14. Ты получаешь приглашение!
Шесть месяцев проходят в неизменном белом свете древнего магического убежища. После нескольких первых дней ты начинаешь класть на глаза тканевую повязку, когда устаешь, чтобы делать себе собственные день и ночь. Работает сносно.
Руку Тонки пришили, и она приживается, хотя в какой-то момент Тонки подхватила сильное заражение, которое, похоже, не смогли остановить основные антибиотики Лерны. Она выживает, хотя к тому моменту, когда лихорадка ослабевает и сизые следы заражения крови блекнут, ее пальцы утрачивают часть мелкой моторики, и по всей руке она ощущает фантомные боли и онемение. Лерна считает, что это навсегда. Тонки порой бормочет проклятия – каждый раз как ты застаешь ее в разгар отбора проб или чего еще и заставляешь пойти на собрание касты Инноваторов. Каждый раз, как она заходит слишком далеко, называя тебя «рукорубом», ты напоминаешь ей, что именно она выпустила кусок Злого Земли, который и впился в ее плоть, и что это ее собственная проклятая ошибка, и, во‑вторых, лишь благодаря тебе Юкка еще ее не прикончила, так что лучше бы ей заткнуться. Она затыкается, но все равно стоит на своем. Ничего по-настоящему не меняется в Спокойствии.
И все же… иногда меняется.
Лерна прощает тебе то, что ты чудовище. Не совсем так. Вы с ним по-прежнему не можете спокойно говорить о Тиримо. И все же он слышал твою яростную перепалку с Юккой, когда оперировал руку Тонки, и это имело для него значение. Юкка хотела, чтобы Тонки дали умереть на операционном столе. Ты отстаивала ее жизнь и победила. Теперь Лерна знает, что ты приносишь не только смерть. Ты не уверена, что согласна с этой оценкой, но приятно, что ваша старая дружба частично восстановилась.
Хьярка начинает обхаживать Тонки. Поначалу Тонки это не нравится. По большей части она теряется, когда в ее жилье начинают появляться подарки в виде мертвых животных или книг, приносимых как бы невзначай, поскольку «ее большим мозгам нужна какая-то пища», но каждый раз с подмигиванием. Именно тебе приходится объяснять Тонки, что Хьярка решила, исходя из сложного набора ценностей этой крупной женщины, что бывшая неприкаянная геомест с социализацией булыжника является верхом привлекательности. Тонки раздражена, жалуется, что ее отвлекают, и что «это все преходяще», и что нужно «перестать все сводить к недотрахизму». Ты почти все пропускаешь мимо ушей.
Дело решают книги. Похоже, Хьярка подбирает их по количеству многосложных слов на корешках, но ты несколько раз видишь, как Тонки сидит, углубившись в чтение. Раз ты приходишь домой и видишь, что полог комнаты Тонки задвинут, и Тонки углубляется уже в Хьярку, или так можно предположить по звукам. Ты не думаешь, что им удастся достигнуть многого при ее изуродованной руке. Эх.
Возможно, новое чувство связи с Кастримой заставляет Тонки попытаться продемонстрировать Юкке свою полезность. (Или, может, просто гордыня; Тонки ощетинивается, когда Юкка раз говорит, что Тонки не так полезна для общины, как трудяги-Опоры.) Что бы там ни было, Тонки представляет совету новую разработанную ей предсказательную модель: если Кастрима не найдет стабильного источника животного белка, некоторые члены общины в течение года начнут проявлять симптомы депривации.
– Начнется с отупения, – говорит она вам. – Забывчивость, усталость, все такое. Но это нечто вроде анемии. Если она продолжится, результатом станут деменция и нервное расстройство. Дальше сами понимаете.
Слишком много существует лористических преданий об общинах, лишенных мяса. Люди становятся слабыми и параноидальными, община становится уязвимой для нападений. Единственным способом предотвратить такой исход, говорит Тонки, является каннибализм. Недостаточно просто сажать больше бобов. Этот доклад полезен и информативен, но на самом деле никому не хотелось этого слушать, и Юкка не стала относиться к Тонки после этого лучше. Ты после заседания благодаришь Тонки, поскольку больше никто этого не сделал. Она чуть выдвигает челюсть, отвечая:
– Ну, я ведь не смогу продолжать свои исследования, если мы начнем убивать и жрать друг друга, как-то так.
Ты передаешь обучение орогенов-детей Темеллу, еще одному взрослому орогену из общины. Дети жалуются, что он не так хорош – нет твоей тонкости, и хотя он мягче относится к ним, они не получают от него столько знаний, как от тебя. (Приятно, когда тебя ценят, пусть и постфактум.) Ты начинаешь обучать Каттера в качестве альтернативы – после того как он просит тебя показать ему, как ты отрезала руку Тонки. Ты сомневаешься, что он когда-нибудь почует магию или движение обелисков, но он по уровню как минимум одноколечник, и тебе хочется увидеть, сумеешь ли ты сделать из него двух или трехколечника. Просто потому что, возможно, обучение более высокого уровня не помешает тому, чему ты учишься у Алебастра – по крайней мере, Бастер не жалуется на это. Ты принимаешь это. Тебе недоставало учительства.
(Ты предлагаешь Юкке обмен техниками, поскольку она не выказывает интереса к урокам. Ты хочешь знать, как она делает то, что делает. «Нет, – отвечает она и подмигивает тебе, не так чтобы поддразнивая. – Приберегу пару фокусов в рукаве, чтобы ты меня не заморозила как-нибудь».)
