– Легенда гласит, что Уста выделяют больше Яда, когда они испуганы. Когда они готовятся к Брахмай.
– К Брахмай?
– К Чистке. Это то, что обсуждали Кресла. С твоей стороны было бы наивно полагать, что утечка столь важного секрета происходит в первый раз. Речь идет о людях, носитель. О людях. Хранение тайны – это вызов тщеславию. На древнем языке Брахмай означает «иллюзия». Всякий раз, когда происходит разглашение тайны, воины-юирсена осушают большие флаконы с Ядом, выделенным Устами, и отправляются на поиски всех мужчин, женщин и детей, обладающих запретным знанием. И взрезают мечами их глотки. Это уничтожение, как ты выразился. Геноцид. Когда осаживается пыль, то никакого секрета вроде как и не существовало. Выжившие либо сходят с ума, или их истории сливаются с баснями и мифами, образы в их словах превращаются в иллюзию того, чем мы занимаемся в течение столетий.
– Но зачем нужна такая жестокость? – спросил Амир. – Чтобы защитить… – Молодой человек досадливым жестом обвел пещеру. – Защитить это? Это всего лишь королевство, как Ралуха или Халмора.
– Если бы только. – Мюниварей нахмурился. – В мире абсолютного паритета достаточно малейшего толчка, чтобы воцарился хаос. Все висит на ниточке, и эта ниточка называется Иллинди. Даже не будь ты блюстителем престола, стремящимся к славе, даже желай ты сохранить покой и кивай тем, кто хранит тайну, – тебе никуда не деться от страха. От злобы. От желания. Не заблуждайся на этот счет. Бойся того, кто способен выйти из круга единства и тайком пробраться через Врата пряностей с армией, чтобы захватить Иллинди и запасы олума, сосредоточенные в нем.
– Ну захватит, и что? – буркнул Амир, припомнив, как, выслушав его рассказ про девятое королевство, Карим-бхай тоже озаботился, существует ли основание для их тревог.
– Разве ты не понимаешь? – терпеливо отозвался Мюниварей. – Располагая олумом, ты получаешь стратегически выгодную позицию по отношению к другим государствам. Торговля пряностями – союз как политический, так и экономический. Олум перечеркивает это политическое равновесие и тем самым делает тебя уязвимым. Именно к нарушению баланса и стремится Мадира. Люди всегда жаждут этой власти, и стоит им раз поддаться соблазну, их уже не удержать. Если этим человеком будешь не ты, найдется кто-то другой. И когда это случится, вся Лига пряностей рухнет. Жизненно важно поддерживать баланс. Ради самого выживания человечества и ради Уст, управляющих нами, обязавших нас хранить верность данному обещанию. Нас всех страшит, какие напасти обрушат на нас Уста, если мы подведем их. Этот страх повелевает нами здесь, и мы воспринимаем его всерьез. Вот почему Иллинди должно оставаться под покровом тайны. И почему необходимо следовать связанным с Устами духовным практикам. Вот по этим причинам олум не должен проникнуть во внешний мир. Ни сейчас, ни впредь.
Амир хмыкнул, потом расхохотался в голос.
Мюниварей, сам столь склонный к смеху, выглядел оскорбленным.
– Что тут смешного?
– Лишь то, что во всю эту историю каким-то образом оказался втянут чашник. Вы тут толкуете про баланс и равновесие, но вы имеете хотя бы понятие, как много неравенства в том, внешнем мире? За ваш драгоценный баланс приходится платить немалую цену. Ради него выстроена социальная иерархия, несправедливая сверху донизу. Я нахожусь в самом ее низу, являюсь самым презренным ее членом, а теперь вот взял и оказался самой важной фигурой в деле ее спасения. – Он покачал головой. – Всякий раз, когда мне кажется, что судьба нашей касты не способна быть более ничтожной, жизнь берет и удивляет меня.
Мюниварей скроил сочувственную мину, но, будучи академиком до мозга костей, не сумел удержаться от любопытства:
– Боюсь, я не знаю, что означает «чашник», но полагаю, ты имеешь в виду себя и прочих носителей. Вратокасту. Про вас говорят, что вы дети Уст. Избранные, путешествующие по их кишкам, благодаря чему все остальные получают то чистое, чем благословили Уста девять королевств. Именно поэтому королевства так долго угнетали вас, следуя букве писаний. Это вопрос чистоты.
Амир этого не знал. А Карим-бхай? Он-то наверняка должен знать. Никто не читал писания так много, как старый носитель. Без ведома высокожителей, разумеется. Он тоже может быть в курсе, предположил Амир. Внизу, в Чаше, имелась лишь горстка таких, как он, кто смотрит на писания с презрением и склонен рассматривать восемь королевств так, как видит их Илангован.
Осознание своей чистоты, а точнее, ее абсурдного отсутствия накрыло его, как волна, грозя сбить с ног и утащить в пучину. Он всегда полагал, что высокожители презирают чашников из-за их профессий: дубильщики, чистильщики канав и уборных, уборщики в свинарниках, крематориях и барабанах смерти, разносчики-дааки и переплетчики, пастухи, сметатели листьев и, не в последнюю очередь, носители. Но нет, эти работы были не причиной, а следствием. Все как раз наоборот. Проходя через задний проход Уст, носители, как и чашники в целом, являлись той частью мира, которой присуща неизбежная нечистота, и взаимодействие с ними прочих сословий сводилось к порке перед Вратами.
