Амир приземлился на спину, потом перекатился и замер. Он оказался у стены большой пещеры, почти такой же огромной, как та, в которой тренировались юирсена. Над головой нависал темный свод. От стен струился тусклый свет. Как завороженный Амир приковылял поближе. Из камня исходил бледно-голубой, как отражение неба на воде, мерцающий и переливающийся свет, как если бы в него вделаны были сапфиры, горевшие звездами. Из мельчайших трещин сочилась прозрачная жидкость. Впечатление создавалось такое, как будто поры горы извергали необычную голубую кровь.
Амир видел перед собой Яд.
Когда он это понял, сердце екнуло у него в груди. Амир огляделся – в пещере больше никого, он как букашка в лесу. Он казался себе карликом на фоне этих громадных скалистых стен, мерцающего света, этого голубоватого сияния, наполнявшего пространство причудливой игрой теней.
Его внимание привлекла некая форма в центре пещеры. Что-то похожее на уродливый каменный нарост. Хромая, Амир направился от стены к этому образованию. Свет ложился на пол, делая его похожим на огромные разноцветные соты. Валуны и обломки изо льда и черного металла громоздились в сотне мест близ стен и становились гуще и крупнее ближе к фигуре. Они росли из пола и свисали с потолка, норовя сомкнуться, как хищные зубы. Пугающий лес из черных блестящих колонн с острым верхом рос в обрамлении более широкого кольца ледяных глыб. Оранжевые и желтые блики отражались от их поверхности, сливаясь с более ярким светом, исходящим от Яда.
Амир подходил все ближе к неизвестному объекту, а когда тот обрел наконец ясные очертания, застыл на месте.
Это были Врата пряностей.
Возбуждение захлестнуло его. На арке этих ворот не было древней резьбы или старинных надписей. Покрытое пятнами зеркало за ними вспучилось и потрескалось. Фундамент терялся среди расшатанных камней и сплетения корней, искривленные ветви и лианы обвивали его, придавая сходство с Вратами в Халморе.
Но древность конструкции почему-то не производила должного впечатления. Ей не хватало жизни, того трепета, который Амир обычно испытывал, приближаясь к любым из восьми прочих Врат. Ему показалось, что это подделка, вроде тех камушков и перстней, которые он задешево покупал на ночном базаре в Ралухе. Однако что же происходит в сердце этой пещеры, запрятанной глубоко в горе?
На нижней ступени ведущей к воротам лестницы стояло несколько стеклянных ящиков. Чем ближе подходил Амир, тем пасмурнее становилось у него на душе. Ему казалось, он видит перед собой нечто, выглядящее как его собственные внутренности. Их собрали в комок, нарубили, сдавили и оставили цепляться за стеклянные стенки клеток, подобно цепким щупальцам. Здесь находилась по меньшей мере дюжина ящиков, наполненных костями и плотью. При близком рассмотрении выяснилось, что ящики эти были прикреплены к фундаменту ворот, вырастая из него, как множество рук из уродливого туловища.
Не эти ли ворота использовал Маранг в своей ипостаси Ювелира? Не через них ли доставлял Яд в восемь королевств? Нет, исключено. Близ любых других Врат Амир ощущал эхо Уст, тот сверхъестественный шепот внутри покрова, который он некогда приписывал ветру, а затем некоей силе, которой, по его наблюдениям, поклонялись и молились прочие носители.
Но если остальных Врат сила Уст коснулась неким неведомым образом, то эти она оставила в покое. Не было тут потусторонних шепотов, и даже то слабое соприкосновение с Устами, которое ощутил Амир в зале Кресел, в этой необъятной пещере никак не ощущалось.
Он подошел к ложным воротам совсем близко, мысли об Устах теснились в его голове, слова Маранга стучали внутри черепа.
Но не только слова Ювелира. В памяти всплыли и наставления отца. Он приучал сына видеть крупицу истины даже в самых причудливых из историй. «На самом деле, Амир, ничто не появляется из темноты, – говорил он. – Подчиняясь политической необходимости, зерна правды дают ростки, похожие на ложь. Но никогда не станут полной ложью».
Он не мог принять эту идею даже теперь, глядя на мертвые ворота. Уста – а внутри них бог специй в покрове из шафрана – восседали на троне, вершина которого напоминала анисовую звезду, и держали бразды правления всеми Вратами пряностей, вливая в них жизнь. Если аппа был прав, то само использование слова «Уста» должно было с чего-то начаться. И вот здесь, в Иллинди – если это действительно родина Уст, – Амир оказался среди тех самых зерен, которые проросли в образе мифов в далекой Ралухе и других семи королевствах.
Пусть чашники страшились Уст и молились им, Амир пришел к выводу, что боль во время переходов мешает ему разделить с ними это преклонение. Но это не отвратило его от принятия мифа. Он воображал, что после смерти попадет через Врата в Великую кухню с ревущим очагом и мясом на вертелах, где в большом чане готовят бирьяни, а благоухание специй встречает его на пороге перехода в иной мир. Полная страданий жизнь сменится пребыванием среди пряностей и грез, до возрождения. Честный обмен, как говорят чашники.
«За исключением того, что представителям вратокасты не суждено возродиться, – сказал он себе. – Ты однажды рождаемый, помнишь?»
