Ты не сделаешь ошибки, если не будешь ничего контролировать. Поэтому в церковных цепях злобно рычалось, но жилось спокойно. И теперь она не спешила улетать из клетки Джоланта. Хватит. Достаточно. Слетала уже до Нино и обратно. Понравилась свобода? Оставила на руках чужую кровь, а на зубах – вкус пепла.
Чонса тряхнула головой, отгоняя от себя мрачные тени, тянувшие острые когти из углов коридоров, и толкнула дверь в комнату Колючки. Шестое чувство заставило её резко повернуться. Что-то знакомое. Она встречала это не так давно – и вот оно здесь, рядом.
Голос, вкрадчивый и спокойный, запах тления – он засел в ноздрях со зрелища гниющего лица Феликса, но рядом с рыцарем с крестом на шлеме стал сильнее. Он сидел в комнате, опершись о стул. Открытое окно пустило в комнату ветер, он трепал белоснежный плащ с алым ключом, изодранный, ведь он вылез из пасти демонов. Как он выжил?
– Вот мы и встретились, Шестипалая.
Тянуло ночной прохладой и дымом, он сделал шажок вперед, а Чонса попятилась в коридор.
Нет. Запах был другой. Это другой белый плащ – не тот, что был в Нино.
– Я позову на помощь.
– Тогда мне придется убить тебя немедленно. А я этого не хочу.
Чонса хмыкнула. Если это была попытка её заткнуть, то ему следовало стараться лучше. Она развернулась, раскрыла рот – и мужчина в секунду оказался рядом, схватил её поперек груди, другой ладонью за лицо. Шестипалая знала – одно движение, и шея будет сломана. Раз, хрусть! Как у цыпленка. Но вместо обещанной «немедленной» смерти убийца бросил её на кровать.
На долю секунды ей показалось, что это Джо решил поглумиться над ней. Этот бросок, и незнакомец в белом плаще был того же роста и той же комплекции, что и Колючка. Увы, мальчишка со злыми глазами оказался одарен всем сверх меры, как убеждалась Шестипалая каждую ночь, однако отрастить новую ногу взамен культи у него бы не вышло.
Девушка вскинулась на локти. Мужчина в шлеме с крестом вытянул вперед себя кинжал.
Белый плащ скользнул в сторону. Мужчина сел на стул, накинув верхнюю одежду на свой локоть, словно боялся испачкать изодранный край.
– Я рад познакомиться с тобой, Чонса. От Тито только и слышал, что твое имя. Ты умеешь заводить друзей, да? Будем знакомы. Я – Седрик, я хотел бы объяснить, что, Чонса, мы – не зло.
Вести разговоры девушке не хотелось. И, серьезно? Этот дешевый ход, когда злодей перед своей кончиной решает сообщить герою все планы? Как жаль, что Чонса не годилась на роль героя: того определяют поступки, а все, с чем приходилось справляться ей – не испытания богов, а просто жизнь, лишенная прикрас свободной воли.
В Бринморе прошли времена героев. Страна ключников была для них негодным местом. Вершить свою судьбу? Зачем, если есть указы Церкви и её строгие постулаты.
Но девушка снова попыталась использовать свой малефеций – на этот раз вызвать у убийцы головную боль, достаточную, чтобы «злодею» захотелось прыгнуть с крыши, но тот лишь чуть кивнул. Мигрень была внезапной и такой силы, что Чонса ахнула.
– Проклятье, – застонала она, – но при тебе нет Кости!
– Мне незачем. Вера – моя защита.
– Бред. Феликса вера не защитила. И послушников в Нино тоже. С какой-такой стати ты особенный, а, крестоносец?
Воитель тяжело вздохнул. Он расстегнул глухое крепление шлема к доспехам и потянул его вверх. Перед взглядом у Чонсы всё плыло от сильной боли, она даже старалась дышать тише, моргать медленнее, и сфокусировать взгляд на чужом лице смогла не сразу. Вначале не заметила совсем ничего особенного – немолодой мужчина с длинными волосами, липкими и тёмными от пота, с тонким ртом, похожим на разрез ножом. Но затем крестоносец откинул пряди со лба, заправил их за ухо, и Чонса с ужасом заметила чудовищную опухоль на его виске. В бугрящейся плоти цвета сырого мяса смутно угадывалось очертание лица, слепой глаз, клочок волос, и что-то, похожее на лягушачью лапку, засохшую, но движущуюся против законов всякой природы. Мутация. Какая страшная мутация!
Обладатель белого плаща был малефиком.
– Но как… И почему…
– Я выполняю указы его Святейшества. Мне приказали убить тебя и твоего ключника, Джоланта. Я сделаю это, и вы обретете покой.
Малефик спрятал лицо под шлем, и Чонса облегченно выдохнула. Уродство этого несчастного воистину было невыносимым для чужих глаз.
– С этим есть проблема. Я хочу жить.
– Неведение пока что не лишило тебя воли! – печально и глухо откликнулся Белый Плащ, спокойно опустив на свое бедро оружие. Быстрый взгляд в сторону закрытой двери остался незамеченным крестоносцем. Успеет ли она? Что-то подсказывало ей: этот странный мужчина метал клинки столь же умело, сколь двигался. Хрусть – и шея свернута, как у цыпленка. – Но я спасу тебя от выбора, поведав правду. Я слышал, что тебя здесь держат в неведении.
– Ты очень долго запрягаешь, белый плащик.
Странный звук издал крест на шлеме. Не сразу стало понятно, что это смешок.
