– Неровно как-то получилось.
– Такой уж я мастер!
– Думаете, ваш брат лучше умеет? К тому же он куда тяжелее вас на подъем.
Короку ничего не ответил, взял из рук у Киё чашку и очень равномерно разбрызгал по бумаге воду, так что когда она просохла, пузырей почти не оказалось. К этому времени они как раз закончили переклеивать вторую дверь, но когда перешли к третьей, Короку пожаловался на боль в пояснице. О-Ёнэ, кстати сказать, с самого утра мучилась головной болью.
– Давайте закончим столовую, – предложила она, – а затем отдохнем.
Между тем настала пора обедать, и О-Ёнэ с Короку принялись за еду. В последние несколько дней, с тех пор, как Короку переехал, они все время обедали вдвоем, поскольку Соскэ в это время был на службе. За свою многолетнюю супружескую жизнь О-Ёнэ привыкла делить трапезу с мужем либо ела в одиночестве. И теперь ощущала неловкость оттого, что они с деверем вот так сидели друг против друга за чашкой риса, особенно когда не было поблизости служанки. Разница в возрасте, да и сам характер отношений между ними исключали, конечно, всякую возможность их влечения друг к другу, когда неожиданно появляется страсть, а следом за ней привязанность. Чувство неловкости тем более тяготило О-Ёнэ, что прежде ей ничего подобного и в голову не приходило. Чтобы от него избавиться, О-Ёнэ за столом все время что-то говорила. Однако Короку было не до нее, он ничего не замечал и вел себя не так, как следовало бы в сложившихся обстоятельствах.
– Вкусно готовили на вашей прежней квартире, Короку-сан?
Теперь Короку было сложно ответить на этот вопрос, не то что прежде, когда он приходил сюда в гости. И он нехотя буркнул:
– Да нет, где там.
Натянутость в его тоне О-Ёнэ, как это бывало и раньше, отнесла на собственный счет. Видимо, не так она заботится о нем, как надо. И эти ее мысли Короку изредка угадывал.
Нынче измученной головной болью О-Ёнэ было особенно трудно поддерживать разговор, тем более что она, как говорится, не хотела ударить лицом в грязь. Поэтому почти все время за столом царило молчание.
После обеда работа у них спорилась, за утро они, видимо, успели приобрести кое-какой навык, но друг с другом держались еще отчужденнее. Этому способствовала внезапная перемена в погоде. На ярко-голубое, уходящее в неведомые дали небо вдруг набежали тучи, мрачные, будто напитанные снегом, и скрыли солнце. О-Ёнэ и Короку по очереди грели руки над хибати.
– С будущего года брату, наверно, прибавят жалованье? – вдруг сказал Короку. На лице у О-Ёнэ, которая в это время клочком бумаги вытирала испачканные клеем руки, отразилось недоумение.
– С чего вы взяли?
– Так ведь в газетах пишут, что с будущего года всем чиновникам прибавят жалованье.
О-Ёнэ ни о чем подобном не слыхала, и лишь когда Короку ей все подробно объяснил, кивнула:
– И в самом деле, ведь нынче буквально ни на что не хватает. Взять, к примеру, рыбу, подорожала вдвое с тех пор, как мы поселились в Токио.
«Баснословная цена», – подумал Короку, до этого не имевший понятия о стоимости рыбы. В нем пробудилось любопытство, и это оживило разговор. О-Ёнэ не преминула сообщить, как дешево все стоило во времена юности Сакаи, хозяина, у которого они снимают дом. Хозяин сам не так давно рассказывал об этом Соскэ. Порция отварной лапши из гречневой муки стоила всего восемь ринов, лапша с приправой, мясом и яйцом – два с половиной сэна[16]. Порция обычной говядины – четыре сэна, вырезки – шесть. Билет на эстрадное представление можно было купить за три-четыре сэна. Студенты, получавшие от государства вспомоществование около семи иен в месяц, считались людьми среднего достатка. А уж если кто имел, к примеру, десять иен – слыл богачом.
– В те времена, Короку-сан, вы без труда окончили бы университет, – заметила О-Ёнэ.
– Да и брату жилось бы куда легче, – ответил Короку.
Лишь в четвертом часу они переклеили бумагу на сёдзи в гостиной. Скоро должен был прийти Соскэ, и они прекратили работу, чтобы успеть приготовить ужин, убрали бритву и клей. Короку с силой потянулся и несколько раз стукнул себя кулаком по голове.
– Большое вам спасибо. Устали, наверно, – проговорила О-Ёнэ. Но Короку скорее мучил голод, чем усталость. О-Ёнэ достала из буфета печенье, подарок Сакаи, и Короку принялся его уплетать. Наливая чай, О-Ёнэ спросила:
– Говорят, Сакаи окончил университет?
– Да, вроде бы…
Закурив после чая, Короку спросил:
– Неужели брат ничего не говорил вам о предстоящей прибавке?
– Ни словечка.
– Завидую я ему. Никогда не ропщет.
О-Ёнэ ничего не ответила, а Короку поднялся и ушел в маленькую комнату, но вскоре появился с хибати в руках, сообщив, что погас огонь.
Ясуноскэ заверил Короку, что ему недолго придется обременять брата с женой, что в самом скором времени все образуется. И Короку взял в колледже отпуск, полагая, что на время вышел из положения.
