Кашель. Гомон голосов, доносящийся спереди. И сверху.
– Встань, Амир из Ралухи. Ты находишься в зале Кресел.
Он с трудом поднялся. Кости трещали, сопротивляясь попытке. Ощущение было такое, что его дали пожевать корове, а потом попросили пробежаться. С усилием ему удалось запрокинуть голову и посмотреть на помост впереди: там из пола вырастали шесть каменных столбов, похожих на пальцы гигантской ненормальной ладони. На верхушке каждого виднелись в окружении расшитых портьер смутные силуэты. Тела и лица неизвестных прятались в тени, руки покоились на подушках и подлокотниках. Однако очертания фигуры в центре показались ему знакомыми. Мерещился аромат жимолости и мускуса.
Со стоном каменный столб сдвинулся вперед. Всего на шаг, едва заметно глазу, но молодой человек готов был поклясться, что видел это. Из тени выступила женщина, стали видны яркое платье и красно-лиловая юбка. Лодыжки ее были увиты лимонными листьями, на голове покоилась корона, полупрозрачная, словно из пены, скрывая частично уши. Глаза были темные, подведенные тушью, уста плотно сжаты, как если бы они размыкались лишь для обращения к особо избранным.
Амир бросил взгляд мимо женщины, стараясь рассмотреть остальные пять колонн и силуэты на них. Надо полагать, в их глазах он выглядел ничтожным созданием: едва способный держаться на ногах, с пересохшим горлом, с болью в каждом суставе тела, готового вот-вот рухнуть.
Его охватила досада на Карим-бхая, явно преувеличившего значение посланцев и переоценившего обращение с ними в других королевствах.
– Можно мне что-нибудь поесть? – спросил он и, не в силах терпеть больше свое унизительное состояние, добавил с сарказмом: – Миску биси беле бат[31], допустим?
Голос его заметался среди стен, приобретая оттенок угрозы. Амир старался не смотреть в зеркала, но они были тут повсюду, отражая его в ломаных и искаженных очертаниях, низводя до бесформенной фигуры.
– Ты уже ел, – изрекла женщина из тени.
Голос ее, как и в тот раз, обладал силой исцелять самые тяжкие недуги.
Амир озадаченно сдвинул брови:
– Не припомню, чтобы я ел.
– Мы кормили тебя, пока ты два дня лежал без сознания и день в бреду. Скажу пока, что испытываемый тобой голод – это всего лишь отсутствие ощущения сытости у тебя в голове. Обман чувств.
Сердце заколотилось у Амира в груди.
– Три дня?
Это означает, что… Кабир! Охваченный паникой, Амир подскочил:
– По… почему вы держали меня без сознания так долго?!
– Креслам необходимо было собраться без тебя и обсудить твое вторжение. Ты упускаешь из виду, что стал первым пришельцем в Иллинди за долгое-долгое время.
В голове у Амира бушевала буря. Все, о чем он мог думать, – это как Хасмин ведет Кабира через поля шафрана, навьючивает на него тюк с провизией, коробочками шафрана или банками с медом и отправляет через Врата…
От этой ужасной мысли его отвлекло бурчание в животе. Еще одна проблема, не меньше прочих: он несколько раз поел, сам того не сознавая. И что еще важнее, не зная, что съел.
Помедлив некоторое время, Амир решился спросить:
– Ты ведь Мадира, верно?
– Нет, – ответила она, и Амир пожалел о высказанной поспешно догадке. – Меня зовут Кашини, из Круга Листьев. Я служительница Иллинди, правлю вместо нашей блюстительницы престола, махарани Мадиры.
Блюстительницы престола?
– А где Мадира? Фай… Файлан велел, чтобы я не говорил ни с кем, кроме нее.
Намек на недовольство рябью пробежал по остальным силуэтам. Шепот лезвием серпа полоснул темный воздух между колоннами. Кашини со вздохом посмотрела по сторонам, на своих возвышенных спутников, потом снова вперила взгляд в Амира.
– Она предательница, – процедила Кашини. – Она взяла олум и прошла через Врата пряностей в Халмору, угрожая раскрыть тайну его существования восьми королевствам. Именно за ней и выслали мы Файлана: чтобы привести назад или, если не получится, убить. Где Файлан?
Мысли табуном проносились в голове у Амира, сталкиваясь и разбегаясь, побитые и ушибленные, как пьяницы, вываливающиеся одновременно из дверей таверны.
Блюстительница престола!
– Но…
– Я приказала Файлану назвать имя Мадиры любому, кому можно доверять, чтобы принести сюда весть, если его постигнет неудача. Только тогда нам удалось бы отделить шпионов Мадиры от наших собственных. А шпионов у нее хватает – как в восьми королевствах, так и в Иллинди. Повторяю вопрос: где Файлан?
Амир сглотнул:
– Убит. Перед смертью он попросил меня отправиться в Иллинди.
Среди колонн повисла тишина. Амир неуютно переминался, ожидая вердикта Кресел. Быть может, теперь, когда он выступает как исполнитель воли умирающего, его позиция укрепится.
И еще нужно раздобыть Яд, напомнил он себе.
Кашини первой нарушила завет молчания:
– Это не так чтобы неожиданность. Мы приготовились к подобному развитию событий.