– Внемли же! Его Святейшество издал указ. Наконец-то вся власть теперь в его благочестивых руках, но участь, что ждет подобных нам, малефика, такова: немедленная смерть. Для всех. Малефикорумы сравняются с землей, и пепел будет вместо янтарных залов. От жизни в этом ужасном мире будет избавлен каждый одаренный. Безвинные и чистые, лишатся они тленной оболочки, и уйдут к Кости…
– Что ты несешь?! – Чонса прервала его лепет. Она вскочила с кровати. – Что за бред ты несешь? Убить всех?! И детей в малефикорумах? И тех, кто верно служил Бринмору столько лет? Сражался за него на войне? Лил кровь?
И Белый Плащ кивнул.
– Минует полнолуние, и в Бринморе не останется ни одного малефика. Ибо сказано в Книге: да прекратится злоба нечестивых, и укрепи меч и кровь праведника, ибо требуешь сердца и утробы…
Ни одного. Ни одного. Ни одного.
Лоркан. Лоркан. Уже мертв? Еще жив?
Лоркан!
Чонса взялась за голову. Размеры случившейся трагедии не поддавались её пониманию. Все, что она знала и любила, теперь будет предано забвению. Тёмные времена Инквизиции вернулись. И даже хуже, ведь до Инквизиции малефики были простыми людьми со способностями, они умели жить свободно, но вот уже много поколений их держали на привязи, и они не знали ничего иного, кроме приказов. Любое неповиновение каралось судом, обвинением в безумии, и далее пожизненным заключением в монастыре, но вернее – смертью. У обитателей малефикорума не было ни своих средств на существование, ни понимания, что значит «жить».
Их не любили раньше, но теперь… Чонса вдруг вспомнила насмешливый и добрый голос Феликса, когда тот говорил ей о приросте рождаемости малефиков, и, как он сказал? «Мы не спешим кидать младенцев в огонь»?
Что ж, времена изменились. Воистину Тито был безумцем. Но кто теперь мог его остановить?
– Но как же король, – слабо застонала она, пытаясь защититься от правды, – как же палата лордов… Дома Великих!
– Последний в роде Мэлрудов погиб вместе с супругой. Феликс из рода Лорканов не оставил после себя отпрысков. За сим наследие Высоких домов осталось в прошлом. Единственная оставшаяся в живых – светлейшая Дебора, юное дитя, что осталась от брака Калахана и Агаты.
Феликс был из рода Лоркана. У Чонсы сладко защемило в груди от мысли, что он назвал её ребенка именем своего предка.
– Ты врешь мне!
– Зачем мне врать?
– Не знаю. Врешь! Ты врешь!
– Я пришел и сказал: я убью тебя, а после убью Джоланта, и отступника-Гвидо тоже убью. Я сказал тебе цель своего визита. Зачем мне врать?
– Но как же народ Бринмора?! Неужели он рад такому произволу?
– Бринмор считает колдовство причиной конца света и прихода демонов. Я видел своими глазами по пути в Нино, как вешали отроков с даром, и то было до указа Его Святейшества. Самосуд уже вынес вердикт, и народ будет рад избавиться от нас… Я лишь хочу сказать, что рад убить тебя. Ведь ты не познаешь того, что грядет. Я за тебя оплачу наше племя перед тем, как завершить свой путь.
Он вскинул кинжал. Время пришло. Бороться или умереть? Осталась ли хотя бы одна причина жить, если все, что ей сказали – правда? Для размышлений не было времени. Она метнулась вперед, перехватывая занесенную руку. Церковник откинул её, как медведь тощего волка.
– Почему ты борешься? – все так же тоскливо проговорил он. – Разве ты не понимаешь, какое счастье тебе я собираюсь подарить? Сладость забвения! Я убью тебя милостиво, ты не почувствуешь боли. И всё закончится. Всё это горе завершится для тебя.
– Фанатик! – зашипела Чонса, готовя ноги к броску. – Ты – проклятый слуга проклятого Тито! Никогда я не приму смерть из рук этого изверга или его сторонников!
Церковник кинулся вперед. Быстрый! Чонса, проклиная неудобное платье – к балкону, чтоб, развернувшись, столкнуть с него обидчика, стоит ему сделать неверный шаг. К черту, решила она. Принять свою судьбу? Ну нет! Сражаться! Не за свою жизнь, так в качестве мести за Феликса. Не за него, так ради Джоланта и его несносного брата, который почему-то все равно хочет спасти этот прогнивший мир.
– Если ты прыгнешь, – не так понял её малефик, – то умирать будешь долго. Это глупо. Дай я.
– Пошел к черту! – закричала Чонса и добавила пару слов покрепче.
Убийца прыгнул вперед, держа перед собой костяной кинжал. Чонса стояла, готовясь шагнуть в сторону в последний момент и подтолкнуть засранца в падение, но вдруг крестоносец задержал шаг. Он повернулся на странный стук за долю секунды до того, как Чонса услышала шаг Джоланта. Один бросок – и сквозь прорезь в виде креста на вскрике брызнуло алым. Клинок попал в расстегнутое сочленение между шлемом и доспехом, и Шестипалая слышала, как булькает в разверзнутой глотке кровь, мешаясь с воздухом и слюной в розовую пену. Она испачкала вначале нагрудник, потом тунику с ключом, затем край плаща, который беспомощно поднял к гортани малефик на службе Тито.
Чонса выхватила его кинжал из ослабевших рук и завершила мучения несчастного фанатика, поддев клинок под нагрудник вверх, и, кажется, достигла сердца. Глупец обещал ей быструю смерть. Это было благородно. Он издал свистящий выдох, словно ветер подул в свирель, и замолк.