Итак, валлиец и его подручные приехали в Приазовье и обосновались на хуторе Овечьем, построенном некогда запорожцами. Но для казацкой старины у Хьюза едва ли находилось время. Он застолбил землю в этих степях лишь по одной причине — за четыре года до экспедиции российские инженеры сочли их идеальными для развития тяжелой промышленности. В них обнаружили все необходимое: воду, руду и уголь. Правительство уже запускало там казенные заводы, но его уполномоченным недоставало опыта и сноровки. У Хьюза они были. В 1872 году первая домна дала первый чугун. В течение 1870-х годов Хьюз добавил еще печи. На заводе, который вышел на первое место в империи по производству металла, работало около 1800 человек. Трущобы, где эти люди жили, назвали Юзовкой. В 1924 году ее переименуют в Сталино, в 1961-м — в Донецк.
Хьюз оказался одним из немногих предпринимателей, кто лично переселился на Украину. Но вот квалифицированные рабочие из Великобритании, Франции, Бельгии ехали туда сотнями. Они как будто сопровождали миллионы франков и фунтов стерлингов. Именно французские, британские и бельгийские банкиры сделали ставку на эксплуатацию богатств юга Украины и преобразовали его за счет инвестиций. К 1913 году компании с иностранным капиталом давали более половины украинской стали, свыше 60 % чугуна, свыше 70 % угля. А машиностроения — все 100 %. Русские капиталисты, подданные Николая II, испытывали нужду в деньгах, да и пускать их в оборот предпочитали в Центральной России.
Владения Романовых изобиловали одним: рабочей силой. Улучшение санитарных условий и технический прогресс привели к снижению детской смертности и смертности вообще. Деревня стала многолюдной, поэтому далеко не каждому хватало теперь земли. После 1861 года перенаселение не давало вздохнуть русским и украинским крестьянам. Промышленная революция, что началась позднее европейской, открыла “избыточным” людям дорогу в города, где требовались рабочие руки. Уже в 1870-е заводы на юге Украины притягивают сотни тысяч деревенских бедняков. В поселки вокруг них народ стекался главным образом из южных губерний Центральной России — нехватку земли там ощущали куда острее, чем на украинском Черноземье.
Среди русских крестьян, привлеченных таким вредным, но неплохо оплачиваемым (по меркам того времени) трудом, был и юный Никита Хрущев. В 1908 году 14-летний уроженец Калиновки — в полусотне километров на северо-восток от Глухова, бывшей гетманской столицы, — присоединился к родне в Юзовке. Его отец был сезонным рабочим на железной дороге, затем переехал туда окончательно и стал шахтером. Впрочем, скопить на лошадь и вернуться домой Сергей Хрущев мечтал по-прежнему. Никита о таком не думал, выучился на механика и вступил после революции 1917 года в партию большевиков. Его головокружительная политическая карьера общеизвестна.
Это был не единственный будущий вождь, чья семья перебралась из русской деревни на заводы или шахты Южной Украины. Еще ранее Илья Брежнев приехал в поселок металлургов Каменское (переименованный большевиками в Днепродзержинск). Сын Леонид родился в 1906 году уже там. Крестьян Хрущева и Брежнева принес на Украину мощный миграционный поток, который заметно разбавил русскими тамошние города. В 1897 году, во время единственной в Российской империи переписи населения, в украинских губерниях проживало около 17 миллионов человек с родным “малорусским” языком и 3 миллионов — с великорусским. Соотношение было почти 6:1. Но вот в городах русских насчитали чуть больше миллиона, а украинцев — немного меньше. Первые преобладали в политических и экономических центрах, их доля составила 63 % в Харькове, 54 % в Киеве, 49 % в Одессе.
Среди предпринимателей этнических украинцев было немного, а те, кто все же разбогател, обитали, как правило, не на юго-востоке. Во второй половине XIX века сахарные заводы, что работали на местном сырье — свекле, стали золотой жилой ряда украинских семейств. Из них, например, Платон Симиренко поддерживал Тараса Шевченко по возвращении из ссылки и стал меценатом переиздания “Кобзаря”. (Сегодня эта фамилия известна прежде всего по сорту яблок, который назвал в честь Платона его сын Лев, ученый-помолог.) Это было скорее исключение — на Украине доминировал русский, польский и еврейский капитал.
Размах индустриализации и урбанизации привел к образованию рабочего класса с той же львиной долей русских. Среди кустарей большинство было евреями, что уехали из местечек Правобережья в крупные города на юго-востоке Украины. Харьков находился вне черты оседлости, но в тех же Одессе и Екатеринославе евреи могли обосноваться без препон. На Волыни, Подолье, в Причерноморье и Приазовье общая доля евреев не превышала 12–14 % населения, но они преобладали в местечках, да и в крупных городах были весьма заметны — второе место по величине в Одессе (31 %) и Екатеринославе (35 %).
