ни… мы – питаем пристрастие к специям. Баланс строится на взаимозависимости. Бери и отдавай то, что твое по праву. Почему ни один из блюстителей престолов не выше других семи? Потому что между ними полное равенство. Все они облечены властью отправлять носителей через Врата пряностей, чтобы доставлять специи, почту и товары в другое государство – государство, в которое нет пути через Внешние земли.
– А теперь…
– При наличии девятого королевства, где есть такая специя, как олум… от этого равновесия не остается и следа.
Тяжесть сдавила Амиру грудь.
– Тот, кто распоряжается олумом, получит рычаг воздействия на других. О Врата!
Карим-бхай положил руки Амиру на плечи:
– Не просто рычаг, Амир. Это путь к войне.
– К войне? Как это?
Карим-бхай поскреб в затылке и состроил мину:
– Я… я не знаю, как объяснить. Суман-Коти рассказывал мне эту историю раз десять, пока я готовил для него ванну. Министры, я же тебе говорил. Но, хо-хо… Ладно, не смотри так на меня, пулла.
Он насупился в ответ на осуждающее выражение лица Амира.
– Как я тебе рассказывал… – Ему потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями. – Хо… По легенде, было время, когда раздор между двумя королевствами из-за поставок специй зашел так далеко, что Ювелир сделал Яд доступным для всех. По базару ходила молва, будто он хочет, чтобы правящие особы встретились и уладили спор. Взамен этого королевства скормили Яд своим солдатам и устроили ужасную битву за Вратами. Воины носили шлемы, похожие на лица Бессмертных Сынов, которые можно увидеть только на картинках, и размахивали клинками, как их зубы по форме. Конец был кошмарным. Погибли тысячи. Говорят, что Ювелиры с тех пор накинули тугую узду на поставки Яда. Но, Амир… если этот… олум поступит в восемь королевств, это чревато большими бедами. Не думаю, что министры во дворце и даже сам Орбалун обрадуются, когда узнают, что некто из некоего девятого королевства сидит в Халморе и предлагает Харини волшебную специю. Я говорю только про Харини, потому как не думаю, что раджа Вирулар опустится до такого кощунства, даже при этих ужасных экономических условиях.
Конфликт из-за поставок. Амиру вспомнилось, что говорила ему Харини во дворце. Она выразила опасения, что восемь королевств теряют интерес к куркуме и предпочитают другие пряности. Будь у Харини олум, отпала бы нужда закупать специи в других королевствах. Но тогда все остальные блюстители престолов устремились бы в Халмору, чтобы самим обзавестись олумом. Зачем тогда ей понадобился Илангован? Имея олум, Харини могла бы совсем отказаться от торговли. Какая-то часть картинки отсутствовала, по меньшей мере одна. Амир поскреб в затылке, чувствуя, что того гляди спятит от путаницы в голове.
Да и с какой стати Амиру принимать близко к сердцу проблемы блюстителей престолов? Да, справедливо, на миг его потянуло принять участие в затеях Харини и незнакомки в дарбаре Халморы. Но тот миг прошел: приглашать его явно никто не собирался, и последовавший разговор с Харини служил тому доказательством. Нет, ему не по чину лезть в свары высокожителей. Он всегда будет чашником. У него остается единственная цель – сбежать от торговли пряностями и примкнуть к Иланговану.
Но чтобы это сделать, нужен Яд. Все упирается в него. Всего один пузырек. Один простой крошечный пузырек. Нет, не простой, особенно для носителя.
Значит, решено – ему нужно отправиться в это Иллинди, если оно в самом деле существует. Там он найдет то, что ему нужно. Там его целые пещеры. Не таким ли образом удалось некогда Ювелиру обеспечить Ядом целые воюющие королевства? Выглядит логично. Врата, он начинал верить в эту теорию быстрее, чем этого ему хотелось.
Потому что так вынуждены поступать отчаявшиеся люди – выживать в обстоятельствах, в которые они попали, и плыть туда, куда влечет поток. Амир бросил взгляд в ту сторону, где над сценой пира чашников мерцали оранжевые огоньки. Там был Кабир. Там была амма, и через несколько дней в доме появится еще один ребенок, а Кабиру предстоит взвалить на плечи тюк и претерпевать муку всякий раз, когда проходишь через Врата. Ему предстоит познать науку: избегать плети, не принимать близко к сердцу хулу. Он должен будет уметь противостоять соблазнам базара и сберегать скудный паек, который выделяет Совет торговли пряностями на содержание носителей. Будь то шафран, кардамон, имбирь или перец, Кабиру предстоит по-новому оценить их. И все то время, пока он растирает терзаемое болью тело. Пока превращается из мальчика в мужчину.
Кто бы ни победил, проигравшими будут чашники.
Пугающая тишина окутала Амира и Карим-бхая, оглушенных звуками праздника.
– Пулла… – начал Карим-бхай, как будто заглянув в мысли Амира. – Если я знаю тебя настолько хорошо, как мне кажется, ты принял решение отправиться в это… это Иллинди, вне зависимости, веришь ты в него или нет. Хо?
– У меня нет выбора, – устало кивнул Амир. – Но этот ублюдок Хасмин забрал у меня склянку с олумом. Я не знаю, как вернуть ее.
Карим-бхай призадумался.
– Есть способ, – проговорил он наконец.
Амир схватил Карим-бхая за подол рубахи и впился в него глазами:
– Расскажи какой!
