Остальные дети все из мелких южносрединных общин, во всех явно видна кровь санзе. Дешанти училась на камнереза, когда Стражи нашли ее, и она задает Нэссун всякие вопросы об ее отце. (Нэссун предупреждает ее, чтобы она не обращалась к Джидже напрямую. Дешанти сразу же понимает, хотя и печалится по этому поводу.) Вудех заболевает, когда ест определенные сорта зерновых, и очень мал и хрупок, поскольку не получает достаточно хорошей еды, хотя у него самая сильная орогения из них всех.
Лашар смотрит на Нэссун холодно и насмехается над ее акцентом, хотя Нэссун не видит различий между тем, как говорит она и Лашар. Остальные говорят ей, что это потому, что дед Лашар был экваториалом, а ее мать – Лидером общины. Увы, Лашар ороген, так что все это больше не имеет значения… но ее воспитание говорит за себя.
Сачок на самом деле зовут иначе, но она никому не называет своего настоящего имени, потому все стали звать ее так после того, как она однажды попыталась улизнуть от рутинной работы. (Больше она так не поступает, но прозвище прилипло.) Тихоня тоже прозвище, потому что она чрезвычайно стеснительна и проводит большую часть времени прячась за чьей-то спиной. У нее только один глаз и чудовищный шрам на одной стороне лица после того, как ее бабка пыталась зарезать ее, шепотом рассказывают Нэссун остальные, когда Тихони нет поблизости. Ее настоящее имя Зиф.
Нэссун десятая, и они хотят знать о ней все: откуда она, какую еду любит, как жилось в Тиримо, гладила ли она хоть раз детеныша киркхуши, ведь они такие мягонькие. И шепотом спрашивают о других вещах, как только становится понятно, что Шаффа выделяет ее. Что она делала в день Разлома? Как она достигла такого мастерства в орогении? Так Нэссун узнает, что такие, как она, редко рождаются от родителей-орогенов. Вудех ближе всего, поскольку его тетка поняла, кто он, и в тайне научила его тому, что умела, но немногим больше, чем не замораживать людей случайно. Некоторые научились этому трудным путем – и Эгин во время этого разговора становится очень тихой. Дешанти вообще не знала, что она ороген, до Разлома, что кажется Нэссун непостижимым. Именно она задает больше всего вопросов, но тихо, когда вокруг никого нет, и стыдливо.
Другое, что обнаруживает Нэссун, – это то, что она намного, намного превосходит любого из них. И это не только результат обучения. У Эйтца за плечами на десять лет больше учебы, чем у нее, и все же его орогения тонкая и хрупкая, как тело Вудеха. Эйтц умеет ее контролировать достаточно, чтобы не причинять вреда, но он мало что может делать с ее помощью – ни искать алмазы или делать холодный пятачок в жаркий день, или рассекать гарпун пополам. Остальные смотрят во все глаза, когда Нэссун пытается объяснить последнее, а затем от стены соседнего здания подходит Шаффа (один из Стражей всегда присматривает за ними, когда они собираются, тренируются или играют), чтобы забрать ее на прогулку.
– Ты не понимаешь, – говорит Шаффа, кладя ей руку на плечо, – что искусство орогена зависит не только от практики, но и от врожденных способностей. Столько делалось, чтобы извести этот дар. – Он чуть вздыхает, почти разочарованно. – Мало осталось тех, кто рождается с таким уровнем способностей.
– Мой отец из-за этого убил моего братика, – говорит Нэссун. – Орогения Уке была больше моей. А он всегда только слушал при ее помощи и порой говорил странное. Он заставлял меня смеяться.
Она говорит тихо, поскольку это все еще больно и поскольку она редко говорит эти слова. Джиджа никогда не желал их слушать, так что до сих пор ей не с кем было поговорить о своем горе. Сейчас они над южными террасами Джекити, ступенями, восходящими от выглаженной лавой долины. Эти террасы и сейчас густо засеяны зерновыми, овощами и бобами. Некоторые растения начинают чахнуть из-за недостатка солнца. Наверное, это будет последний урожай до того, как облака пепла станут слишком густыми.
– Да. В том-то и трагедия, малышка. Мне жаль. – Шаффа вздыхает. – Мои собратья, боюсь, слишком хорошо выполняли свою работу, предостерегая людей об опасности необученных орогенов. Не скажу, чтобы эти предостережения были лживы. Просто… преувеличенными, наверное. – Он пожимает плечами. Она ощущает вспышку гнева, поскольку именно из-за этих преувеличений ее отец порой с такой ненавистью на нее смотрит. Но этот гнев расплывчат, бесцелен; она ненавидит мир, а не кого-то конкретного. Много есть что ненавидеть.
– Он думает, что я зло, – ловит она себя на словах.
Шаффа смотрит на нее долгим взглядом. На миг в этом взгляде мелькают растерянность, мимолетное ощущение хмурости, которая порой появляется на его лице. Не то чтобы намеренно Нэссун в этот момент сэссит его – и да, эти странные серебристые нити снова вспыхивают в нем, переплетаясь в его плоти и дергая его разум откуда-то из затылка. Она прекращает, как только его лицо разглаживается, поскольку он чудовищно чувствителен к ее орогении и ему не нравится, когда она что-то делает без его разрешения. Но когда его дергают за эти яркие нити, он замечает меньше.