Почему же украинцы, составляя большинство населения, так мало принимали участия в индустриализации и урбанизации? Ответить на этот вопрос нам вновь помогут истории Хрущевых и Брежневых. Оба семейства переехали на Украину — а именно в Екатеринославскую губернию, где средний крестьянский надел превышал 10 гектар, — из Курской. Там во второй половине XIX века тот же показатель был примерно вчетверо ниже. Южные черноземы давали куда лучший урожай. Как отмечено выше, местным земледельцам жилось не в пример сытнее, чем где бы то ни было в империи Романовых. У них не было желания и, как правило, нужды перебираться на завод или шахту. Если дом все-таки приходилось покинуть, они предпочитали ехать на восток — на далекие целинные земли, избегая прелестей жизни в рабочем поселке начала прошлого века.
Именно так нередко поступали уроженцы центральных и северных украинских губерний, той же Черниговской — в среднем на хозяйство там приходилось около 7 гектар тощей почвы. Родословная по материнской линии еще одного советского лидера, Михаила Горбачева, проливает свет на перипетии таких мигрантов. В начале XX века Пантелеймон Гопкало уехал из Черниговской губернии на Ставрополье — там и родился в 1931 году его всемирно известный внук. Нигде было не найти условий жизни, так похожих на украинские. Многие другие крестьяне, обходя города стороной, уходили в поисках незанятых нив и пастбищ намного дальше — вплоть до Приамурья и Приморья. За время правления Николая II полтора миллиона украинцев переехало на южные и восточные окраины Российской империи, где целина еще пустовала.
Бегство из села, вызванное нехваткой земли, поразило Галичину, Буковину и Закарпатье еще больше, чем юго-запад Российской империи. Средний размер крестьянского хозяйства в Восточной Галиции начала прошлого века был на треть меньше, чем в самой перенаселенной из украинских губерний — Волыни, как раз по ту сторону границы. К тому же почвы в предгорьях Карпат, как правило, намного уступают даже полесским. Крестьяне уезжали за рубеж непрерывным потоком. В рассказе Василя Стефаника “Каменный крест” (1899), на который автора вдохновил исход его земляков-галичан в Америку, один из персонажей сетует: “Не в силах эта земля столько народу носить да столько горя терпеть”[27]. Только из родного села Стефаника на поиски лучшей жизни пустилось полтысячи человек.
До 1914 года с Австро-Венгрией распрощалось около 600 тысяч украинцев. Ехали они в Пенсильванию и Нью-Джерси — в этих штатах восточноевропейские иммигранты трудились на заводах и шахтах — или в Манитобу, Саскачеван и Альберту, где распахивали канадские прерии. За лучшей жизнью в Америку из владений Габсбургов устремились не только грекокатолики. Довольно часто они заставали там бывших соседей-иудеев. Только в США из Галиции до Первой мировой войны их перебралось около 350 тысяч. Причина была проста: бедные жители местечек, как и земледельцы, едва могли прокормиться в северо-восточном углу Австро-Венгрии. Переселенцы разных народов и разных вер внесли немалый вклад в экономику и культуру новой родины. Среди иммигрантов из Галиции в США были предки ряда голливудских и прочих звезд — вроде украинских родителей Джека Пэланса (Палагнюка) и еврейских дедушки и бабушки Барбры Стрейзанд. Реймон (Роман) Гнатышин, канадский генерал-губернатор в 1990–1995 годах, происходил из Буковины, Энди Уорхол (Андрей Варгола) — из словацкой Лемковщины.
Галиция была самым захудалым коронным краем Габсбургов — Станислав Щепановский, ученый, предприниматель и депутат, подвел на родном польском языке баланс ее бедствий в книге “Нищета Галиции в цифрах” (1888). Сравнив производительность труда и уровень потребления с другими странами Европы, он пришел к выводу, что в Галиции в среднем работают за четверть, а едят за пол-европейца. Индустриализация не миновала этот регион, но пополнила казну и карманы его жителей довольно скудно. С незапамятных времен жителям окрестностей Дрогобыча и Борислава докучал запах нефти, и только в середине позапрошлого века неприятную жидкость пустили в дело. Заслуга эта принадлежит тамошним фармацевтам, которые научились производить керосин и порадовали таким образом врачей и пациентов. В 1853 году львовский госпиталь на Лычакове стал первым в мире общественным зданием, освещаемым только керосиновыми лампами.
Щепановский, опередив многих, сделал состояние на галицкой нефти, используя буровые станки с паровым приводом. К нему, идеалисту и ревнителю интересов польской нации, часто нанимались единоплеменники издалека — он пекся о здоровье и благосостоянии работников, но в итоге обанкротился. Обогащение и нациестроительство в Галиции сочетались плохо. В конце XIX века на эту австрийскую окраину пришли британские, бельгийские и германские нефтяники, применявшие метод глубокого бурения, разработанный канадским инженером и бизнесменом Макгарви. Новички вытеснили мелких промысловиков, среди которых было немало евреев. Упал спрос на неквалифицированный труд украинских и польских крестьян (половина и треть рабочей силы соответственно). К 1910 году добыча нефти возросла до двух миллионов тонн, что составило 4 % на мировом рынке. Больше всего нефти в то время давали Соединенные Штаты и Российская империя.