Амир не знал, какие меры ими приняты, и, более того, не имел желания выяснять. Он и так уже оказался по другую сторону здравого смысла и цеплялся за шанс вернуться к норме из последних сил, которые не желал растрачивать на людей, не считающих нужным даже смотреть на него.
Второй силуэт, справа от Кашини, устроился поудобнее и заговорил:
– На вид ему едва лет двадцать.
– В свои двадцать я выкидывал проделки почище этих, – произнесла со смешком третья фигура, на пьедестале слева и немного позади от Кашини.
Четвертая тень, через один пьедестал от Кашини слева, хмыкнула:
– Твои проделки, Мюниварей, носили характер академический. Не припоминаю, чтобы тебе хватило дерзости пройти через Врата пряностей вон из Иллинди.
– О, я мечтал об этом! Только мне не разрешали. Не стоит ставить мне это в вину, Шашульян. Кашини, поддержи меня! Как ты можешь просто сидеть и слушать этот вздор?
Раздался более мягкий, но слабый голос второй фигуры:
– Это смешно. Что мы вообще обсуждаем? Этого мальчишку следует немедленно отправить к нему на родину.
Амир закивал так энергично, что рисковал свернуть себе шею. Не эта ли женщина защищала его?
– Хо, – согласилось еще одно Кресло, и Амир не уловил даже, кто именно говорит.
Он ощутил движение, гомон обратился в еще большее мельтешение теней и качающихся голов. Слабый голос из-за Кашини продолжал настаивать:
– Он мог бы не передавать нам слова Файлана, однако пришел сюда. Если бы не это его решение, мы до сих пор блуждали бы в потемках. Кто-нибудь принял это в расчет? С нашей стороны это оскорбительно и нечестно. Кресла стоят за справедливость.
Амир видел, как Кашини поднесла ладонь к лицу и прикрыла глаза. Но остальные не унимались.
– Отослать его назад? Снабженного знанием про Иллинди? Это станет началом падения величайшего из королевств! Как будто Мадира и без того мало уже натворила.
– Ты погляди на него, Шашульян! Он же просто дитя.
– Алинджийя, дело не в возрасте, – огрызнулся Шашульян. – Торговля пряностями подвергается серьезному риску разбалансировки. Первый и единственный закон этой земли гласит, что в торговле должен незыблемо поддерживаться статус-кво. Стоит нам обнаружить себя, закон будет нарушен. Наша цель – вернуть Мадиру или даже убить ее, если придется. Так, чтобы никто не узнал. И вот теперь перед нами стоит еще один субъект, вполне способный пройти через Врата и заговорить. Клянусь дыханием гвоздики, нелепо уже то, что мы допускаем подобную возможность.
– Но мы ее допускаем. Если мы отправим его назад, кто поверит его рассказам? – парировала Алинджийя. – Он как неоперившийся птенец, его словам придадут не больше веса, чем мычанию пьяницы, который тащится по улице, забыв дорогу домой. Мало ли видели мы несчастных душ, которых пощадили юирсена? Их принимают за спятивших пророков, не более того.
– Как быть, если правда Мадиры начнет распространяться? Слова этого юнца окажутся подтверждением неясных слухов. Неужели ты не способна представить, как эта ситуация разрастается и обрушивается на нас? Прости, Алинджийя, но в этот раз мораль запрещает мне принимать участие в этих дебатах. Кресла были созданы, чтобы предотвращать подобные ситуации. Много веков мы таились в глубине, выжидая своего времени – прихода того неизбежного часа, когда кто-нибудь выдаст нашу тайну королевству. Годы молчания и темноты. И когда пришло наконец время исполнить вмененный нам долг, ты намерена проявить беспечность и нарушить основополагающие принципы деятельности Кресел? Я на такое не готов. И Кашини, как я ожидаю, тоже. Мальчишку нельзя отсылать назад.
Хихикающий мужской голос, принадлежащий некоему Мюниварею, призвал к вниманию, перебив Шашульяна.
– Кашини, предоставь это мне! Может, я сумею выудить из него кое-что, пока вы не решили бросить его Устам в гробу из перца. Если он действительно носитель пряностей, мне хотелось бы тщательно записать все, что он повидал и пережил.
Повисла такая кричащая тишина, что Амир впервые осознал факт наличия у теней глаз – узких пятен не такой черной тьмы, направленных на него. В этот жуткий момент он ощутил, как у него даже волосы на тыльной стороне ладоней встают дыбом.
Когда ему показалось, что хуже уже некуда, раздался пятый голос. Принадлежал он обладателю самой крупной тени, поодаль от Кашини. Тень пошевелилась, как зверь, потягивающийся после сна. Голос был мелодичный и звучный:
– Люди не сознают, что любопытство – зачастую самый страшный из грехов. Мальчишка здесь не потому, что ему приказали.
– Не стоит сурово судить человека только за то, что он любопытен, Маранг, – сказала Алинджийя.
Маранг, обладатель звучного баритона и силуэта, похожего на темную краюху хлеба, не удостоил ее ответом.
– До сегодняшнего дня мы были не больше чем капризом воображения, чем-то немыслимым, – заявил он. – Восемь королевств, не девять. Безвинность этого юноши идет ему в зачет до тех пор, пока судьба не приводит его во дворец, где Файлан, стоя на пороге смерти, обращается к нему с просьбой. Здесь эта безвинность испускает дух. С того момента его мотив определяется стремлением совершить то, что немногие совершили бы на его месте. Вы не согласны?