| земном экваторе. Не зарегистрированы ни животная
| жизнь, ни подписи (метан и прочее). Некоторые
| растения хищные, они очень медленно передвигаются,
| переставляя выступающие части лозоподобных
| отростков, потом подтягиваются и переносят корни.
| Максимальная измеренная скорость такого
| передвижения - примерно два километра в час.
| Никаких артефактов. Паррено и Нимкин высадились и
| вернулись с образцами растительности, но умерли от
| токсико-дендроноподобной реакции. На их телах
| образовались огромные волдыри. Начались сильные
| боли, зуд, они начали задыхаться, вероятно, из-за
| накопившейся в легких жидкости. Я не принес их на
| корабль. Не открывал шлюпку. Отцепил шлюпку и
| вернулся без нее.
| Оценка Корпорации. Обвинения против Н. Ахойя
| не выдвинуты с учетом его репутации в прошлом.
- Нет! - кричу я. Потом снова овладеваю собой. - Во всяком случае не прямо. Однажды - мне было восемнадцать лет, и я спал в соседней комнате - я слышал, как она говорила подругам, что я замечательный ребенок. Она гордится мной. Не помню, что именно я сделал; получил награду или работу, но она гордилась мной и любила меня, и так и сказала... Но не мне.
- Пожалуйста, продолжайте. Боб, - немного погодя говорит Зигфрид.
- Я и продолжаю. Дай мне минутку. Больно! Вероятно, это можно назвать основной болью.
- Пожалуйста, не ставьте себе диагноз, Боб. Просто говорите. Пусть выходит наружу.
- О, дерьмо!
Я тянусь за сигаретой и застываю. Это обычно хорошо действует, когда мне туго приходится с Зигфридом, потому что почти всегда вовлекает его в спор, не пытаюсь ли я облегчить напряжение, вместо того чтобы справиться с ним. Но на этот раз я испытываю такое отвращение к себе, к Зигфриду, даже к своей матери... Я хочу покончить с этим. "Послушай, Зигфрид, вот как это было. Я очень любил маму и знаю - знал! - что она меня любила. Но она не очень хорошо показывала это".
Неожиданно я осознаю, что держу в руках сигарету, перекатываю в пальцах и даже не зажигаю. Удивительно, но Зигфрид никак не прокомментировал это. Я продолжаю. "Она мне этого не говорила. И не только это. Странно, Зигфрид, но, знаешь, я не могу вспомнить, чтобы она касалась меня. Ну, не совсем... Иногда она меня целовала на ночь. В макушку. И помню, она мне рассказывала сказки. И всегда была рядом, когда я в ней нуждался. Но..." Мне приходится остановиться на мгновение, чтобы справиться с голосом. Я глубоко вдыхаю, ровно выдыхаю через нос, сосредоточившись на процессе дыхания.
- Но, видишь ли, Зигфрид, - говорю я, репетируя про себя слова и очень довольный их ясностью и уравновешенностью, - она не часто притрагивалась ко мне. Кроме одного обстоятельства. Когда я болел. А я часто болел. Все на шахтах болеют: постоянные насморки, болезни кожи. Она давала мне все необходимое. Всегда была рядом. Всегда: работала и заботилась обо мне в одно и то же время. И когда я заболевал, она...
Немного погодя Зигфрид говорит: "Продолжайте, Робби. Скажите это".
Я пытаюсь, но не получается, и он говорит:
- Просто скажите, как можете. Избавьтесь. Не беспокойтесь о том, пойму ли я, имеет ли это смысл. Просто избавьтесь от слов.
- Ну, она измеряла мне температуру, - объясняю я. - Понимаешь? Совала в меня термометр. И держала меня, знаешь, сколько времени нужно, три минуты. А потом доставала термометр и смотрела на него.
Я на краю вопля. Хочу начать, но прежде хочу довести до конца. Почти сексуальное ощущение. Как будто принимаешь решение о женщине и не хочешь, чтобы она слишком тебя занимала, но все равно начинаешь. Я пытаюсь справиться с голосом, чтобы он не подвел меня, пока я не кончу. Зигфрид молчит, и немного погодя я нахожу слова:
- Знаешь что, Зигфрид? Забавно. Всю жизнь... сколько прошло с тех пор? Сорок лет? И тогда и теперь у меня сумасшедшее представление, что любовь - это когда что-то в тебя вставляют, а потом вытаскивают.
Глава 26
Пока я отсутствовал, на Вратах произошли большие изменения. Повысили плату за суточное содержание. Корпорация хотела избавиться от прихлебателей, вроде Шики или меня. Плохая новость - рассчитывал на три оплаченных недели, оказалось всего десять дней. Появилось много ученых с Земли: астрономов, ксенотехников, математиков. Прилетел даже старый профессор Хеграмет; весь в синяках от старта, он бойко бегал по туннелям.
