Без всяких договоренностей, каждый сам по себе, оба флота разделились в сумерках и ушли искать безопасные гавани на ночные часы. Ксантипп ждал появления полумесяца, опасаясь, что при его свете персы приведут в действие какой-нибудь хитрый план.
Оставалось только надеяться, что их командиры нервничают не меньше. И только ближе к полуночи Ксантипп позволил триерарху Эрею и его команде выйти на мелководье и бросить якорь. Но даже и тогда они рисковали сесть на мель или разорвать днище о какую-нибудь невидимую скалу. Корабли собрались в одном месте, и Ксантипп уже был готов отойти ко сну, когда к борту подошла небольшая лодка. Его вызывал спартанский наварх.
Два молчаливых матроса, ничего не объяснив, повезли его по темным водам к другому кораблю. Услышав шлепок веревки по дереву, Ксантипп вслепую потянулся к ней и поднялся на верхнюю палубу. Неясная фигура с мечом наготове спросила, кто идет, и он назвал свое имя, а потом подождал, пока Эврибиаду скажут, что он пришел.
Пока Ксантипп стоял, в просвет между облаками выглянула луна, и ее блеск упал на воду длинной дорожкой. Спартанский корабль плавно поднимался и опускался в спокойном, мерном ритме. Ксантипп вдруг зевнул и потер ладонью лицо: только бы былая выносливость не исчезла, как сон. Когда-то он даже не думал о том, чтобы не спать всю ночь, а потом еще и сражаться на следующий день, если придется! В свои пятьдесят он предпочел бы, чтобы враги нападали только по утрам.
Он слышал, как на борт поднялся Фемистокл, – мужской голос прозвучал в нескольких шагах рядом, последовала какая-то шутка, и лодочники рассмеялись.
Ксантипп повернулся к нему в темноте и шепотом позвал по имени.
– Это ты, Ксантипп? – громко спросил Фемистокл.
– Хочешь подать сигнал персам? – зашипел на него Ксантипп. – Не мог бы ты говорить потише?
– Уверен, они все давно уже храпят, готовясь к завтрашнему дню. Как и следовало бы и нам, вместо того чтобы… А, Эврибиад! Какая честь!
Хотя лампы не горели, лунный свет позволил разглядеть наварха, поднимающегося из трюма. Не говоря ни слова, спартанец жестом пригласил их подойти.
Ксантипп и Фемистокл могли бы обменяться взглядами, но было слишком темно.
Еще одна лодка ударилась о борт. Ксантипп заколебался, но Фемистокл шагнул вперед, наклонился и, увидев, кто прибыл, подал руку. Гибкий и подтянутый, на палубу выскочил Кимон, и так легко это у него получилось, что Ксантипп почувствовал себя стариком в его присутствии. На флагманский корабль «Спартан» вызвали несколько командиров.
Ксантипп последовал за Фемистоклом внутрь триеры. Две скамьи стояли по обе стороны узкого стола. Маленькая лампа свисала с потолка, отбрасывая тусклый золотистый свет на лица собравшихся. Ксантипп подавил зевок и сел. Сражение продолжалось несколько часов, и он уже не помнил, сколько раз их корабль сходился в схватке с персами. Он подумал, что если попытается выстроить эти бои один за другим по порядку, то наверняка уснет.
Он прикусил губу достаточно сильно, чтобы причинить себе боль и не потерять ясность мысли, разрываясь между желанием проверить свою команду и долгом, обязывавшим его быть здесь. Конечно, перевязать раненых и заменить сломанные доски могли и без него. Но он видел свою роль не только в том, чтобы командовать в бою. В этот день у него установились близкие отношения с командой, и он почувствовал их замешательство, когда за ним пришла лодка.
– Что ж, поздравляю, – сказал Эврибиад.
Он стоял перед ними, широкоплечий и строгий, как любой учитель.
– А есть ли вино? – внезапно спросил Фемистокл, возможно просто для того, чтобы что-то сказать.
– Мы использовали остатки, чтобы промыть раны, – ответил Эврибиад и уже хотел продолжить, но Фемистокл снова его перебил:
– Что? Мой дорогой мальчик, что же ты не дал мне знать! Я бы принес немного своего, хотя бы для того, чтобы выпить сейчас. Представить не могу, что завтра снова идти туда без доброй пары мехов… Никакой радости, только и буду думать о вас, бедных спартанцах, у которых и капли не осталось.
Эврибиад только моргнул, слушая болтовню афинянина. Спартанец никогда его не понимал. Впрочем, Фемистокл слишком устал, чтобы долго пререкаться. Ксантипп заметил, как он подавил зевок, когда замолчал. Спартанский наварх задумался.
– Если у тебя избыток… Я был бы рад нескольким мехам, – медленно произнес он. – Может быть, ты еще успеешь прислать до утра свою лодку. Однако я позвал вас сюда не для этого.
Словно охотничья гончая, Кимон подался вперед, внимая словам Эврибиада. Ксантипп тоже выпрямился, борясь с сонливостью, накатывавшей волна за волной и угрожавшей затянуть под воду.
В тесном помещении было слишком тепло, вот почему… Он очнулся, когда Фемистокл протянул руку и, не оглядываясь, сильно хлопнул его по предплечью.
Спартанец говорил:
– Я получил весточку от своих людей. Царь Леонид занял позицию на единственном перевале через горы. Он не даст персам пройти.
