Один из жуков устремляется к тебе, и ты пятишься. Через мгновение на месте жука возникает рука Хоа, роняя горячую воду, пока затихает свист раздавленного насекомого.
– Подняла бы ты торус, – советует он. Ржавь. Он прав. Ты идешь от него, чтобы сделать это безопасно, но он чуть крепче сжимает твою руку. – Орогения не может мне повредить.
У тебя под рукой куда больше могущества, чем просто орогения, но он в курсе, так что все нормально. Ты поднимаешь высокий крепкий торус вокруг себя, кружащийся снегом вымороженной влаги, и кипячи тут же начинают избегать тебя. Возможно, они находят добычу, чуя тепло тела. Это все пустое. Ты поднимаешь взгляд на черноту, загораживающую небо. Оникс не похож ни на один обелиск, который тебе приходилось видеть. Большинство из них двухконечные гексагональные или октагональные колонны – хотя ты видела несколько неидеальных или с неровными концами. Этот же яйцеобразный кабошон, медленно нисходящий по твоему зову сквозь слой облаков, скрывавший его с момента прибытия несколько недель назад. Ты даже не представляешь его размеров, но, когда ты поворачиваешь голову, чтобы обозреть купол небес над верхней Кастримой, оникс почти заполняет его, от южного до северного горизонта, от затянутого серыми облаками до подсвеченного красным. Он ничего не отражает и не блестит. Когда ты вглядываешься в него – это на удивление трудно сделать без подобострастия, – только скользящие вдоль его краев облака говорят тебе, что он действительно нависает над Кастримой. Если смотреть на него, он ощущается ближе. Прямо над тобой. Только руку протянуть… но часть тебя в ужасе от этого.
Слышится сотрясающий слои гул, когда шпинель падает наземь у тебя за спиной, словно падая ниц перед этой громадностью. Или, возможно, это лишь потому, что оникс здесь и тянет тебя, втягивает в себя, наверх…
… о, Земля, он тянет тебя так быстро…
…от тебя не осталось ничего, чтобы ты могла управлять каким-либо другим обелиском.
Тебе нечего отдать. Ты падаешь вверх, летишь в пустоту, которая не столько тянет тебя, сколько высасывает тебя. На примере других обелисков ты научилась подчиняться их потоку, но ты сразу понимаешь, что здесь этого делать нельзя. Оникс поглотит тебя целиком. Но и сражаться с ним ты не можешь; он разорвет тебя.
Лучшее, что тебе удается сделать, – достичь шаткого равновесия, в котором ты тянешь наперекор ему и все же плывешь сквозь его пустоты. И слишком много его уже в тебе. Тебе нужно использовать его силу или, или, но нет, что-то не так, что-то ускользает от равновесия, внезапно вокруг тебя хлещет свет, и ты осознаешь, что запуталась в миллиардах, квинтильонах нитей магии, и они сжимаются.
На ином плане бытия ты кричишь. Это было ошибкой. Он пожирает тебя, и это ужасно. Алебастр был неправ. Пусть лучше камнееды перебьют всех до единого рогг в Кастриме и уничтожат общину, чем умирать вот так. Пусть лучше Хоа сгрызет тебя своими прекрасными зубами; по крайней мере он тебе нравится.
ты его любишь
лю лю лю любишь
Всплеск натяжения магии во всех направлениях. Световая кристаллическая решетка внезапно вспыхивает на черном фоне. Ты видишь. Это настолько дальше твоего обычного радиуса, что практически недоступно пониманию. Ты видишь Спокойствие, все целиком. Ты видишь половину оболочки этой стороны планеты, ощущаешь ароматы другой стороны. Это чересчур – и, огонь подземный, ты дура. Алебастр говорил же тебе: сначала сеть, потом Врата. Ты не можешь сделать этого в одиночку; тебе нужна маленькая сеть для амортизации большей. Ты снова тянешься к орогенам Кастримы, но не можешь охватить их. Их теперь меньше, они вспыхивают и гаснут, едва ты касаешься их, и они слишком перепуганы даже для тебя.
Но прямо рядом с тобой небольшая гора силы – Хоа. Ты даже не пытаешься тянуться к нему, поскольку эта сила чуждая и пугающая, но он сам тянется к тебе. Стабилизирует тебя. Крепко держит. Что позволяет тебе в конце концов вспомнить – оникс ключ.
Ключ открывает Врата.
Врата активируют сеть…
Внезапно оникс пульсирует глубоко, как магма, и тяжело, как земля вокруг тебя.
О, Земля, не сеть орогенов, он говорил о сети…
Шпинель первая, прямо здесь. Потом топаз, его яркая воздушная сила легко поддается тебе. Дымчатый кварц. Аметист, старый твой друг, тащившийся за тобой от Тиримо. Кунцит. Нефрит.
о
Агат. Яшма, опал, цитрин…
Ты открываешь в крике рот и не слышишь себя.
Рубин сподумен АКВАМАРИН ПЕРИДОТ
– Слишком много! – Ты не знаешь, кричишь ли ты эти слова мысленно или вслух. – Слишком много!
Гора рядом с тобой говорит:
– Ты нужна им, Иссун.
И все мгновенно фокусируется. Да. Врата Обелисков открываются только ради конкретной цели.
Вниз. Стены жеоды. Мерцающие колонны протомагии, из которой создана Кастрима. Ты сэссишь-чувствуешь-знаешь примеси в их структуре. Тем, что ползут по ее поверхности, ты дозволяешь это.
(Юкка, Пенти, все прочие рогги и зависящая от них жизнь общины и глухачей. Ты всем им нужна.)
