Машина остановилась. Из нее вышел человек.
ЭТО БЫЛ НЕ МИХАИЛ ВОРОН.
— Сережа, да на вас лица нет! Что случилось? — Он пристально всматривался в их лица. — Вам Ворон звонил?
— Д-да, — Мещерский застыл на месте. — Я ничего не понимаю.
— Я тоже! Он что — совсем уже спятил? Позвонил час назад мне домой, назначил здесь встречу, сказал, что Скуратова арестовали по подозрению в убийстве Абдуллы, что его надо немедленно выручать, что вы предлагаете ехать нам всем в милицию, потому что хорошо знаете человека, арестовавшего Скуратова...
— Я знаю?
— Да, вы, Сережа.
Катя... Впоследствии она никак не могла вспомнить, ЧТО ЭТО БЫЛО? Мираж, кошмар, наваждение, помрачение ума?! Его спокойная, уверенная, вкрадчивая речь, его шаги — всего-то несколько шагов, когда он неторопливо обогнул капот, подходя к Сережке, заговаривая ему зубы, завораживая его — СОБОЙ. Его взгляд... А ведь он взглянул и на нее, даже чуть улыбнулся, здороваясь. И она...
Она никогда не думала, что это может произойти именно так. Она была готова к нападению, но...
Но она растерялась! Этот уверенно-вкрадчивый монолог... Всего какие-то секунды, доли секунд...
— Вы предлагаете ехать в милицию, потому что хорошо знаете человека, его арестовавшего...
— Я знаю?
— Да, вы, Сережа.
Он ударил Мещерского в лицо кулаком с размаха и одновременно схватил за куртку, не давая ему упасть. Втолкнул на переднее сиденье.
Катя бросилась к машине. Но ОН опередил ее, оказавшись уже за рулем. Он был стремителен и силен. Уверен в себе. Он чувствовал себя полным хозяином положения. И он не боялся. Катя почувствовала это! ОН абсолютно никого не боялся. Это они панически боялись его. И в этом была его сила. Его преимущество.
Катя рванула дверь машины — заперто, автоматика! Сквозь тонированное стекло она с трудом различала окровавленное лицо Мещерского. Он был без сознания. Водитель сидел рядом с ним, в двух шагах от Кати. Темный силуэт. Тень.
Она снова рванула дверь, ломая ногти... Камень бы, кирпич — разбить стекло...
Заработал мотор. Машина тронулась. Он даже не очень спешил. Ничего не боялся. Катя чувствовала: ее пощадили. Не тронули, потому что даже не приняли в расчет.
Глава 42ДИВАНИ [5]
Темнота. Боль.
Мещерский с трудом приоткрыл глаза. Темнота. Он ничего не видел. Там, где он находился, не было света. Попытался пошевелиться и не смог. Попытался закричать и...
Липкий пластырь на губах. Руки скованы наручниками. Он чувствовал холод стали на своих запястьях. Ноги в щиколотках туго стягивала веревка, врезалась в тело, причиняя боль.
Боль...
Лицо, голова...
Он получил удар прямо в лицо. Страшный по своей силе удар. И потерял сознание. Пришел в себя уже в машине. Увидел ЕГО рядом с собой, увидел дорогу и... Снова получил удар — по голове. Снова погрузился во тьму. Кромешную, черную.
Переносица, скулы нестерпимо болели. Нельзя было дотронуться. Он с трудом подтянул скованные руки, ощупал разбитое лицо. С усилием перевернулся на бок. Куртка и рубашка задрались, он чувствовал кожей влажную прохладную землю. Да, он лежал на голой земле. Там, где он сейчас находился, был земляной пол — плотно утрамбованный, упругий.
И этот странный неприятный тяжелый запах... Приглушенный, но вместе с тем отчетливо различимый.
Вдруг он почувствовал сквозняк. Откуда-то потянуло прохладой, словно открыли окно или дверь. И запах сразу стал резче. Мещерский ощутил тошноту. И услышал шаги.
В темноте кто-то ходил. По звуку — ходили по дощатому полу. Или настилу. Доски гнулись, скрипели. Потом темноту прорезала полоска света. Мещерский приподнялся. В дальнем конце помещения — довольно просторного, что было ясно даже в темноте, — открылась дверь. Она находилась не на уровне пола, а чуть выше. От нее вниз вели семь кирпичных ступеней. А дальше был черный утрамбованный земляной пол — гладкий и ровный. Мещерский увидел вспыхнувшую электрическую лампочку — голую, не прикрытую абажуром — И ЕГО на ступенях. И у НЕГО в руке был пистолет.
В Харитоньевский, в штаб-квартиру военно-исторического общества, в Берсеневку, в конно-спортивный клуб, были направлены оперативные группы и областной ОМОН. Но в Харитоньевском не обнаружили никого, кроме дежурной охраны. А в Берсеневке обслуга клуба в один голос твердила, что после отъезда милиции и Скуратова «гости» тоже разъехались в спешном порядке. Причем каждый на своей машине.
В розыск по горячим следам сразу объявили «Вольво» черного цвета, принадлежащую военно-историческому обществу, «ДЭУ-Нексия» темно-синего цвета и темно-серую «Мазду». Спустя час «Мазду» обнаружили брошенной, без водителя, в пяти километрах от МКАД. В машине нашли права на имя владельца. Ворона Михаила Михайловича. Но сам Ворон исчез.
Колосов выехал на место обнаружения автомобиля. Было уже два часа ночи. На шоссе, в окрестных поселках — ни огонька. Только синяя «мигалка» дежурных милицейских «Жигулей» и их карманные фонари освещали брошенную иномарку, дорогу и темный участок подмосковного леса.
