Врата – это ведь сердце, а не печь.
Молодой человек гадал, не стоит ли в последний раз попросить у нее Яд. Момент прошел. Он знал, что она не поделится.
– Заклинаю, верь мне, – сказала она. – Непременно будет лучшая жизнь для тебя и твоей семьи, обещаю. Вдали от Чаши, вдали от Ралухи.
Амир пожал плечами, сам удивляясь, насколько может похолодеть его тело.
– Возможно, Харини. Вот только у меня нет времени. Врата свидетели, мы ждали достаточно долго. Я устал от людей, признающих существование проблем, но не делающих ничего, чтобы преодолеть их.
– А как же мы? – У Харини задрожали губы. – Как по-твоему, что сталось бы с нами, уйди ты к Иланговану?
Амир улыбнулся, и это подточило последние его силы.
– Уже не важно. Похоже, я никуда уже не иду.
И он бросился прочь, бегом через пустые коридоры погруженной во тьму и тишину килы Халморы, стены и атмосфера которой давили, как в склепе. Снова и снова он прокручивал в голове их разговор. С какого момента все пошло не так? Или быть может, все было не так с самого начала. Питать надежду, что между ним и Харини может что-то быть… это была мечта идиота. Как ни верти, Харини из рода блюстителей престолов, а он, Амир, всего лишь носитель из Ралухи. Вот она – правда, и в дарбаре ему напомнили об этом. Харини будет делать то, что считает выгодным для Халморы, даже если это означает принести в жертву Амира и его жизнь.
Амир заморгал и стряхнул охватившее его уныние. Он остановился, потерявшись в мыслях… и во дворце тоже. Лабиринт нависал над ним, заставляя сжиматься до размеров пятнышка. Он забыл про тропу пряностей. Что, если он не успеет к тому времени, когда Карим-бхай и другие носители уйдут в Ралуху? Амир ускорил шаг, ища выход из килы.
В каком-то месте он уловил запах дождя. Коридор расширялся, переходя в своего рода кухню, которая тоже оказалась до странности пустой. Из окон доносился стук дождевых капель. Куда делись повара и служанки? Или хмурые мальчишки с подносами, видевшие, как Амир воркует с Харини в саду?
Дорога вывела на большую площадку к лестнице, спиралью уходившей по стенам вниз к главным воротам килы.
Сами эти ворота размещались на приподнятой платформе, откуда широкое крыльцо с порогами выводило во двор, сейчас покрытый лужами.
Амир резко сбавил шаг, потом остановился. Капли дождя барабанили по его голове.
Перед ним на лестничной площадке, тяжело переводя дух, некий человек стоял над телами дюжины убитых халдивиров. В одной руке он держал серебряный ятаган, другой зажимал кровоточащую рану в животе. Вихрь краски окутывал его, как густой дым, скрывая лестницу и простертые у ног тела стражей. Облако специй плыло со стен дворца вниз по ступеням, поглощая перила, проникая в окна, обвивая фонарные столбы, словно это были живые алые щупальца, тянущиеся от рыжевато-коричневого туловища.
При виде Амира, замершего под светом воздетого над головой факела, глаза у мужчины округлились, как, впрочем, и у самого Амира. Затем неизвестный устремился к Амиру, выставив меч.
Глава 4
Святость Врат пряностей подтверждается тем фактом, что никакая непогода или нападение не способны заставить их выглядеть хуже, чем они уже выглядят.
Амир только и успел, что спохватиться, повернуться и опрометью кинуться назад в кухню.
Молния разорвала небо, залив лестничную площадку мертвенно-белым светом. Амир успел разглядеть, что у мужчины темная кожа, а фиолетового цвета накидка и доспех разрублены в нескольких местах. Он был ранен, быть может смертельно, и тем не менее шел за Амиром, и тот без колебаний снова обратился в бегство.
Если куркуму похитил этот человек, то он совершил тяжкое преступление, караемое смертью. Пойманный на краже пряностей отправляется прямиком в самое сырое подземелье, где будет подвергаться пыткам до тех пор, пока обоняние его не превратится в причудливое воспоминание, где мозг, воспринимавший ранее вкус, полностью утратит равновесие. Амир знавал прошедших через такие муки и мог представить, какая судьба ожидает его преследователя.
Впрочем, собственная судьба волновала Амира куда больше. Он влетел в пустую кухню, где еще висело тонкое облачко муки и витал запах жаренных к ужину вада[20]. Сердце бешено колотилось в груди.
Десять шагов, и человек с дырой в животе нагонит его.
Амир всегда гордился своей быстротой. Он частенько бегал по Чаше взапуски с другими носителями и всегда побивал их. Нет нужды передавать, как обругал он себя, когда со скоростью катящегося с горы камня врезался в кадку, наполненную маленькими сосудами, и те с угрожающим металлическим грохотом рассыпались по полу.
Мгновение спустя в спину Амира уперлось колено преследователя. Крик молодого человека эхом заметался по коридору, и он надеялся, что кто-то придет на помощь. Как порадовал бы его сейчас вид хоть всего гарнизона халдивиров! Однако, помня о куче трупов на ступенях, он не слишком уповал на спасение.
