– Поверь мне.
Его горячая ладонь легла на щеку. Он говорил взахлеб: испуганный мальчишка, но в сердце Чонсы не осталось к нему сочувствия. Пусто и горько. Она крепче сжала ресницы, тяжелые, они дрожали. Лишь бы не понял, что проснулась.
– У меня никого не осталось. Была только ты и Брок, а теперь осталась только ты. И Гвидо. Я… позабочусь о тебе.
Его шепот коснулся хряща уха. Он прижался губами к её виску. Джо был в ужасе перед грядущим, если позволил себе такую вольность. Поцелуй был нежным. Джолант прерывисто вздохнул, скользнул губами по скуле, уткнулся носом в щеку, так и не позволив себе коснуться её губ. Чонса ощутила запах свежей крови из царапины, которую она оставила ему. Кончик носа у Колючки был прохладным и мокрым, как у щенка.
– Только… Не делай глупостей, ладно?
Чонса не ответила. Он посидел с ней еще немного и ушел, за его спиной щелкнул замок.
В тишине и темноте до Чонсы дошла бедственность её положения. Её собираются держать здесь, пока Гвидо не совершит над ней то же, что он сделал с Дани. Ночью город атаковали химеры, и он увел его сражаться, это понятно, и теперь он лежал там, наверху, без сознания. Не инструмент – оружие. И Джолант был согласен с замыслом брата, каким бы он ни был. Закрыть небо? Закончить безумие? Ценой чего – их жизней? Их разума? Её и так истончился, подобно льду весной.
Та вспышка, эта клокочущая ненависть – логична, или же начало её личного чёрного безумия?
Чонса села. Затем встала. Заходила. Диким зверем начала метаться по камере. Ненависть струилась по её венам, наполняла купель в полу алым туманом, стелилась по коридорам тюрьмы.
Она ненавидела доверчивость Джо. Ненавидела свою ничтожную жизнь. Ненавидела тварей, что разрушили даже её. Ненавидела простой, ограниченный люд, что ненавидел её в ответ. Ненавидела всех.
Ненависть иссушала её, оставляла на её теле синяки от соприкосновения со стенами и гул в сбитых костяшках, но она продолжала кричать, а когда силы совсем покинули её – свернулась в калачик и скулила.
Как бы ей ни хотелось, уснуть не получалось. Чонса выбилась из сил, просто лежала – даже не на тюфяке, а прямо на холодном полу, раскинув руки и ноги, и пялилась в низкий потолок. Много думала, но мысли все были жалкие и печальные. Наступила густая южная ночь, возня за стенами особняка стихла и слышен был только стрекот насекомых.
И тогда, в самый темный час, в коридорах послышались шаги. Чей-то задушенный крик. Звяканье оружия – и вдруг всё смолкло. Чонса заинтересованно приподняла голову.
Неужели так скоро пришли по её душу? Или снова хотят увести Данте? Или его привели обратно? Чонса обнаружила в себе неожиданное спокойствие, почти смирение, вспышка ярости выжгла всё. Эмоции казались глухими и ненастоящими, она смотрела на них со стороны, наблюдала, как за расцветающими провалами в ад на небе.
Но живучее и упрямое тело решило не поддаваться апатии, а драться до конца. Напружинились ноги, поднялись кулаки к груди – Чонса встала у двери.
Она так привыкла к темноте, что, когда у маленького оконца вспыхнул факел, ослепла. Проморгалась и увидела блестящие глаза. Заметила маленькое темное пятнышко на радужке левого глаза. Свежие шрамы на лице, уходящие вниз. Пламя факела будто перекинулось на его длинные волосы, оказавшиеся рыжими, почти оранжевыми. Он без интереса оглянул Чонсу и отошел.
– В следующей, – пояснил ему женский голос.
Чонса увидела маячившую за его широкой спиной фигуру, худощавую и быструю. Когда они скрылись из поля зрения, девушка протестующе закричала.
– Стой! Стой! Открой дверь! Выпусти меня!
– Тише тебе, – шикнул рыжий. – Не мешайся.
У него был неприятный, скрежещущий голос. По тону он так сильно напомнил ей прежнего Колючку Джо, что Шестипалая растерянно замолкла. В это время его спутник отпер дверь в камеру Данте, и интонации голоса мужчины со шрамом сменились. Он воскликнул:
– Боже! Дани! Что они с тобой сделали!
Только она имела право называть его Дани. Это был их маленький уговор. Клятва на мизинчиках двух юных влюбленных малефиков.
Зазвучали шаги. Чонса поняла, что он зашел в клетку Данте. Ей оставалось только горевать о своей судьбе – и радоваться за Данте. Тише ей – может, если она не будет так рьяно визжать за свою судьбу, одному из них удастся спастись. Дани и так много досталось. Сдержать крик оказалось сложным, ведь Чонса увидела его – такого худого, бледного и неподвижного. Казалось, он не мог держать голову, опустил её, словно был мертв.
– Он жив, – опередил её крик рыжий, что тащил малефика на плече.
Чонса сжала прутья клетки ещё сильнее, затрещала кожа на костяшках, а глаза увлажнились от боли и жалости. Но малефика была рада, что он жив. Когтистая рука Данте шевельнулась, обняла незнакомца за другое плечо.
– Пойдем отсюда, – ласковым тоном сказал рыжий. Чонса услышала едва различимый шепоток, и следующий восклик: —…Её?
– Если… она не пойдет… Я… не… пойду.
– Чёрт… Ты можешь помочь?