Но Оценочная комиссия не изменилась, и я был приколот к скамье, а моя старая знакомая Эмма объясняла, какой я глупец. На самом деле докладывал мистер Сен, Эмма только переводила. Но мне ее перевод понравился.
- Я предупреждала вас, Броудхед. Вам следовало прислушаться. Почему вы изменили установку курса?
- Я уже говорил. Обнаружив, что я на Вратах-Два, я просто не мог этого вынести. Хотел отправиться куда-нибудь еще.
- Чрезвычайно глупо с вашей стороны, Броудхед.
Я посмотрел на Сена. Он висел на стене, прицепившись воротником на крюк, улыбался, сложив руки. "Эмма, - сказал я, - делайте, что хотите, только отцепитесь от меня".
Она радостно ответила: "Я и делаю, что хочу, Броудхед, потому что должна это делать. Это моя работа. Вы знали, что изменять установку курса запрещено".
- Кем запрещено? Я застрял в том корабле.
- В правилах сказано, что нельзя уничтожать корабль, - объяснила она. Я не ответил, она сделала что-то вроде перевода для мистера Сена, который серьезно выслушал, поджал губы и произнес две аккуратных фразы на языке мандаринов. Можно было расслышать даже знаки препинания.
- Мистер Сен говорит, - сказала Эмма, - что вы весьма безответственная личность. Вы уничтожили невосполнимое оборудование. Оно не принадлежало вам. Оно принадлежало всему человечеству. - Он произнес еще несколько предложений, и она закончила:
- Мы не можем окончательно судить о вашей ответственности, пока не получим дополнительной информации о степени урона, нанесенного кораблю. Мистер Итуно обещал при первой же возможности произвести полную проверку корабля. Ко времени его доклада в полете находились два ксенотехника. Они должны отправиться на Афродиту. Сейчас они уже на Вратах-Два, и их заключение, вероятно, прибудет с очередным пилотом-перевозчиком. Тогда мы снова пригласим вас.
Она замолчала, глядя на меня, и я понял, что встреча окончилась. "Большое спасибо", - сказал я и оттолкнулся в сторону двери. Она позволила мне долететь до нее, прежде чем сказала:
- Еще одно. В докладе мистера Итуно сообщается, что вы работали на погрузке и изготовлении костюмов на Вратах-Два. Он установил вам плату - сейчас взгляну - двадцать пять сотен долларов. Ваш пилот-перевозчик Эстер Берговиц перевела на ваш счет один процент своей оплаты за услуги, оказанные в полете; соответственно произведены изменения в вашем счете.
- У меня не было контракта с ней, - удивленно сказал я.
- Не было. Но она считает, что должна поделиться с вами. Немного поделиться, разумеется. Хотя, - она снова посмотрела в бумаги, - двадцать пять сотен плюс пятьдесят пять сотен - всего получается восемь тысяч долларов на вашем счету.
| ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ
|
| Корабль 1-103, рейс 022В18.
| Экипаж Дж.Геррон.
|
| Время до цели 107 дней 5 часов. Примечание:
| время обратного пути 103 дня 15 часов.
|
| Извлечение из журнала: "На 84 день полета, на
| 6-ом часу инструмент Q начал светиться, и
| наблюдалась необычная активность огней на
| контрольном табло. В то же самое время я ощутил
| изменение в направлении толчка двигателей.
| Примерно с час продолжались изменения, затем свет
| Q погас и все пошло как обычно".
|
| Предположение: Курс был изменен для того,
| чтобы избежать столкновения с какой-нибудь
| опасностью, может, звездой или другим небесным
| телом. Рекомендован компьютерный поиск в журналах
| аналогичных происшествий.
Восемь тысяч долларов! Я направился к шахте, схватился за ведущий вверх кабель и задумался. Особой разницы нет. Конечно, этого не хватит, чтобы оплатить стоимость поврежденного корабля. Во всей вселенной не найдется достаточно денег, если с меня потребуют полную стоимость восстановления. Корабль восстановить невозможно.
С другой стороны, теперь у меня на восемь тысяч долларов больше, чем раньше.
Я отпраздновал это изменение, купил выпивку в "Голубом Аду". Пока пил, думал о том, какие у меня возможности. Чем больше думал, тем сильнее они уменьшались.
Меня признают виновным, это несомненно, и предъявят иск по меньшей мере в несколько сотен тысяч. Но у меня их нет. Счет может быть и большим, но это уже безразлично: когда заберут все, что у тебя есть, больше уже брать нечего.
Как подумаешь, мои восемь тысяч долларов - это волшебное золото. Оно может растаять с рассветом, как только поступит отчет ксенотехников с Врат-Два. Оценочная комиссия соберется снова, и на этом конец.
Поэтому нет особой причины беречь деньги. Можно их и потратить.
Не было причин и думать о возврате к моей прежней работе - высаживанию ив, даже если я бы и мог получить ее: ведь Шики с должности старшего на этой работе уволили. Как только произнесут приговор, все с моего счета исчезнет. Меня подвергнут немедленно казни путем выбрасывания.