Лишь когда перед глазами мелькнул клинок ятагана и капли воды брызнули с зазубренного лезвия, Амир угомонился. Но даже дышать получалось с трудом. Щека его вжалась в мокрый камень, и даже если он смог бы заговорить, то не стал бы восхвалять силу чужака или признавать поражение.
Не обращая внимания на трепыхания Амира, неизвестный перевернул его и разорвал на нем горловину рубахи, а потом пригляделся в свете свечи к клейму пряностей.
– Ч… что тебе нужно? – выдавил Амир. – Отпусти меня!
– Молчать, – прошипел мужчина.
Он тяжело дышал в лицо Амиру. Но вот мокрые пальцы сползли с горла носильщика. Прочь от метки. Когда палец незнакомца проехал по ней, тело Амира пронзила острая боль.
Неожиданно человек, схватившись за рану и издав тихий стон, отпрянул и скрылся в тени ближайшей стены.
Амир подобрался, встал и, пошатываясь, отступил на пару шагов. Но не убежал. Страх затуманил голову и приковал к месту ноги.
На раненом была мантия лекаря, поверх которой был надет стеганый доспех, к ней были пришиты рукава, прикрывающие узловатые мускулы. В порубленной кольчуге и красноречиво-серой одежде воин выглядел как грозовая туча, чье желание пролиться дождем пошло на спад.
Было очевидно, что он умирает. Из-под пальцев сочилась кровь. Он пытался зажимать раны в тех местах, где была разрублена кольчуга. Губы у него были алыми как паан[21], с бороды свисали сгустки крови. Единственным открытым участком кожи была узкая полоса на лбу, где было выжжено клеймо: глаз в круге с бриллиантом.
– Ты носитель, – пробормотал неизвестный.
Казалось, жизнь вытекает из него с каждым произнесенным слогом.
Амир кивнул, надеясь, что его нежелание убегать будет истолковано как отсутствие вины в каких-либо проступках.
– Ты очень проницателен.
Незнакомец закашлялся, отхаркнув кровь.
– Меня зовут… Файлан. Я из легиона юирсена из Иллинди.
Амир уставился на него. Ему никогда не доводилось слышать ни про Иллинди, ни про какой-то там легион, ни про юирсена. У этого человека все признаки того, что он находится под действием сильного дурмана и бродит в плену своих галлюциногенных приключений.
Файлан снова закашлялся, изо рта у него опять потекла кровь. Похоже, каждый произнесенный звук отнимал несколько минут его жизни, но острота ситуации не позволяла ему экономить на речи.
– Ты носитель пряностей, – повторил он. – И это твой дар.
– Проклятие, – тут же поправил Амир.
– Тогда, боюсь, мне придется усилить это проклятие, потому что то, о чем я тебя попрошу, больше никто не сделает. Пожалуйста… не… уходи.
Амир привык относиться к многим жизненным невзгодам как к велению судьбы. Судьба уготовила ему роль носителя, судьба предопределила ему жить с аммой и Кабиром, перебиваясь крохами самых дешевых специй. По воле судьбы отец бросил его и семью, а мать решила забеременеть от другого мужчины из Чаши, – мужчины, которого она совсем не знала. По воле судьбы женщина, которую он любил и с которой хотел быть, имеет от него секреты. И теперь, когда судьба в кои веки предоставила ему право выбора, он подчинился этому странному человеку.
Предпочел остаться, а не уйти.
Амир подошел ближе, так, что мог чувствовать запах умирающего. Глаза Файлана помутнели, и только последним усилием воли он не давал голове безвольно свеситься.
– Ближе, – прохрипел Файлан.
Потом повторил просьбу, пока Амир не встал прямо над ним в этой сырой кухне. Как завороженный смотрел молодой человек на воина и молился, чтобы пришел кто-нибудь и избавил его от тяжкой власти принимать решения.
Когда Амир присел перед Файланом на корточки, раненый улыбнулся, показав перепачканные кровью зубы. Он разжал ладонь – ятаган со звоном упал на пол, – потом сунул руку во внутренний карман. Мгновение спустя рука появилась снова – в ней лежал медальон. Шнур был украшен горошинами агата, в центре была подвешена крошечная баночка, содержащая, как показалось Амиру, серебристый песок. Точнее в темноте определить было сложно.
Файлан знаком предложил Амиру взять медальон.
На миг молодой человек заколебался. Потом подчинился. Вернее, сделал выбор подчиниться. Снова.
Приятное ощущение, не правда ли?
Медальон оказался легким, как лепешка-идли, как если бы горошины камня ему просто привиделись.
– Прошу, ты должен помочь мне доставить это в Иллинди.
Амир готов был поставить половину жалованья на то, что это все вызванный дурманом бред. Этот человек наверняка много дней поглощал маковые головки, доводя себя до состояния, когда тело подчиняется хорошо, но мыслительные способности убиваются напрочь.
– Послушай, – сказал Амир, мечтая, чтобы из какой-нибудь стены вышел чудесным образом Карим-бхай и продолжил за него эту беседу. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Не знаю даже, где находится это Иллинди. Ты… я слышал про тебя где-то раньше… – Тут, собрав разбредшиеся мысли, Амир вспомнил. – Откуда ты знаешь Харини?