– Он сможет закрыть перевал? – резко сказал Фемистокл. – Единственный путь туда – тропинка вдоль побережья. Я хорошо знаю это место. Перевал немного шире, чем хотелось бы, но если спартанская армия задержит там персов, то сослужит хорошую службу. Они послали весточку Аристиду и гоплитам, выступающим из Афин?
К их удивлению, спартанец ответил не сразу. Эврибиад был чем-то раздражен – он кусал губы, что выдавало непривычную для него неуверенность.
– По словам гонца, у царя Леонида нет с собой полной армии. У него есть только его личная охрана и несколько тысяч… других, союзников и илотов.
От этой новости все словно онемели, повисло молчание.
– Почему? – спросил наконец Фемистокл.
– Армия не может никуда выступать во время праздника Аполлона.
– Мы отмечали этот праздник неделю назад в Афинах. – В голосе Фемистокла прозвучали более высокие, чем обычно, нотки. – Но ваш царь взял лишь несколько тысяч против всей персидской армии?
– Он дал слово, – ответил Эврибиад. – Если бы Леониду пришлось стоять там одному, он стоял бы один. Я хотел бы быть там с ним, если бы долг не удерживал меня здесь! Мой царь!
Он с такой силой провел ладонью по лицу, что на коже остались бледные следы.
– Армия выйдет, когда закончится праздник, через три дня. Такова воля богов.
Эврибиад сердито оглядел собравшихся, словно ожидая, что они начнут спорить. Никто не сказал ни слова, и он успокоился.
– Мы хорошо поработали сегодня. Думаю, потоплено или взято на абордаж восемьдесят кораблей персов. Мы потеряли около сорока наших со всеми экипажами. Я держал свои триеры в самом центре сражения и видел, как четыре из них были протаранены и потоплены. Люди, которых я называл друзьями и братьями, погибли. Четверть флота Спарты.
– Мы сделаем то же самое завтра, – внезапно сказал Кимон и хмуро посмотрел на спартанца.
Ксантипп перевел взгляд с одного на другого, не понимая, что происходит.
– Нет, – твердо сказал Эврибиад. – Потери слишком велики. Если мы удержим их здесь, если будем действовать так же хорошо, как сегодня, от нас почти ничего не останется, а у них все еще будут сотни кораблей. Вы когда-нибудь видели так много?
– Никогда не думал, что доживу до того дня, когда спартанец посоветует повернуться спиной к врагу, – тихо сказал Кимон.
Фемистокл, сидевший близко к столу, успокаивающе положил руку на плечо молодого друга.
Эврибиад замер.
– Если бы ты знал немного больше о войне, – сказал он, сжав кулак, – ты бы понимал, что вождь может отступить, когда обстоятельства против него, и не замарает этим чести. Он может отступить в полном боевом порядке, чтобы снова сразиться тогда и там, когда и где шансы будут более благоприятными. Там, где удобнее местность или пришло подкрепление. Ты молод, и у тебя еще молоко на губах не обсохло. Ты даже не знаешь, как ко мне обращаться. Скажи спасибо Фемистоклу, что он остановил тебя. Возьми себя в руки, мальчик.
Кимон принял решение еще до того, как спартанец закончил говорить. Он опустил голову, и Фемистокл убрал руку.
Эврибиад продолжил медленно, но уверенно, и слова его были точны, будто он высекал их из камня.
– Мы видели персидскую армию, идущую на юг – к Афинам и Пелопоннесу. Царь Леонид стоит у них на пути, хотя с ним только его охрана и несколько тысяч человек. Он не сможет долго удерживать Фермопильский проход. Через сколько дней персы могут подойти к Спарте? Если мы отведем флот сегодня, до рассвета, то все еще сможем защитить полуостров Спарта – и Коринф. Царь Леонид не напрасно отдаст свою жизнь. Я знаю это побережье так же хорошо, как собственный дом. Мы можем остановить их и помешать высадиться.
– Не допустить высадки там, где они смогут напасть на Спарту и Коринф, – да, я понимаю, – холодно сказал Фемистокл. – Но как же тогда Афины?
– Мы не можем спасти Афины, – сказал Эврибиад. – Вы видели их флот, вы видели их огромное пятно на суше. Я никогда не встречал столько людей на поле боя. Афины… их не будет. Вы уже должны были это понять.
От привычной легкости манер не осталось вдруг ничего. Фемистокл положил кулаки на стол, и всем показалось, что в этой маленькой комнате есть только они, эти двое мужчин.
– Мы не можем спасти Афины, потому что спартанская армия не может воевать во время празднества, – тихо сказал он. – Ваш царь Леонид поклялся, что Спарта присоединится к Афинам, Коринфу и остальным нашим союзникам на суше, если мы удержим персов на море. Такова была наша договоренность.
– Никогда не сомневайся в клятве моего царя, – прорычал Эврибиад. – Он скорее отдаст жизнь, чем нарушит клятву, рискуя собственной честью и милостью богов! Ни слова больше о Леониде! Мир может рухнуть, а он будет стоять в этом проходе и ждать врага!
Спартанец даже привстал, но овладел собой и сел, разглаживая плащ. Помолчав, он заговорил снова, еще спокойнее, чем раньше:
– Моя единственная забота – этот флот, которому противостоит больше кораблей, чем, как я думал, есть во всем мире. Когда они уничтожат последнего из нас, где то