Том вздохнул:
— Твоя мать сидела рядом со мной в машине, вдруг залилась кровью, никто не мог спасти ее от гибели... Ты при этом присутствовал, знаешь.
Джек кивнул. Нож крошил лук тоньше, быстрее, сильнее.
— Я так и не смирился. Она была особенная, Джек. Мы с ней составляли команду. Все делали вместе. Нас связывала не только любовь... — Том покачал головой. — Не знаю, как сказать. «Родная душа» — избитые слова, но иначе не скажешь. — Он вытащил из ящика буфета мясной нож, принялся отрезать толстые ломти от купленного куска ветчины. — И позволь сказать тебе, боль от потери близкого человека не проходит. По крайней мере, для меня. В таких случаях люди по-всякому стараются тебя утешить... дошло до того, что я с радостью дал бы пинка в зад любому, кто скажет, мол, она в лучшем мире. Однажды за это кого-то едва не убил. Или: «вы все-таки столько лет с нею прожили»... Мне ее не надо на несколько лет. Она мне нужна навсегда.
Джека тронуло его глубокое чувство. Папа в этом смысле был скрытным.
— Если позволишь употребить столь же избитую фразу, ей не хотелось бы, чтобы ты прожил жизнь в одиночестве.
— Я живу не в полном одиночестве. Позволял себе краткие связи, что меня вполне устраивало. Но прочные отношения... все равно что сказать твоей матери, будто кто-то способен ее заменить. А это невозможно.
Тяжесть сгущается. Джек допил остатки из своего бокала, долил оба, пытаясь придумать тем временем адекватный ответ.
Отец выручил, наставив в грудь сыну мясницкий нож.
— Ты ведь из-за нее сбежал? — сказал он. — Я всегда подозревал, что ты после ее гибели слегка обезумел, теперь хочу получить подтверждение. Помню тебя в церкви, на кладбище — истинный зомби, словом ни с кем не обмолвился. Ты никогда не был маменькиным сынком. Ничего подобного. Самой близкой тебе была Кейт. Но после насильственной смерти матери у тебя на глазах, когда она истекла кровью, умерла в твоих объятиях, не стыдно потерять рассудок. Никто не пережил бы подобного. Никогда.
Джек еще хлебнул вина, чувствуя его действие. Ничего не ел с самого завтрака, алкоголь поступал прямо в кровь. Ну и что? Почему бы и нет?
— Согласен, никто. Но я ушел не из-за маминой смерти. А ради другой.
— Чьей?
— Я тогда обозлился на всех и каждого за то, что так и не нашли гада, уронившего ту самую шлакоблочную плиту. Полиция штата зорко следит за нарушителями скоростного режима, но с большим трудом выслеживает человека, случайно совершившего преступление. У них есть дело поинтереснее — штрафовать водителей за превышение скорости на автомагистрали. Бог простит, мы превысили скорость... Ты... ничего не делал, только рассуждал, что будет с поганым убийцей, когда его поймают. А вопрос стоял по-другому: не «когда», а «если», и это самое «если» навсегда зависло в воздухе.
Он допил бокал, еще налил, прикончив бутылку. Отец поднял на него глаза от стола:
— Что я должен был делать, черт побери?
— Что-нибудь. Что угодно.
— Например? Самому отправиться на поиски?
— Почему бы и нет. Я отправился.
Ох, проклятье, мысленно спохватился Джек. Что это я сболтнул?
— Что?
Он поспешно перебирал варианты. Сказать «ничего» и на том стоять мертво? Или дальше пойти и все выложить. Об этом на всем белом свете знает только один человек — Эйб.
Вино и отчаянное — гори все синим пламенем — настроение подстегнули его. Он глубоко вдохнул сквозь зубы.
Ну, поехали.
— Я его выследил и разобрался.
Том положил нож. Джеку показалось, что руки его задрожали, лицо напряглось, глаза вспыхнули и расширились за стеклами очков.
— Как же... Не уверен, хочу ли услышать, но... как же ты с ним разобрался?
— Позаботился, чтобы он никогда больше не сделал ничего подобного.
Отец закрыл глаза.
— Скажи, что переломал ему руки, раздробил локти...
Сын молчал.
Том пристально посмотрел на него, понизив голос до шепота:
— Джек... Неужели ты...
Он кивнул.
Отец рухнул на стул, стоявший у стола слева, обмяк, обхватил руками голову, глядя на горку резаного зеленого лука.
— О боже, — простонал он. — Ох, боже мой...
Сейчас начнется, думал Джек. Шок, бешеный гнев, отвращение, осуждение. Хорошо бы взять свои слова обратно, однако не получится, значит...
Он обошел стол за спиной у отца, открыл холодильник, вытащил другую бутылку вина.
— Как ты его узнал? Я имею в виду, как сумел точно выяснить, что это он?
Не трудясь снимать с пробки черную фольгу, Джек вкрутил в пробку штопор.
— Он мне сам рассказал. Его звали Эд. Сам похвастался.
— Эд... У этого дерьма было имя.
Джек заморгал. Кроме «чертей» и проклятий, папа весьма скрупулезно относился к бранным выражениям. По крайней мере, так помнилось с детства.
Том поднял голову, не глядя на сына. Облизнул губы.
— Как... ты это сделал?
— Связал и подвесил за ноги на том же переезде вроде пиньяты[44] для проезжающих внизу грузовиков.