– Ты не зло, – твердо говорит он. – Ты ровно такова, какой сделала тебя природа. И ты особенная, Нэссун, – особенная и сильная, что нетипично даже для таких, как ты. В Эпицентре ты уже имела бы кольца. Может, четыре или даже пять. Для твоего возраста это изумительно.
Это радует Нэссун, хотя она до конца и не понимает.
– Вудех говорит, что в Эпицентре доходили до десяти колец? – У Вудеха самая разговорчивая из трех Стражей, Нида с глазами цвета агата. Нида порой говорит бессмысленные вещи, но в остальное время она делится полезной мудростью, так что все дети научились просто не слушать ее болтовни.
– Да, десять. – Почему-то Шаффа недоволен этим. – Но здесь не Эпицентр, Нэссун. Здесь ты должна обучаться сама, поскольку у нас нет старших орогенов, чтобы учить вас. И это хорошо, поскольку есть вещи… которые вы можете сделать. – Его лицо дергается. Снова сквозь него идут серебристые вспышки, затем угасают. – Дело, для которого вы нужны… эпицентровская школа такого не может.
Нэссун раздумывает над этим, на миг забывая о серебре.
– Вроде как выгнать мою орогению? – Она знает, что папа спрашивал об этом Шаффу.
– Это было бы возможно при надлежащем уровне развития. Но чтобы достичь его, тебе лучше научиться использовать свою силу без предубеждений. – Он бросает на нее взгляд. Он говорит уклончиво, он она почему-то знает, что он не хотел бы, чтобы она превращалась в глухача, даже если это возможно. – Тебе повезло, что тебя родила ороген, достаточно способная, чтобы справиться с тобой в детстве. Ты должна была быть весьма опасной в младенчестве и раннем детстве.
Теперь черед Нэссун пожать плечами. Она опускает взгляд и шаркает ногой по травинке, пробившейся между двумя базальтовыми колоннами.
– Наверное.
Он смотрит на нее, его взгляд становится жестче. Что бы там ни было с ним не так – а со всеми Стражами Найденной Луны что-то не так, – это исчезает, когда она пытается что-то скрыть от него. Словно он может сэссить умышленное уклонение от ответа.
– Расскажи побольше о твоей матери.
Нэссун не хочет говорить о матери.
– Наверное, она умерла.
Скорее всего, так, хотя она вспоминает, что чувствовала усилия матери отвести Разлом от Тиримо. Люди ведь вряд ли заметили бы это, так ведь? Мама всегда запрещала Нэссун использовать орогению во время землетрясения, поскольку так обнаруживали себя большинство орогенов. А когда их обнаруживают, случается как с Уке.
– Вероятно. – Он наклоняет голову, как птица. – Я заметил в твоей технике следы школы Эпицентра. Ты… точна. Это необычно для гальки… – Он замолкает. На мгновение снова выглядит растерянным. Улыбается. – Для ребенка твоих лет. Как она тебя обучала?
Нэссун снова пожимает плечами, сунув руки в карманы. Он возненавидит ее, если она расскажет. А если нет, то он уж точно как минимум будет хуже о ней думать. Может, отстанет?
Шаффа садится на стену террасы поблизости. Он продолжает смотреть на нее, вежливо улыбаясь. Ждет. Что заставляет Нэссун подумать о третьем, самом худшем варианте: что, если она откажется рассказывать, а он разозлится и вышвырнет ее с папой из Найденной Луны? Тогда у нее останется только Джиджа. И – она снова украдкой смотрит на Шаффу. Он чуть нахмурил лоб, но не от раздражения, а в задумчивости. И задумчивость эта не кажется напускной. Он волнуется за нее. За целый год никто никогда не волновался за нее. Наконец Нэссун говорит:
– Мы уходили в одно место в дальнем конце долины, подальше от Тиримо. Она говорила папе, что берет меня собирать травы. – Шаффа кивает. Такому детей, как правило, обучают в экваториальной сети узлов. Полезное умение на случай Зимы. – Она называла это «временем для девчачьих разговоров». Папа смеялся.
– И там вы занимались практикой орогении?
Нэссун кивает, глядя на руки.
– Она говорила со мной об этом, когда папы не было дома. О девчачьих делах. – Дискуссии о волновом механизме и математике. Бесконечные контрольные. Гнев, когда Нэссун отвечала не так быстро или неправильно. – Но в Конце – месте, куда она меня водила, – мы только практиковались. Она рисовала круги на земле. Я должна была поднимать камни, и мой торус не должен был выходить за пятый круг, а потом за четвертый, потом третий. Иногда она швыряла этот камень в меня. – Испуганная тремя тоннами скалы, летящими в нее, думающая – остановит ли камень мама, если я не смогу этого сделать? Она сделала это, так что вопрос остался без ответа.
Шаффа тихо смеется.
– Замечательно. – Видя смятение Нэссун, он добавляет: – Именно так обучаются – обучались – дети-орогены в Эпицентре. Но сдается, твое обучение было весьма ускоренным. – Он снова наклоняет голову, задумывается. – У вас были лишь случайные практические занятия, чтобы папа не видел…
Нэссун кивает. Ее левая ладонь разжимается и снова сжимается, словно сама по себе.
– Она говорила, что нет времени обучать меня мягко, да и вообще я слишком сильная. Ей приходилось делать то, что сработает.