Сожрав Теттехи, они снова двинулись вперед.
И откуда-то они знают о Кастриме. Они говорят – привет.
Юкка выходит вместе с Хьяркой и что-то кричит, и через несколько минут кто-то запускает сирену и зовет на собрание глав домов к Плоской Вершине. Ты никогда не слышала тревожной сирены Кастримы – общины, полной рогг, – и она более раздражающая, чем ты ожидала, низкая, ритмичная и громкая. Ты понимаешь почему: бить в набат среди скопления кристаллических структур – не лучшая идея. И все же. Вы с Лерной и прочие идете следом за Юккой по веревочному мосту вокруг двух больших кристаллов. Губы Юкки плотно сжаты и лицо мрачно. Когда она доходит до Плоской Вершины, там уже собралась небольшая толпа; когда она кричит кому-то, чтобы заткнул ржавую сирену, и та замолкает, этот кристалл со срезанной вершиной начинает казаться опасно забитым бормочущей встревоженной толпой. Слышны перебранки, но толпа спокойна. Хьярка кричит Эсни. Эсни поворачивается и кричит Опорам в толпе, и те неуклюже пробираются, оттесняя людей, чтобы не случилось трагедий и ничто не отвлекало от неизбежно надвигающейся еще большей трагедии.
Когда Юкка поднимает руки, призывая к вниманию, все тут же замолкают.
– Ситуация такова, – начинает она и излагает все в нескольких кратких предложениях. Ты уважаешь ее за то, что она ничего не скрывает. Ты уважаешь и народ Кастримы, поскольку они лишь ахают да тревожно шепчутся, но не паникуют. Но ведь все они хорошие крепкие общинники, а на панику в Спокойствии всегда смотрели косо. Истории лористов полны пугающих рассказов о тех, кто не умеет справляться со страхом, и мало общин дает таким общинные имена, разве только они достаточно богаты и влиятельны, чтобы продавить этот вопрос. Во время Зимы такие вопросы решаются сами собой.
– Реннанис был большим городом, – говорит одна женщина, как только Юкка замолкает. – В половину меньше Юменеса, но там все равно несколько миллионов народу. Как нам с ними сражаться?
– Сейчас Зима, – говорит Хьярка прежде, чем Юкка успевает ответить. Юкка бросает на нее злой взгляд, но Хьярка пожимает плечами. – У нас нет выбора.
– Мы можем сопротивляться благодаря тому, как построена Кастрима, – добавляет Юкка, обжигая Хьярку взглядом. – Они не могут в полном смысле напасть на нас с тыла. Если будет наступление, мы можем заблокировать туннели, и никто вниз не пройдет. Мы можем переждать.
Но не вечно же отсиживаться. Не в том случае, когда общине надо охотиться, торговать ради пополнения припасов и содержать гидропонные сады. Ты уважаешь Юкку за то, что она этого не сказала. Толпа облегченно перешептывается.
– У нас есть время, чтобы послать гонцов на юг, к союзным общинам? – спрашивает Лерна. Ты чувствуешь, что он пытается обойти вопрос припасов. – Может, кто-то из них захочет нам помочь?
Юкка фыркает в ответ, как и многие, некоторые с сожалением смотрят на Лерну. Сейчас Зима. Но…
– Скорее торговать. Мы можем запасти жизненно важные припасы, лекарства и подготовиться к осаде. Лесную впадину малый отряд пересекает за несколько дней. Большая группа пересечет ее, возможно, за пару недель. Форсированным маршем быстрее, но это глупо и опасно на незнакомой территории. Мы знаем, что их разведчики есть на нашей территории, но… – Она бросает взгляд на тебя: – Насколько близко остальные?
Она застает тебя врасплох, но ты знаешь, чего она хочет.
– Основная масса возле кольев. – Это где-то на полпути через впадину.
– Они могут тут оказаться через несколько дней, – говорит кто-то резким от тревоги голосом, и многие подхватывают эти слова шепотом. Он начинает становиться громче. Юкка снова поднимает руки, но на сей раз лишь некоторые из собравшихся затихают; остальные прикидывают, подсчитывают, и ты видишь, как некоторые идут к мостикам, явно имея на уме собственные планы, и провались эта Юкка. Это не хаос, не совсем паника, но в воздухе достаточно страха, чтобы он слегка горчил. Ты встаешь, намереваясь встать в центре рядом с Юккой, постаравшись вместе с ней призвать к спокойствию.
Но ты останавливаешься. Потому что на том месте, куда ты хотела подойти, стоит кто-то еще. Он не похож на Сурьму, или Рубиновласку, или других камнеедов, которых ты порой замечала в общине. Эти по непонятной причине не хотят, чтобы все видели, как они двигаются; ты будешь то и дело замечать размытый силуэт, но затем статуя уже здесь, смотрит на тебя, как будто здесь всегда стояла статуя чужака, высеченная кем-то много лет назад.
Но этот камнеед поворачивается. Он все поворачивается, позволяя всем видеть и слышать это, смотрит, когда ты в конце концов его заметишь – серую гранитную плоть, однообразную гладкость его волос, чуть более заметную полировку глаз. Тщательно вырезанная массивная челюсть, торс с четкой мужской мускулатурой вместо подобия одеяния, которое принимает большинство камнеедов. Он явно хочет, чтобы ты думала о нем как о мужчине, ладно, это мужчина. Он весь серый, это первый камнеед, который выглядит именно как статуя… только он движется и продолжает двигаться, и все изумленно замолкают. Он одаряет вас всех слабым подобием улыбки. Он что-то держит в руке.