Устам наверняка ведомо, что их так называемые «дети» страдают таким вот образом. Уж если они способны выявить, кто выведал тайну Иллинди, то и про эту несправедливость должны знать. Определенно знают… и поощряют ее.
У Амира участилось дыхание. Он вдруг почувствовал себя маленьким, незначительным. Даже держа в ладонях судьбы миров, он ощущал себя ничтожным существом, презренным и нечистым творением природы, и сознание этого факта вонзалось в него, как жала сотни пчел.
В нем вскипело желание сказать Мюниварею то, что он слышал, пока находился в Устах. Они просили Амира, свое дитя, о помощи.
«Ты пока еще не разобрался, что к чему, – осадил он себя. – Хотят ли Уста остановить именно Мадиру? Сначала убедись. Не будь дураком и не выбалтывай ничего этому безумному ученому, который держит тебя тут в плену».
Нет, он покуда оставит это при себе. Он был далек от правды, определяющей жизнь в восьми королевствах, но с ней предстоит разобраться в другой раз. Сегодня следует вернуться назад. И не мытьем, так катаньем добыть Яд. А потом… потом все будет не важно. Ни Врата, ни королевства. Ни нечистота. Он окажется на островах в Джанаке, в безопасности, вместе с семьей, и будет жить в Черных Бухтах среди подобных ему людей.
Вот то, к чему следует стремиться.
От противоположного края пещеры отделились две фигуры. Пока они приближались к ложным воротам Мюниварея, Амир узнал в одной Маранга. Высокий мужчина в длинной, шафранового цвета мантии, на голове – красный тюрбан из множества слоев материи. В руке Ювелир держал шамшир[32].
Его спутницей была девушка значительно ниже его ростом. Волосы ее были собраны в одну блестящую косу, ниспадающую до локтей. У нее были карие глаза, высокие скулы и широкий нос, выделяющийся на фоне губ, таких тонких и суровых, что у Амира возникло сомнение, разжимаются ли они когда-нибудь, чтобы заговорить. На прикрепленном к поясу ремешке висел ятаган вроде того, каким орудовал Файлан. Амир сглотнул. У него перед глазами живо предстали сцены того, что сотворило такое оружие с халдивирами.
Сегодня хороший день, чтобы произносить как можно меньше слов.
Мюниварей хохотнул, ломая лед:
– А, Маранг. Вижу, ты привел… достойного спутника для нашего дорогого носителя.
– Необходимое дополнение, – отозвался Маранг.
Он смерил Амира полным презрения взглядом, как если бы, будь его воля, он посадил бы его в самую глубокую темницу и оставил гнить.
Его взгляд был направлен не на лицо Амира, но на его горло – на клеймо пряностей.
– Носитель, – произнес он баритоном, пробирающим Амира до костей. – Это Калей, служительница-юирсена. Она будет постоянно сопровождать тебя, и тебе строго рекомендуется прислушиваться к ее словам, прежде чем предпринять что-либо. В свою очередь, ты будешь служить ей проводником по твоей стране и не предпримешь попыток выдать или предать ее. Она без колебаний тебя убьет.
Переварив сказанное, Амир собрался с духом, сделал шаг вперед и протянул руку. Калей бросила быстрый взгляд на Маранга и поспешно взяла под козырек, отчего все почувствовали себя неудобно.
– В любом случае, если ты вздумаешь уклониться от выполнения миссии, – продолжил Маранг, – Уста будут знать. И тогда я не колеблясь отправлю юирсена. Поверь на слово, все твои близкие и родные падут под их мечами. Только ты стоишь между жизнью близких и их гибелью, которая будет на твоей совести.
Амир сглотнул слюну, прикусил язык и ответил слабым кивком.
Маранг выставил перед собой принесенный шамшир.
– Это Алкар, клинок, выкованный непосредственно в Устах и несущий их священный аромат. Такое оружие используется каждым воином-юирсена. Иди и покончи с Мадирой, – произнес он обыденным тоном, как если бы просил снять с огня горшок, когда похлебка сварится. – Сделай это до того, как юирсена смажут лбы кровью.
Трепеща, Амир принял шамшир из рук Маранга. Вопреки ожиданиям, клинок был легким, как палочка корицы. В воображении Амира зазвучал звон стали о сталь. У себя в Ралухе он всегда носил при себе маленький нож-чаку, который удобно спрятать в складках саронга или пижамы. Он никогда не принадлежал к бесшабашным типам, которые выходят из дома после заката поразвлечься или подраться. Но, будучи чашником и одновременно носителем, он зачастую подвергался риску нападения не только со стороны высокожителей, но и тех, кто рыщет по Чаше в темных переулках в расчете поживиться щепоткой-другой ценных специй.
Но чаку – это чаку, а вот широкий, изогнутый шамшир – такого ему даже держать в руках не приходилось. Но было нечто особенное в этом мече, что делало его годным. Стоило коснуться рукояти, и Амир ощутил покалывание кожи, как если бы через миллионы пор в его ладони проникали частицы стали; стоило ему повернуть саблю, как яблоко эфеса блеснуло в резком сапфировом свете.