Полностью добровольный торговый отряд отправляется на север, чтобы попытаться добраться до общины Теттехи. Они не возвращаются. Юкка запрещает все дальнейшие попытки, и ты не оспариваешь ее решения. В пропавшем отряде был один из твоих учеников-орогенов.
Если не считать проблем с припасами, Кастрима эти шесть месяцев процветает. Одна женщина беременеет без разрешения, а это большая проблема. Младенцы не приносят пользы общине в течение долгих лет, и ни одна община не потерпит множества лишних ртов во время Зимы. Юкка решает, что хозяйство этой женщины из двух женатых пар не будет получать дополнительного пайка, пока не умрет кто-то из стариков или больных, чтобы очистить путь недозволенному ребенку. По этому поводу ты снова сцепляешься с Юккой, поскольку ты прекрасно понимаешь, что она имеет в виду Алебастра, когда небрежно замечает женщине, что долго ждать не придется. Юкка не собирается оправдываться: она имеет в виду именно Алебастра и надеется, что он скоро умрет, поскольку ребенок имеет ценность хотя бы в будущем.
Эта стычка имеет два хороших последствия: все начинают доверять тебе больше, увидев, как ты во всю силу легких орешь с Плоской Вершины, не вызывая даже легкого землетрясения, и Селекты решают заступиться за ребенка, чтобы прекратить спор. Поскольку недавняя генеалогия ребенка благоприятна, они выделяют семье один из своих детских пайков, но с условием, что, если ребенок родится без изъяна, он будет приписан к их функционал-касте. Не такая уж большая цена, говорят они, провести свои репродуктивные годы, строгая детей для общины и касты в обмен на право родиться на свет. Мать соглашается.
Юкка, конечно же, еще не поделилась с общиной белковой проблемой, иначе Селекты не заступились бы ни за кого. (Тонки, естественно, сама это понимает.) Юкка не хочет говорить никому, пока не станет понятно, что на иное решение проблемы надежды не осталось. Ты и остальные члены совета неохотно соглашаетесь. Остается еще год. Но из-за молчания Юкки через несколько дней после того, как ты забираешь Тонки домой для выздоровления, к тебе заходит мужчина-Селект. У него пепельные волосы, широкие плечи, темные миндалевидные глаза, и он весьма заинтересован узнать, как тебе удалось родить трех здоровых детей, сильных орогенов. Он льстит тебе, говоря, как ты высока и сильна, как ты закалилась за долгие месяцы дороги, питаясь всего лишь дорожным пайком, и намекая, что тебе «всего лишь» сорок три года. Это заставляет тебя рассмеяться. Ты чувствуешь себя старой как мир, а этот симпатичный дурачок думает, что ты готова заделать еще одного ребенка.
Ты отклоняешь это тактичное предложение с улыбкой, но… так странно вести с ним такой разговор. Неприятно знакомое ощущение. Когда Селект уходит, ты думаешь о Корунде и будишь Тонки, швыряя в стену чашку и вопя на пределе легких. Затем ты уходишь к Алебастру на очередной урок, который совершенно бесполезен, поскольку ты просто молча стоишь перед ним и дрожишь от ярости. После пяти минут Алебастр устало говорит:
– Какая бы ржавь с тобой ни творилась, ты должна разобраться с ней сама. Я больше не могу остановить тебя.
Ты ненавидишь его за то, что он больше не непобедим. И не ненавидит тебя. За эти шесть месяцев Алебастр перенес еще одну тяжелую инфекцию. Он жив лишь потому, что добровольно позволил окаменеть остаткам своих ног. Эта самохирургия так обессилила его тело, что его недолгие часы бодрствования свелись к получасу между долгими периодами ступора или прерывистого сна. Он настолько слаб, что, когда просыпается, тебе приходится напрягаться, чтобы слышать его, хотя через несколько недель эта ситуация, по счастью, улучшается. Ты прогрессируешь – ты теперь легко связываешься с новоприбывшим топазом и начинаешь понимать, что Алебастр сделал для превращения шпинели в кинжалоподобное оружие, которое он держит при себе. (Эти обелиски – каналы. Ты течешь сквозь них, вместе с ними, как течет магия. Будешь сопротивляться – умрешь, но если будешь тонко резонировать, то многое станет возможным.)
Тебе, однако, далеко до связывания воедино множества обелисков, и ты понимаешь, что обучаешься недостаточно быстро. У Алебастра нет сил бранить тебя за твое неуклюжее продвижение, но ему и не надо. Видеть, как он день ото дня иссыхает, достаточно, чтобы заставлять тебя толкать обелиск снова и снова, погружаясь в его водянистый свет, даже когда у тебя болит голова, желудок подпрыгивает к горлу и тебе хочется свернуться в комочек и заплакать. Но смотреть на него не менее больно, потому ты приходишь в себя и еще сильнее стараешься стать им.
У всего этого есть хорошая сторона – у тебя теперь есть цель.
Поздравляю.
Однажды ты плачешь на плече у Лерны. Он гладит тебя по спине и деликатно намекает, что тебе не следует в одиночестве переносить свое горе. Это предложение, но сделанное скорее от доброты, чем от страсти, так что ты не ощущаешь вины, отклоняя его. Пока.