Ты не сводишь глаз с медленно поворачивающегося серого камнееда, и когда твой разум осознает странной формы кровавый предмет, который он держит в руке, твой недавний опыт вдруг позволяет тебе осознать, что это рука. Маленькая. Маленькая рука до сих пор в обрывке знакомой ткани, рукаве куртки, которую ты купила в прошлой жизни на дороге. Нечеловечески белая кожа в мазках крови кажется знакомой, и очертания ее знакомы, хотя бугорок на сломанной кости у окровавленного конца чист и похож на стекло, с четкой гранью, и вообще не кость.
Хоа
это Хоа
это рука Хоа
– У меня послание, – говорит серый камнеед приятным тенором. Губы его неподвижны, слова раздаются эхом из груди. Это хотя бы ощущается нормально – насколько ты способна сейчас что-то ощущать нормально, глядя на этот роняющий кровь ужас. Через мгновение Юкка шевелится, вероятно, тоже справившись с шоком.
– От кого?
Он поворачивается к ней:
– От Реннаниса. – Снова поворот, глаза переходят с лица на лицо точно так же, как человек пытался бы установить контакт, донести мысль. Его глаза скользят по тебе, словно тебя и нет. – Мы не желаем вам зла.
Ты смотришь на руку Хоа в его руке.
– И потому у нас на пороге армия?.. – скептически спрашивает Юкка.
Поворот. Он игнорирует и Каттера.
– У нас много еды. Крепкие стены. Все ваше, если присоединитесь к нашей общине.
– А вдруг мы хотим остаться своей общиной? – говорит Юкка.
Поворот. Взгляд его останавливается на Хьярке. Та моргает.
– У вас нет мяса, ваша территория истощена. Не пройдет и года, как вы начнете жрать друг друга.
Вот это вызывает перешептывания. Юкка на миг в отчаянии закрывает глаза. Хьярка зло оглядывается по сторонам, словно пытаясь угадать, кто предал вас.
– Примете ли вы в вашу общину всех? – спрашивает Каттер. – С сохранением наших функционал-каст?
Лерна глухо говорит:
– Не понимаю, как это относится к делу, Каттер…
Каттер сурово смотрит на Лерну:
– Мы не можем сражаться с экваториальным городом.
– Но это тупой вопрос, – говорит Юкка. Ее голос обманчиво кроток, но той частью сознания, которая не впала в ступор при виде этой оторванной руки, ты отмечаешь, что она прежде никогда не поддерживала Лерну. У тебя всегда создавалось впечатление, что она не особо его любит, и это взаимно – она для него слишком холодна, а он для нее слишком мягок. Это важно. – Будь я на их месте, я бы солгала, забрала бы всех нас на север и загнала в лагерь для неприкаянных где-нибудь между кислотным гейзером и лавовым озером. Экваториальные общины проделывали такое и раньше, особенно когда им нужна была рабочая сила. Почему мы должны поверить, что вы другие?
Серый камнеед склоняет голову набок. Вместе с улыбкой на его губах этот жест кажется невероятно человеческим – он словно говорит: ах ты, умница.
– Нам незачем лгать. – Он позволяет этим сказанным приятным тоном словам зависнуть в воздухе ровно настолько, насколько нужно. О, тут он мастер. Ты видишь, как люди переглядываются, неловко переминаются; ты ощущаешь это молчание как свидетельство тому, что Юкке нечем возразить. Поскольку это правда. Затем он забивает последний гвоздь: – Но мы не нуждаемся в орогенах.
Молчание. Ошеломленная тишина. Юкка нарушает ее, коротко помянув подземный огонь. Каттер отводит взгляд. Глаза Лерны расширяются, когда он понимает смысл того, что только что сказал камнеед.
– Где Хоа? – спрашиваешь ты в тишине. Это все, о чем ты можешь думать. Камнеед скашивает глаза в твою сторону. Остальное его лицо неподвижно. Для камнееда это нормальный язык тела; для этого камнееда это игра на публику.
– Он умер, – говорит он. – После того как привел нас сюда.
– Ты лжешь. – Ты даже не осознаешь собственного гнева. Ты не думаешь, что сейчас сделаешь. Ты просто реагируешь, как Дамайя в тигле, как Сиенит на берегу. Все в тебе кристаллизуется и заостряется, и твое сознание ограняется до бритвенной остроты, и ты свиваешь нити, присутствие которых здесь ты едва замечала, и случается как с рукой Тонки – вж-ж-ж-ж. Ты отрезаешь кисть камнееда.
Она и рука Хоа падают на пол. Люди ахают. Крови нет. Рука Хоа падает на кристалл с громким мясистым ударом – она тяжелее, чем кажется, – и кисть камнееда с еще более явным клацаньем отделяется от руки. На срезе она того же ровного серого цвета.
Сначала камнеед никак не реагирует. Затем ты сэссишь какую-то коалесценцию [1], как те серебряные нити магии, но очень много. Кисть дергается, затем взлетает в воздух и возвращается к руке, словно на резинке. Он оставляет руку Хоа валяться. Затем камнеед наконец поворачивается прямо к тебе.
– Убирайся, пока я не расколола тебя на столько кусков, что ты уже не соберешься, – говоришь ты голосом, дрожащим, как земля.