9
После случая со шкатулкой между хозяином и Соскэ завязалось более близкое знакомство. До сих пор к хозяину раз в месяц отправляли Киё уплатить за аренду, он присылал расписку, и на этом, собственно, все кончалось, даже намека на добрососедские отношения не было, словно хозяин был чужестранцем.
Все началось с того дня, когда Соскэ принес шкатулку. Вечером, как и говорил Сакаи, явился полицейский осмотреть участок позади дома Соскэ до самого обрыва. Вместе с ним пришел и Сакаи. О-Ёнэ впервые его увидела и очень удивилась, что он с усами, поскольку ей говорили, что он усов не носит. Но еще больше поразила О-Ёнэ его учтивость, особенно по отношению к ней.
– Сакаи-сан, оказывается, носит усы, – не преминула сообщить О-Ёнэ, когда Соскэ вернулся со службы.
Дня два спустя служанка Сакаи принесла очень красивую коробку печенья с приложенной к ней визитной карточкой. «Хозяин велел передать, – сказала служанка, – что весьма обязан, благодарит и собирается лично засвидетельствовать свое почтение».
С аппетитом уплетая бобовое печенье со сладкой начинкой, Соскэ сказал:
– Смотри, как Сакаи расщедрился! А еще говорят, будто он скуп, не дает чужим детям на качелях качаться. Наверно, зря болтают!
– Конечно, зря! – поддакнула О-Ёнэ.
И все же ни у Соскэ, ни у О-Ёнэ не возникало и мысли всерьез подружиться с хозяином: ни из добрососедских, ни тем более из корыстных побуждений. И если бы дни шли за днями, как обычно, Соскэ так и остался бы Соскэ, хозяин – хозяином, оба чужие и далекие друг другу, как их дома, один на самом верху, другой в самом низу.
Однако еще через два дня, когда дело уже шло к вечеру, Сакаи снова явился, на этот раз в теплой накидке с выдровым воротником. Не привыкшие к гостям, тем более вечером, супруги пришли в легкое замешательство. Они провели Сакаи в гостиную. Любезно поблагодарив за услугу, Сакаи сказал:
– Слава богу, еще одна пропажа нашлась. – С этими словами он отцепил от белого крепового пояса золотую цепочку, на которой висели золотые часы с двумя крышками. Часы очень старые, рассказывал Сакаи, и, по совести говоря, ему их не было ни капельки жаль. Но заявление в полицию пришлось сделать, поскольку существует такое правило. И вот вчера он вдруг получает посылку без обратного адреса, а в посылке – эти часы.
– Видимо, и вор не знал, что с ними делать. А возможно, ничего не мог за них выручить и потому вернул по назначению. Но как бы то ни было, случай поистине удивительный. – Сакаи рассмеялся. – Шкатулка для меня куда ценнее. В незапамятные времена бабушка получила ее в дар от князя, у которого служила, так что, если хотите, это своего рода реликвия.
Сакаи пробыл у них чуть ли не два часа и рассказал уйму интересных вещей. О-Ёнэ сидела в столовой, откуда ей все было слышно. И у нее, и у мужа сложилось впечатление о хозяине как о весьма интересном собеседнике.
– Чего только он не знает, – проговорила О-Ёнэ, когда Сакаи ушел.
– А все потому, что времени у него хоть отбавляй.
Когда на следующий день, возвращаясь со службы, Соскэ сошел с трамвая и проходил мимо лавки старьевщика в переулке, он вдруг увидел знакомую накидку с выдровым воротником и профиль Сакаи, о чем-то беседовавшего с лавочником.
– О, добрый вечер, – радушно окликнул он Соскэ. – Вы домой?
И Соскэ пришлось быть любезным. Он замедлил шаг и снял шляпу. Сакаи решительно вышел из лавки, всем своим видом показывая, что покончил с делами.
– Что-нибудь купили? – поинтересовался Соскэ.
– Да нет, просто так заходил.
Они пошли рядом по направлению к дому.
– Ну и хитер, скажу я вам, этот старик, – заметил Сакаи, пройдя с десяток шагов. – Хотел всучить мне подделку под Кадзана[17], я и отругал его за это.
Соскэ про себя отметил, что, как и все люди, располагающие временем и к тому же деньгами, Сакаи увлекается коллекционированием старинных картин. Знал бы, показал бы ему ширму Хоицу, прежде чем ее продать.
– А что, – спросил Соскэ, – старик знает толк в таких вещах?
– Да где там? Он вообще ни в чем не смыслит, не говоря уже об искусстве. Стоит лишь взглянуть на его лавку, и это сразу можно понять. Ни одной антикварной вещи! Ничего похожего. Да и чему тут удивляться. Ведь совсем недавно он был простым тряпичником.
Сакаи все до мельчайших подробностей знал про хозяина лавки. Как-то Соскэ от зеленщика слышал, будто при правительстве сёгуна дом Сакаи был в этой округе самым старинным и всех членов его семьи величали не иначе как «ваша милость». Еще зеленщик рассказывал, будто после крушения сёгуната Сакаи то ли не уехал вместе с последним сёгуном в Сумпу[18], то ли уехал, но потом снова вернулся, это Соскэ запамятовал.
– В детстве он был озорной, первый среди мальчишек драчун. – Сакаи даже вспомнил о далеком прошлом, когда оба они были детьми.
Соскэ полюбопытствовал, как это вдруг получилось, что хозяин лавки вознамерился продать подделку. Сакаи рассмеялся и стал объяснять: