Не в первый уже раз Фемистокл помянул добрым словом Ксантиппа. Единственным выходом было отозвать целые группы кораблей, чтобы заменить их в боевой линии более свежими экипажами. В открытом море преимущество имели персы. В проливе капитаны Ксеркса сталкивались с той же проблемой. Ограниченная в пространстве для маневра, подпираемая сзади массой других кораблей, каждая галера сражалась до тех пор, пока ее не захватывали и топили. Трудностей добавляло и то, что морские пути постепенно заполнялись разбитыми или горящими судами и похожими на обломки телами, качающимися на волнах.
Ближе к вечеру Фемистокл отозвал Ксантиппа с цветным флагом группы, развевавшимся на носу. Группа отступила в боевом порядке, избежав потерь, которые могли бы быть, если б каждый уходил поодиночке. Они вернулись гордыми ветеранами, с измазанными кровью палубами, запыхавшиеся и усталые. Проходя мимо Фемистокла, они приветствовали его криками и подняли копья в его честь.
Сменившие их корабли под командованием Кимона приняли на себя основной удар свежих персидских экипажей. Правда заключалась в том, что Афины, будучи ключевой частью флота, выходили вперед чаще других и причиняли врагу наибольший урон, но при этом и потери они несли самые большие.
У Фемистокла от долгого напряжения разболелись мышцы живота. Персы знали, что за ними наблюдает царь и что их армия сражается на побережье, чтобы выйти на просторы равнины. Их свирепость выходила за все пределы. Некоторые, безрассудно стремясь в атаку, ломали людей и весла только для того, чтобы вступить в бой, и сражались даже тогда, когда их корабли тонули, а у них под ногами бушевала ледяная вода. Несколько таких судов, даже наполовину затопленные, оставались на поверхности, словно призраки. На залитых палубах стояли ожидающие помощь персы, но их снимали с проходивших мимо галер греческие лучники.
Фемистокл видел, что Кимон хорошо руководит экипажами. Даже когда его собственная триера двинулась, чтобы протаранить одинокого перса, он успел заметить, как корабль Кимона остановился и развернулся на хорошей скорости, причем гребцы некоторое время работали вслепую, молясь, чтобы дозорный не оказался растяпой. Триеры были фантастически быстры в спокойных водах, наносили врагу кинжальные удары. Фемистокл хищно оскалился, когда Кимон позволил неприятелю проскользнуть дальше, а потом, резко взяв с места, протаранил корабль посередине. Удар был смертельный, и Кимон, глубоко продырявив перса, успешно отступил.
Фемистокл напрягся, когда его собственный корабль врезался во вражескую галеру. Удар был недостаточно сильным, чтобы продырявить борт, хотя трещина в корпусе появилась. Несколько персов приготовились к прыжку.
Прежде чем его триерарх успел отдать приказ гребцам, на палубу свалилось несколько персов. Все они были молоды и все, не обращая внимания на гоплитов у себя за спиной, бросились на Фемистокла. Он надел шлем и подобрал лежащее у его ног длинное копье. Щит был слишком далеко, поэтому Фемистокл вытащил меч и стал ждать.
Воин, который добрался до него первым, радостно ухмылялся. Он не ожидал, что копье мелькнет у него между ног, заставив споткнуться. Первый удар нападавшего превратился в бессмысленный взмах для сохранения равновесия. Его глаза расширились, когда Фемистокл вонзил ему в шею короткий клинок и отступил на шаг, чтобы дать телу упасть.
Плохо было то, что вместе с ним упало и копье. Фемистокл выругался. Еще трое бросились на него, но их зарубили сзади быстрыми, жестокими ударами. Фемистокл кивнул, благодаря гоплитов.
Некоторые персы еще были живы, когда их сбрасывали за борт. Один попытался ухватиться за грека, который в ответ ударил его ногой и резанул по горлу.
Оставшиеся на протараненном корабле и наблюдавшие за всем происходящим взвыли от отчаяния, потрясая кулаками, но брешь была слишком огромна – с каждым мгновением галеры расходились все дальше. Несколько персов подняли луки, но Фемистокл нырнул за свой щит и успел его поднять. Стрелы ударили по металлу. Его люди сделали то же самое, но кто-то все же коротко вскрикнул. Он гневно сжал губы. Корабли разделяло сорок шагов. Он заметил, что пробоина находится выше уровня воды. Если оставить персов в покое, они могли бы залатать дыру с помощью куска парусины и ведра смолы.
– На таран! – проревел он во всю мощь своих легких. – Приготовить щиты и копья. Врежем им еще раз.
Глава 47
Леонид оглядел пейзаж – повсюду торчали стрелы, толстые, как щетина свиньи или стебли лаванды. Он бросил свой щит одному из илотов, чтобы тот вытащил стрелы, пронзившие металлическую обшивку.
Царь размял руки и посмотрел направо и налево, на тех людей в плотных красных плащах, которые составляли его личную охрану. Каждому из них было за сорок, и каждый был отцом по крайней мере одного сына, оставшегося в безопасности и благополучии дома, пока они защищали царя. Что не менее важно, каждый из них заслужил свое место рядом с ним. Он знал большинство из этих мужчин всю свою жизнь, знал по ритуалам и пьяным дракам – они были ему как сыновья или братья, все до единого. Они были его семьей. Он знал их болезни, шрамы, силу и слабость.