Амир никогда всерьез не задумывался над этим, но не в силах был сопротивляться, представляя наслаждения, которые встретят его в тот день, когда полная тягот жизнь носителя закончится.
Чем дольше смотрел он на ложные ворота, тем больше приходил к мысли, что в самом деле существуют Уста, которые коснулись других Врат пряностей, которым служат люди вроде Маранга и Файлана и которые, вольно или невольно, способны осуществлять невероятные переходы между восемью… нет, девятью королевствами.
С учащенно бьющимся сердцем он поднялся по ступеням ложных ворот. На последней встал, уперев руки в бедра. При нем не было шафрана, чтобы набросить на завесу, приведя ворота в действия, и попасть в Ралуху. Что же касается Яда, то хоть он и был повсюду, Амир понятия не имел, как собрать его свет в склянку. Столь многих вещей он не знал, и это невежество, определенно результат преднамеренных действий высокожителей, держало его в плену перед этими Вратами.
Одна его рука легла на каменную колонну, другая – осталась, дрожа, на бедре. Ладонь скользнула по камню, по искусственно сделанным трещинам, создававшим вид чего-то древнего и неизбывного.
От прикосновения беды не будет, подумал он.
Платформа застонала.
Стоило руке Амира вступить в контакт с тем, что он считал мертвым камнем, расплавленная завеса под аркой выстрелила снопом искр. Описав дугу у него над головой, искры осыпались на пол пещеры.
Амир попытался было отступить, но голос изнутри ворот позвал его, и молодой человек невольно шагнул вперед, в завесу. Голос воспринимали не уши, он циркулировал по телу, как если бы разносился кровью. Голос, не сильно отличающийся от того, который он слышал, проходя через Врата в Иллинди.
Покалывание внутри. Головокружение. Амир улавливал вкус. Готовится пища. Бирьяни варится в котле к обеду в Чаше. Внезапно его оторвало от земли и втянуло некой исходящей от ворот силой внутрь, в кружащийся вихрь воздуха и специй.
В следующий миг пещера исчезла. В череде сменяющих друг друга образов Амир пронесся не через одни Врата, но через все; одни сменяли другие в мгновение ока. Халмора на окраине леса, где он разглядел силуэт дворца. Джанак, где он услышал плеск волн и видел, как покачиваются мачты пришвартованных кораблей. Мешт, Ванаси, Амарохи, Каланади, Талашшук и, наконец, Ралуха. Знакомый аромат шафрана окутал его, освежив поблекшие воспоминания, побуждая вырваться из ворот и побежать к стране, где находится его дом.
Все кончилось, и, когда сила ворот перестала действовать, Амира отбросило обратно.
Тьма. Проблеск света. Движение перед глазами. Он не ступил на землю ни одного из восьми королевств. И в пещеру тоже не вернулся. Он плавал в пустоте, врата горизонтально растягивались над ним, окруженные частицами пыли и шафрана, в то время как он вглядывался в бездну внизу. Рокочущий голос усиливался, как если бы в бездне находился барабан, отбивающий ритм ударов гигантского сердца.
Бездна моргнула.
Понимание заструилось по жилам Амира. Его удивило зрелище Уст, подвергающихся мукам. Невообразимо громадный бог-зверь, к которому Маранг и его секта воинов обращали свои молитвы, ворочался во сне, силясь устранить помеху, нарушившую его покой. Амиру хотелось закричать, но звук не шел из горла. Ему оставалось только смотреть и внимать. Уста были богом, а бог – Устами и еще пропастью, каждый дюйм которой был покрыт плотью густого бурого цвета. Костяк и шкура вздымались при каждом вдохе.
Амир же плыл среди этого, подобно проглоченной добыче, глядя со стороны ворот, что служили зверю пастью. Может, поэтому они и стали называться Устами.
«Помоги…»
Голос вонзился в Амира сотней иголок разом, проникая под кожу.
«Ты должен ее остановить…»
Как только боль притупилась, Амир обрел способность думать. Остановить кого? Мадиру? Не иллюзия ли это, ложное ощущение значимости, которое Врата вкладывают в умы носителей? Иначе чего ради Устам просить его о помощи? И если это действительно они, то почему бы не делать это не так болезненно? Пытку иглами едва ли можно назвать стимулирующей.
Как если бы Уста услышали его, боль вырвала из него вздох и исчезла. Голос стих у него в уме и выпустил тело из хватки. На Амира обрушился аромат корицы, сладость ударила в нос, как легкая компенсация.
Га! Никогда еще он так не любил корицу.
Члены Амира застыли в пространстве, парящем над Устами, сжимавшемся и сокращавшемся в ритм дыханию. От испещренной оспинами шкуры, обрамляющей обширное темное пространство, стали подниматься гнилостные запахи, забивая ароматы и облака специй, окружавшие Амира. Это? Этому-то и поклоняются восемь королевств? Тошнотворный ком подкатил к горлу, хотелось, чтобы эта пытка прекратилась. Где бы он ни был, что бы это ни было и что бы ни наблюдал он сейчас, Амиру хотелось одного: стряхнуть этот кошмар и проснуться – ощутить прохладный ветерок утра в Ралухе, услышать лай уличных собак.