнул удовлетворённо. Врангелю показалось, что разговор подошёл к концу и сейчас он будет отпущен.
— А кстати, Пётр Николаевич... — Деникин спрашивал Врангеля, а взгляд его задержался на лице Романовского. — Что за инцидент произошёл у вас с генералом Покровским?
— Никакого. Мы ещё и не встретились ни разу... — Врангель ощутил, как снова натянулись нервы.
— Вот как... — Взгляд главкома испытующе упёрся было в его лицо, но тут же ушёл в сторону. Врангелю даже почудилась в нём какая-то неловкость. — А он пожаловался, что вы своим вмешательством сорвали закупки продовольствия и лошадей, которые производили его интенданты.
— Какие там закупки! — Врангель едва усидел на месте; возмущение перехватило дыхание, широкие рукава черкески взмахнули, будто крылья. — Я наткнулся в Курганной на офицеров его дивизии. Они грабили лавки и отбирали лошадей. И я выгнал их из станицы в три шеи. Может, повесить нужно было?!
Поспешно выставленная ладонь главкома отвергла формальное следование законам военного времени. Блеснуло в свете лампы массивное обручальное кольцо, туго перетянувшее безымянный палец.
— Вы поступили как должно, — и голос прозвучал вполне миролюбиво. — Увы, казачки от своих древних привычек пограбить никак не могут избавиться...
И тут же Деникин решил, что не станет, хотя и намеревался, выговаривать барону за поголовное раздевание пленных казаками его дивизии. Насмотрелись с Иваном Павловичем, возвращаясь вчера в Армавир: огромное поле было усеяно сидящими и лежащими белыми фигурами, а по дорогам плелись под конвоем такие же белые колонны — в одном исподнем.
— В следующий раз подам рапорт... — Врангель уже овладел собой.
— Речь о другом, Пётр Николаевич... — Деникин заговорил медленнее, то и дело обмениваясь взглядами с Романовским, будто выверяя каждое слово. — Если Рада пойдёт за «черноморскими» демагогами и примет постановление о создании Кубанской армии... мне ничего не останется, как увести Добровольческую армию с Кубани. В этом случае Покровский... мне точно известно... произведёт в Екатеринодаре переворот... То есть свергнет правительство и Законодательную раду. И истребит «черноморских» вожаков. А то и усядется на место Филимонова...
Деникин сделал паузу. Врангель, окаменев, ждал. Только на скулах, под обветренной кожей, медленно перекатывались желваки.