Карим-бхай вздохнул. Он высвободился из хватки Амира, бросил взгляд по обе стороны длинных широких ступеней, спускавшихся в темную Чашу.
– Придется тебе стать тем, кем, по мнению высокожителей, ты уже являешься.
– Кем это?
– Вором.
Глава 6
Талашшукиец – доказательство факта, что формальное образование зачастую не так важно, как день, проведенный в литейной мастерской.
Амир стоял у Пирамиды с ведром и тряпкой в руке. На нем была свободная перепачканная рубаха и юбка-лунги, позаимствованная у Карим-бхая, которому она была велика. Со стороны ворот к нему подошел худощавый, хлипкого сложения човкидар. Амир спрятал дрожащую руку и придал лицу невозмутимое выражение.
– Хо, носитель! Ты что тут делаешь? – окликнул его човкидар. – Убирайся, пока начальник тебя не увидел.
Амир не двинулся с места.
– Кайкейи заболела, сагиб. Я пришел убираться вместо нее.
Човкидар смерил Амира взглядом с головы до ног, потом разрешил войти в ворота. Войдя в Пирамиду, Амир огляделся. Это было самое уродливое здание в Ралухе. Оно было возведено из сложенных как придется разных сортов кирпича и камня, с глубокими узкими окнами. Корявые строительные леса окружали его, словно ползучие лианы или побеги. На вершине, вмонтированные прямо в стену, находились большие часы, стрелки которых, похожие на заржавленные пики, вращались по циферблату с павлиньей головой.
В некоем извращенном смысле было логично, что главным в этом месте является Хасмин. Тут было мерзко, и Амир, шествуя со своим арсеналом уборщика, решил не пререкаться с начальником човкидаров.
Хасмин восседал в кресле, закинув ноги на стоящий перед ним стол и заложив руки за голову. Заметив Амира, пробормотал что-то неразборчивое. Човкидар за спиной хохотнул.
– Откуда начинать, сагиб? – спросил Амир.
Внутреннее убранство човкидарской берлоги выглядело вполне прилично. Скамьи, столы, стеклянные шкафы-альмирахи; шкатулочка с пряностями на столе – у каждого човкидара, с отделениями для шафрана, мациса и фенхеля. Амир скривился. Отличный способ прятать грязь под оболочкой.
Истинное зло Пирамиды крылось под землей, во тьме сырых камер. Ему довелось побывать там, пусть на краткое время, когда он рассердил Хасмина во время исполнения одной из миссий по переноске. Конечно, Хасмину пришлось проглотить гнев и прекратить донимать Амира. Повинуясь установленному Советом торговли пряностями закону, он вынужден был отпустить его.
Однако Амир навидался достаточно того, что рыщет в тени, чтобы навсегда избавиться от желания очутиться здесь снова.
Хасмин встал, обогнул стол, остановился в футе от Амира и с хмурой миной уставился на него:
– Ну почему опять ты?
Амир сглотнул:
– Кайкейи больна, сагиб.
– Ну разумеется, – произнес Хасмин со вздохом и сунул Амиру в руку пергамент. – Знаешь, что это?
Амир посмотрел. Читал он плохо, и ему потребовалась целая минута, дабы понять, что перед ним список носителей на ходку в Талашшук через три дня, скрепленный печатью министра шелка, Сумана-Коти. В списке он обнаружил себя и Карим-бхая. Потом пробежал глазами по листу и в самом конце наткнулся на имя Кабира. Екнуло сердце. Где-то в глубине души теплилась надежда, что Хасмин просто хотел попугать его в минуту гнева. Но этот человек был по-настоящему мстительным и добился своего.
Трясущимися руками Амир вернул пергамент. Нельзя выходить из себя. Не сейчас, когда все зависит от способности владеть собой. Наступил момент, когда он обязан проявить качество, которое высокожители желают наблюдать в чашниках, – покорность.
Собрав волю в кулак, молодой человек извлек из кармана деревянный ларчик. Под открывшейся крышкой оказался золотисто-коричневый порошок.
У Хасмина округлились глаза, пергамент выскользнул из руки и упал на стол.
– Это… Это хинг?
– Бабушкин рецепт, – ответил Амир, будто напрочь забыв про увиденное в списке имя Кабира. – Традиционная смесь. Амма подумала, что я должен извиниться перед тобой… за причиненные вчера неприятности.
Пирамида располагалась в начале Раджапаадхай, Мраморной улицы. Здесь, в тени дворца Ралухи, раздавались приглушенные голоса и немой свист плети, а подстриженные кусты походили на окруживших его прямоугольных часовых с острыми пиками. В таких местах слово «бабушка» приобретало оттенок волшебства. Все, что прошло через загрубелые, морщинистые руки бабушек, казалось каким-то настоящим и загадочным. Любая вещь приобретала ностальгический и ценный вид, как если бы в ее состав подмешали слезы старой женщины.
А еще хинг был единственным ингредиентом, который высокожители стремились заполучить из Чаши.
Амир спрятал усмешку. Хасмин принял шкатулку у него из рук и тщательно оглядел. То была самодельная смесь из нарезанного кубиками кокоса, соли, куркумы и чили, растолченная в ступке древним пестиком, передававшимся в роду аммы из поколения в поколение. Стук его проникал в самые далекие уголки дома. Неужели Хасмин действительно уловил запах щепотки хинга, этой кощунственной пряности, по которой высокожители сходили с ума?