Колосов чувствовал себя... Когда подчиненные смотрели на лицо начальника отдела убийств, они отводили глаза.
Он сейчас мог думать только о том, что Сережка... Сергей Мещерский находится в полной ЕГО власти вот уже три с половиной часа. Да, теперь он знал ЕГО имя. Но какой ценой?!
Он думал о том, как завтра утром, если они не найдут ЕГО до рассвета, он посмотрит в лицо своим коллегам, товарищам, как посмотрит в глаза Кате...
Она примчалась на работу после своего дикого звонка в дежурную часть. Она просила, умоляла Колосова взять ее с собой, включить в поисковую группу! Он наотрез отказался. Она могла им сейчас только помешать. Теперь, когда дело шло о жизни и смерти... Да и прежде ей, женщине, не нужно было вмешиваться в ЭТО ДЕЛО. Это с самого начала было делом мужчин. Но...
Никита смотрел на брошенную иномарку, на темное пустое шоссе. Он не знал ответа. Он не знал ничего, даже не догадывался, где ЕГО можно искать.
На связь вышел начальник опергруппы, посланной на проверку адреса, где ОН был прописан и где жил. Сведения оказались неутешительными: никого нет, пусто. По этому адресу он не появлялся. Возможно, по другому, который числится за ним же...
Подъехало еще несколько машин из местного ОВД, грузовик с ОМОНом. Началось лихорадочное прочесывание леса у МКАД. Искали тело. Еще один труп. И Никита к этому был внутреннее готов, потому что знал: эта жертва уже не нужна ЕМУ после звонка Мещерскому. Звонка, так искусно заманившего Сережку в ловушку. Но...
Ночь. Тихий подмосковный лес, взволнованные мужские голоса, свет фар грузовика, огоньки карманных фонарей, обшаривающих стволы деревьев, землю, кусты, лесные овраги...
Они, сбиваясь с ног, искали бездыханное тело, а нашли...
— Никита Михайлович, есть! Сюда скорее! Врача немедленно вызывайте, «Скорую»! Он много крови потерял!
Михаил Ворон лежал в кустах бузины в трехстах метрах от обочины. Скованный наручниками. Он действительно потерял много крови: обе ноги его были прострелены в коленных суставах. Передвигаться он не мог. Не мог и звать на помощь: рот залеплен лейкопластырем. Тот, кто изувечил его и сковал, фактически оставил Михаила в лесу на медленную мучительную смерть.
Когда Ворона на носилках загружали в «Скорую», он на несколько минут пришел в себя.
— Ради бога, — лихорадочно шептал он. — Не оставляйте меня здесь. Я ЕГО просил, богом заклинал не бросать меня... он нагнал меня в дороге на машине, попросил остановиться. Я думал, мы... Как я мог подумать? Как?! А он ударил меня, приставил к виску пистолет, заставил с сотового позвонить Мещерскому, сказать ему... я говорил все под его диктовку, я был парализован, напуган. Он сказал, что не тронет меня, если я позвоню и скажу все, как он прикажет... Я сделал это, а он... он выстрелил мне в ноги, затащил в лес, бросил... Господи, я же стану калекой! Не разрешайте им резать мне ноги! Я не хочу таким жить!
Никита положил на носилки его очки. Их обнаружили тоже в кустах бузины. Кто-то наступил на них каблуком.
Нет, в глубине души он не надеялся на то, что Ворона оставят в живых. Это же — важный свидетель. Свидетелем была и Катя. Но ОН и ее не тронул. Пощадил?
Странно, но мысль о том, что ОН оставил их в живых, почти не оставила Никите надежды на благополучный исход этого дела.
Все шло к концу. Он это чувствовал. Знал: ЕМУ, этому... ублюдку, бешеному ублюдку, нужен был только Мещерский. И ОН его заполучил в полную свою власть, оставив двух живых свидетелей. И это было сигналом, знаком конца.
Неужели они опоздали? Неужели ничего нельзя изменить? Спасти?!
Зазвонил мобильный.
— Никита, тут Скуратов с тобой говорить рвется. — Звонил зам Колосова — Королев. Он вместе с опергруппой перевез Скуратова из прокуратуры в главк на случай, если понадобятся показания. — Я сам с ним пытался говорить, но он требует только тебя. Срочно. Вот он настаивает, трубку берет, хочет что-то тебе важное сказать.
Никита услышал в трубке шорох, потом хриплый голос Скуратова.
— Кто? — спросил он.
Колосов назвал фамилию, не колеблясь ни секунды. ПАУЗА.
— Ну?! — Колосов взорвался. — Что, сразу язык проглотил?! Не ожидал такого?! Он ранил Ворона, забрал Мещерского заложником, убил Алагирова, задушил Мелеску, убил еще четверых, а может, и больше, подставил тебя... Он же на тебя все это повесить хотел, этот проклятый бешеный ублюдок!
— Так вы его все равно не возьмете. — Скуратов говорил очень тихо, медленно, словно обдумывая каждое слово. — И не смей на меня орать! И везти меня к тебе не нужно... мы встретимся в другом месте, я покажу, куда ехать. Если ОН не там, то... Значит, я ошибся. А ты, опер, крупно проиграл. Вы ЕГО больше никогда не увидите. И Мещерского тоже.
Мещерский попытался выпрямиться. ТО, что он видел на видеокассете... Вот оно и наяву. «Ты остро чувствуешь боль. Пока чужую. Что будет, когда она станет твоей?»