– Её не быть в нашем уговоре, – бархатисто звучал женский голос, чуть растягивая слова, коверкая склонения, – но ты знать цену, мой милый Аларик.
Аларик… Чонса где-то слышала это имя. Точно. Аларик. Брат-близнец Йоля, они – ключники Дани.
Аларик ругнулся. Подошел к решетке, заглянул в остекленевшие глаза Шестипалой. Шрамы на щеке, пятно на зеленой радужке. Смотрел он враждебно. Там, где лицо не было повреждено, плотно рассыпались следы оспы и веснушки. Неожиданно он рванул на груди цепочку с костяным ключом и перекинул её назад. Взметнулась длинная рука и в круг света факела вышла старая знакомая, шорка по имени Нанна. Она дружелюбно улыбнулась.
– Я же говорить, что мы ещё встретимся, чон се.
– Ты не говорила этого, – хрипло от растерянности ответила та.
Девушка негромко засмеялась, подходя к клетке. Раздалось странное шипение – такое бывает, когда металл остужается водой. В замке провернулся ключ. Дверь открылась. Первые шаги Шестипалая сделала неуверенно. Вдруг это ловушка? Ещё одно испытание, что проходили малефики до Бдения, доказывая свою преданность? Чонса не знала ответов, но страстно хотела жить.
Церковь боялась дикой природы малефиков. Она заключала их в камень, муштровала и держала в строгой дисциплине. Колдуны на службе не могли отлучиться по нужде без наблюдателей. Так много запретов, но в итоге они забыли одно, самое важное: все люди звери, а напуганное животное готово себе лапу отгрызть, лишь бы выбраться из западни.
– Идти можешь? – спросила Нанна.
Чонса кивнула. Сделала несколько шагов и оперлась плечом о стену. Ноги едва держали её. Висок разрывался пульсирующей болью – Джолант не пожалел силы в ударе. Видимо, правда испугался.
– Вот же чёрт, – ругнулся Аларик снова. – Йоль, помоги ей.
Чонса нахмурилась, неужели она не заметила второго близнеца? Но рядом не было никого, кроме двух малефиков, шорки, рыжего ключника и пары стражников, что лежали дальше по коридору.
К Чонсе подошла Нанна и закинула руку малефики на своё плечо.
– Идти быстро, – предупредила горная ведьма. – Пока смена караул.
Когда они выходили из здания казематов, Чонса увидела еще охранников, они будто спали. Крови не было. Ночная тьма на юге особенно густая, её едва-едва алыми отблесками рассеивал небесный огонь. Хорошее время для побега. Плохое – для того, чтобы высматривать стражу. Чонса совершенно не понимала, где она находится, в каком углу этой странной лечебницы-тюрьмы расставлены охранники и как отсюда выбраться. Нанна вела их путанными тропками, они полуночными призраками прыгали по теням кипарисов, балконов, статуй.
Остановились у надгробий. Странное украшение для внутреннего сада с бассейном. Камень был светлый, из земли торчали вазоны с высушенными цветами, трава была почти по колено. По какой-то причине сюда редко заглядывали. Нанна любовно провела по одному из памятников, снимая слой пыли, паутины и высушенных листьев, и обратила внимание на второй – тот, что стоял под небольшим деревцем.
– Где же…
Зазвенели колокола. Их отсутствие заметили.
– Проклятье! Поторопись! – крикнул Аларик. Данте на его руках, кажется, окончательно лишился сознания, обвис и почти не дышал. Чонса распрямилась, перестав опираться на шорку, тем более та была слишком занята – искала что-то в траве, ощупывала ствол дерева, рылась под его корнями.
– Да сейчас, сейчас… Ага!
Раздался приглушенный щелчок где-то под землей. Надгробие двинулось в сторону, открывая темный провал.
– Нанна – королева подземелий, – вяло ухмыльнулась Чонса. Она давно не практиковалась в иронии.
Южанка не заметила её шутки.
– Прыгать!
– Об этом ходе никто не знает? – Аларик боязливо оглядывался. Он тоже видел как мечутся факелы. Беглецы ушли недалеко, их легко могли вычислить по следам.
– Точно. Гвидо – вряд ли. Давай!
Нанна первая прыгнула в чёрный ход. Топнула ногами, задрала лицо – светлое пятно в темноте. До дна было футов восемь, высоко, но выбирать не приходилось – Чонса предпочла бы скорее подвернуть лодыжку, чем остаться в темнице. Прыгнула. Заныли икры, стрельнуло в колени. Терпимо.
– Готовы? – спросил Аларик. Девушки кивнули, и он скинул вниз малефика. Тот даже не попытался сгруппироваться, не очнулся от ощущения падения. Нанна и Чонса не подхватили его, как могучие воины, но смягчили, как могли, урон, придержали голову. Аларик прыгнул следом, Нанна наступила на какую-то пластину в темноте, и плита над ними сдвинулась, осыпав волосы землей.
Под ногами лежала растрескавшаяся плитка. Где-то проход закрывали корни. Они около часа ползли по этому узкому коридору в полной темноте и тишине. Воздух в этом туннеле был затхлый, древний, землистый, и теперь для Чонсы свобода пахла именно так.
Потом повеяло свежестью. Чонса услышала крики птиц, быстрокрылых береговых чаек. Там, на свободе, шумело море, и их ждала маленькая закрытая карета. Лошади паслись выше, на травяном склоне, их тонконогие фигуры в утреннем тумане казались исполнившимся волшебством. Почему-то картинка казалась мутной.