Пробка выскочила из бутылки с таким же звучным хлопком, как удар первого, а потом и второго грузовика по висевшему телу Эда.
Музыка. Тяжелый металл.
Отец наконец посмотрел на него:
— Значит, вот для чего ты ушел. Для того, чтоб совершить убийство. Надо было остаться, Джек. Надо было прийти ко мне. Я бы тебе помог. Не пришлось бы жить с чувством такой вины столько лет.
— Вины? — переспросил Джек, наливая бокалы. — Я за собой никакой вины не чувствую. В чем моя вина? Никакой вины, никакого раскаяния. Если б вернулся тот вечер, сделал бы то же самое.
— Почему тогда, скажи на милость, ты исчез без следа?
Он пожал плечами:
— Ждешь пространного, обдуманного, выстраданного душой ответа? У меня его нет. В тот момент показалось, так надо. С маминой смертью весь мир стал другим, незнакомым, чужим, все мне стало противно, хотелось уйти. Я ушел. Конец истории.
— А тот самый подонок Эд... Почему ты не обратился в полицию?
— Я так не работаю.
Том прищурился:
— Не работаешь? Что это значит?
В эту тему углубляться не хочется.
— Потому что его взяли бы, потом выпустили под залог, предъявив обвинение в халатном обращении с грузом.
— Ты преувеличиваешь. Ему пришлось бы нелегко.
— "Нелегко" недостаточно. Он заслуживал смерти.
— И поэтому ты убил его.
Джек кивнул, хлебнул вина.
Отец всплеснул руками:
— Ты вообще подумал, что с тобой могло случиться? Вдруг тебя кто-то увидел бы? Вдруг поймали бы?
Он открыл было рот, чтоб ответить, но что-то в отцовских словах и тоне остановило его. Кажется... его больше тревожат возможные последствия для убийцы, чем само убийство. Где же бешеный гнев, где типичное для представителя среднего класса отвращение к сознательному убийству?
— Папа, скажи, что тебе не хотелось бы его смерти.
Том закрыл глаза рукой, губы его дрожали, Джек ждал, что он сейчас заплачет.
Положил руку ему на плечо.
— Я не должен был тебе рассказывать.
Отец взглянул на него полными слез глазами:
— Не должен? Лучше бы сразу сказал! Я пятнадцать лет думаю, что он еще где-то ходит, безымянный неизвестный призрак, который никогда не попадется мне в руки. Ты даже не представляешь, сколько ночей я пролежал без сна, воображая, будто задушил его насмерть!..
Джек не сумел скрыть изумление.
— Я думал, ты ужаснешься, узнав, что я сделал.
— Было ужасно не видеть тебя столько лет. Даже если бы тебя поймали, можно было б сослаться на временное умопомешательство или что-нибудь в том же роде, отделаться коротким сроком. Я, по крайней мере, знал бы, где ты находишься, мог бы тебя навещать.
— Для тебя, может быть, было бы лучше.
Отсидка в тюрьме, даже краткая... Немыслимо.
— Извини. Я что-то плохо соображаю.
Джек до сих пор ушам своим не верил.
— Я убил человека, и ты с этим согласен?
— Насчет этого человека согласен. Более чем согласен. Я... — отец протянул к нему руки, — горжусь тобой.
Ничего себе.
Джек не любил обниматься, но приник к нему, мысленно повторяя: гордишься? Гордишься? Господи Иисусе, как я мог в нем так ошибаться?
Снова вспомнились сказанные в первый день слова Ани:
Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.
Они разомкнули объятия.
— Если б я знал, что ты к этому так отнесешься, позвал бы на помощь. Она мне не помешала бы. И ты что-нибудь сделал бы, не дожидаясь, пока полиция за тебя это сделает.
Том возмутился:
— Откуда ты знаешь, что я ничего не сделал? Откуда ты знаешь, что я не сидел с ружьем в кустах у переезда, следя, не попытается ли кто-нибудь снова это проделать?
Джек сдержал смешок, но от улыбки не удержался.
— Папа, у тебя ружья никогда не было. Даже пистолета.
— Сейчас, может быть, нет, а тогда было.
— Ну ладно.
Они стояли друг перед другом, отец смотрел на него как на нового незнакомого человека. Наконец, протянул руку. Джек пожал ее.
— Не знаю, как ты, — сказал Том, — а я с голоду умираю. Покончим с омлетом.
— Займись яйцами, я нарежу ветчину.
Славный вечер. Удивительный, потрясающий вечер открытий. Ничего подобного не предвиделось.
Было бы еще лучше, если бы удалось вернуть Карла домой. Интересно, как там бедный парень.
12
Карл смотрел на звездное небо, на бесформенные тени деревьев, на воды лагуны, на все, кроме огней. Впрочем, как ни старался, глаза все время возвращались к дыре... и к огням.
Его посадили на землю, спиной к одному из опорных столбов индейской хижины. Хотели связать за спиной руки, потом вспомнили, что у него только одна рука, поэтому крепкой веревкой примотали к столбу туловище.
Он слышал, как Семели сказала, что Джек нашел ее раковину, но дело обождет до завтра. Нынешняя ночь важнее.
Воздух теплый, влажный, плотный — лягушка задохнется. Может, они поэтому и не высовываются. Даже сверчки умолкли. В лагуне и окрестностях тишина, как в могиле.