Было приятно видеть, что они в хорошем настроении. Град стрел не слишком обеспокоил их. Каждый греческий солдат нес широкий круглый щит, достаточно большой, чтобы пригнуться и укрыться под ним. На более широком поле боя они могли бы воспользоваться моментом, чтобы броситься и рассеять силы лучников, но на этом побережье такой шаг увел бы их от самого узкого места.
Леонид отдавал и повторял приказы. Никаких контратак, никаких рисковых вылазок, даже если бы враг, казалось, сломался и побежал, спасая жизнь. Под его командованием они держат перевал. Задача была простой и имела начало и конец.
Он знал, что в рядах царит смятение, по крайней мере, за пределами его собственной охраны из спартиатов и периэков. Он видел это на лицах остальных, когда они все поняли и смирились. Коринфяне и феспийцы рассчитывали присоединиться к армиям Спарты и Афин, а не к крошечным силам, удерживающим проход против огромного войска, численность которого они не могли даже предположить.
Царь почувствовал укол вины. Они не знали, что он пришел в это место, чтобы умереть. Он был мастером меча Спарты, потомком полубога. Он сам выбрал свою судьбу, без сожалений.
Тропинка вдоль побережья оказалась шире, чем он предполагал. Ему нужно было, чтобы они удержали проход, даже в самом узком месте.
Лучники чужеземного царя отступили. Необыкновенные сорняки их стрел усеивали все вокруг осколками и кусками там, где они ударялись о скалу. В некоторых местах струями поднимавшийся пар шипел, касаясь луж морской воды. Земля там как будто горела под ногами.
Лучники действительно на несколько мгновений заслонили солнце. Буря утихла – спартанцы и их союзники остались на месте, такие же непокорные. Илоты приветствовали их, показывая, что они живы. Хорошее было чувство.
Царь видел, как проход впереди заполняется колонной воинов. Они пришли со знаменами и мальчиками-барабанщиками. В стеганых доспехах, с высокими щитами и мечами – резать и колоть. Леонид кивнул. Дисциплинированные, хорошо экипированные. За свою жизнь он сталкивался с подобными много раз. И вот теперь стоял здесь.
В правой руке у него было длинное копье, на поясе – меч и боевой нож-копис. Его шлем становился оружием, когда он делал выпад вперед, как и щит, который илот закрепил на его левой руке. Он покрутил головой, чувствуя, как щелкают и хрустят кости шеи. Молодость давно прошла.
– Поблагодарите Аполлона и Ареса за эту возможность, – бросил Леонид через плечо. – Отсюда отступления нет. Здесь мы умрем.
Персы побежали, надвигаясь на него шеренгой шириной шестьдесят или восемьдесят человек, плотно сомкнувшись в десятках рядов позади. Казалось, они сомнут спартанцев и периэков, отбросят их одним ударом. Леонид чувствовал под ногами землю. Свою землю. Под собой. У него затрепетала кровь, когда передняя шеренга спартанцев сомкнула щиты и подняла копья. Стена из шипов. Каждый в этой стене отлично владел оружием. Они держали этот проход, словно сами были как железный прут, положенный поперек него.
Закат наступил рано для тех, кто стоял в тени гор у Фермопил. Ксеркс заметил огромные золотые полосы, все еще освещающие море за пределами его видимости. Корабли сражались уже неохотно и устало, как бойцы, цепляющиеся друг за друга, чтобы не упасть. Заканчивался еще один день, и неестественный мрак охватил его армию, ждущую приказа пройти дальше.
Ксеркс не понимал, почему не звучат приветственные крики, почему его тысячи не рвутся вперед. Мардоний послал ассирийцев, затем тысячный хазарабам из Мидии. Ксеркс слышал звуки начавшейся битвы, крики боли и страдания, перекрывавшие лязг металла о металл. Холмы по правую руку отозвались эхом. Этот шум был знаком ему с колыбели и действовал успокаивающе. Но не трубили победно рога, не звучали прославляющие его персидские голоса.
Он видел плавающие в море тела. Сначала принял их за какой-то ковер из водорослей или сломанные весла. Затем заметил на воде кровавый оттенок, расплывающийся, словно облако вокруг них. Он подъехал верхом ближе к краю и увидел сотни мертвых, лежащих, как дрова, голова к голове, голова к ногам, лицом вниз и лицом вверх. Среди них не было красных плащей, насколько он мог разглядеть. Он вздрогнул, садясь на коня, гадая, сколько тел дрейфует ниже, пропадая из виду в глубине, где они становятся добычей странных существ, обитающих на морском дне.
Он подозвал посыльного, стараясь не показывать, как отчаянно ему нужны новости.
– Передай сообщение Мардонию. Скажи, что я желаю выслушать его отчет.
Посыльный умчался, и вскоре появился Мардоний. Он выглядел измученным, мешки под глазами, казалось, потяжелели и провисли.
Ксеркс позволил ему спешиться и пасть ниц. Он еще не решил, заслуживает ли этот человек похвалы или порицания.
– Почему мы еще не закончили? – обманчиво мягким тоном спросил Ксеркс.