Но есть и те, кто примешался к кристаллической решетке кристаллов, текут по нитям их материи и магии, рыщут в камне вокруг оболочки жеоды, как паразиты, пытающиеся вгрызться в нее. Они тоже подобны горам – но они не твоя гора.
Нарвался не на того роггу, так сказал Хоа о своем заточении. Ну так эти ржавые камнееды тоже так попали.
Ты снова кричишь, на сей раз от усилия, от гнева. РАЗ – и ты ломаешь решетки и рвешь магические нити, перестраивая их по собственному замыслу. ДВА – и ты поднимаешь целые колонны кристаллов, бросая их, словно копья, и давя своих врагов. Ты ищешь Серого Человека, камнееда, ранившего Хоа, но его нет среди гор, угрожающих твоему дому. Они лишь его прихвостни. Отлично. Ты отправишь ему послание, написанное их страхом.
Когда ты заканчиваешь, ты запечатала не менее пяти камнеедов в кристаллах. На самом деле это легко, раз им хватило дури проникать по ним у тебя на виду. Они включаются в кристалл, а ты просто исключаешь их, замораживая их там, как жуков в янтаре. Остальные разбегаются.
Некоторые бегут на север. Это неприемлемо. И сейчас расстояние для тебя ничто. Ты подбираешься и разворачиваешься, и снова вонзаешься вниз, и вот он, Реннанис, в гнезде своей решетки узлов, как паук среди замотанных в паутину высосанных досуха жертв. Врата предназначены для действий планетарного масштаба. Тебе ничего не стоит загнать силу вниз и сделать с каждым жителем Реннаниса то, что ты сделала с женщиной, готовой забить Пенти насмерть. Убийцы есть убийцы. Так легко скручивать мерцающее серебро между их клетками, пока те не затихают, не твердеют. Каменеют. Дело сделано, и Кастрима выиграла войну в мгновение ока.
Теперь это опасно. Теперь ты понимаешь – задействовать силу сети обелисков без фокуса означает стать ее фокусом и погибнуть. Теперь, когда Кастрима спасена, мудро было бы демонтировать Врата и выйти из связи прежде, чем они тебя уничтожат.
Но тебе нужно еще кое-что помимо безопасности Кастримы.
Врата, понимаешь ли, похожи на орогению. Без сознательного контроля они отвечают на все пожелания, даже будь это желание уничтожить мир. И ты не будешь этого контролировать. Не можешь. Это желание жизненно важно для тебя, как твое прошлое или твоя ощетинившаяся личность или многократно разбитое сердце.
Нэссун.
Твое сознание вращается. На юг. Отслеживает.
Нэссун.
Вмешательство. Это больно. Жемчуг алмаз сапфир. Он сопротивляется, будучи затянутым в сеть Врат. Ты едва замечала это прежде, ошеломленная десятками, сотнями обелисков, но сейчас замечаешь из-за
НЭССУН
ЭТО ОНА
Это твоя дочь, это Нэссун, ты знаешь эту ее невозмутимую сложность, как свою душу и сердце, это она, написано на этом обелиске, и ты нашла ее, она жива.
Выполнив свою (твою) цель, Врата начинают автоматически распадаться. Остальные обелиски отсоединяются; оникс в конце концов освобождает тебя, хотя и с еле заметной холодной неохотой. В другой раз.
И когда ты оседаешь и валишься на бок, поскольку что-то внезапно выбивает тебя из равновесия, тебя подхватывают под руки и ставят на ноги. Ты едва поднимаешь голову. Твое тело кажется чужим, тяжелым, словно ты завязла в камне. Ты не ела много часов, но не ощущаешь голода. Ты знаешь, что выложилась сверх предела, но не чувствуешь усталости.
Вокруг тебя горы.
– Отдохни, Иссун, – говорит та, которую ты любишь. – Я позабочусь о тебе.
Ты киваешь тяжелой, как булыжник, головой. Затем твое внимание привлекает иное присутствие, и ты заставляешь себя посмотреть на нее в последний раз. Перед тобой стоит Сурьма, бесстрастная, как всегда, но тем не менее в ней есть нечто успокаивающее. Ты инстинктивно понимаешь, что она не враг.
Рядом с ней стоит другой камнеед: высокий, стройный, немного неловкий в своих «одеждах». Он белый с ног до головы, хотя черты его лица как у восточного побережника – полные губы, длинный нос, высокие скулы и тщательно вырезанные курчавые волосы. Только глаза черные, и хотя они смотрят на тебя лишь с легким узнаванием, с озадаченным мерцанием чего-то, что может быть (но не обязано) воспоминанием… его глаза чем-то знакомы.
Какая ирония. Ты впервые видишь алебастрового камнееда.
И тут ты отключаешься.
Что если он – не мертв?
Интерлюдия
Ты падаешь в мои объятия, и я отношу тебя в безопасное место.
Безопасность относительна. Ты отогнала моих отвратительных братьев, тех моих сородичей, что убили бы тебя за то, что не могут тебя контролировать. Однако, спускаясь в Кастриму и выходя в спокойное знакомое пространство, я ощущаю привкус железа среди запахов дерьма, смрадного дыхания и прочих запахов плоти – и дыма. Это железо – тоже запах плоти: того варианта железа, что содержится в крови. Снаружи на мостиках и ступеньках лежат трупы. Один даже болтается на подъемном тросе. Бой по большей части закончен. Во-первых, захватчики поняли, что попали в ловушку между кишащей насекомыми поверхностью и врагами, у которых теперь численное пр