Амир негодовал. Какие они благочестивые и трудолюбивые, что готовы обречь мальчишку одиннадцати лет на жизнь, полную мучений и рабства!
Кабир должен был уже приступить к исполнению долга носителя. Возможно, в эту минуту он в Талашшуке, плетется следом за товарищами по мощеным улицам, застроенным чайными домами и шиша-махалами.
В завершение ритуала ведущий его жрец встал, отряхнул одежду и направился к блюстителям престолов. Один за одним, по благословению жреца, правители спускались в яму, чтобы поместить орудия на священный клочок земли. Орбалун последним возложил лопату и вылез. Священник поместил поверх прочих инструментов серп, как символ земледелия Халморы, и дал знак к окончанию ритуала. Теперь никому в восьми королевствах до конца недели не разрешалось собирать урожай каких-либо специй.
Как только вернулся Орбалун, а жрец возложил последнее из орудий, зрители из джанакари разразились торжествующими возгласами. Звук волной растекался среди террасных рисовых полей. Амиру куда больше нравились построенные на безмолвных жестах руками церемониалы афсал-дина в Амарохи или даже ритуал с посевом в Халморе, когда ритуальному танцу предшествует дождь из семян.
– Каждый год афсал-дина проводится в другом королевстве, – пояснил он Калей. – Только в Джанаке праздник такой шумный, такой… буйный.
Но Калей, похоже, не слушала. Она опустила веки и… молилась. Губы ее шевелились, произнося безмолвные строфы, а когда гимн закончился, девушка открыла глаза, коснулась изгороди, к которой они прижимались, и трижды почтительно хлопнула по лбу.
– В Иллинди люди идут под горой к краю Уст, – сказала она. – Там они жертвуют свои земледельческие орудия Устам в ознаменование начала праздника урожая. А через две недели выковывают новые.
– Какое уважение, – язвительно заметил Амир.
Но Калей уже утратила интерес к происходящему. Он понял, что она думает про Мадиру.
«А ты думаешь про Харини», – напомнил он себе.
Что замышляют эти двое? В голове звучали слова Уст: «Она делает ставку на ложь».
Когда гомон улегся, внимание Амира снова сосредоточилось на поле.
– Глянь, – обратился он к Калей.
Голос жреца перекрыл шум ветра; по его знаку королевские особы расступились, образовав более широкий круг, и разбились на пары, повернувшись друг к другу. В качестве замены отсутствующего блюстителя из Халморы был призван один из высокопоставленных министров. Орбалун составил пару с правительницей Каланади – высокой желтолицей женщиной в одежде из кожи, с волосами, ниспадающими волнистыми прядями до пояса.
По сигналу, как велел обычай, они начали танец. Орбалун был явно не в настроении: делал излишне широкие шаги или слишком низко кланялся. Блюстительница из Каланади, напротив, исполняла фигуры с воодушевлением. Она двигалась куда более проворно, быстро, куда с большей охотой следовала неуклюжим шагам Орбалуна. Когда он обхватывал ее за талию и крутил, женщина вращалась вихрем под его образующей арку рукой, ни разу не споткнувшись на грязной земле. Амир представил, как танцует с Харини, возможно в более уединенной обстановке, и сглотнул слюну.
Танец продлился, надо полагать, всего несколько минут; когда он закончился, зрители-джанакари разразились стонами и недовольным гулом. Почти сразу те же самые люди издали уже приветственные вопли; блюстители престолов отвесили поклон в их сторону, взявшись в знак признательности за руки.
Калей бросила взгляд на нескольких человек, сидящих на корточках поблизости от церемониальной ямы. По свистку човкидаров эти люди встали и побрели вперед. Вокруг головы у них была обернута чалма, на плечо наброшено испачканное полотенце, надетые поверх лунги свободные рубахи трепало на ветру.
Носители. По одному из каждого королевства, в очередной раз за исключением Халморы. Им предстояло получить благословение у блюстителей престолов. Амир поправил шарф, клеймо пряностей под которым словно зашевелилось. Пока они шли, один из носителей споткнулся, потом выправился и догнал остальных.
Рука Амира невольно стиснула плечо Калей, а дыхание перехватило. Он узнал того, кто споткнулся. Того, кто опустился сейчас на колени перед Орбалуном и снял чалму. Грива знакомых седых волос упала на плечи, колыхаясь на ветру.
Это Карим-бхай.
– Они должны быть во дворце, – сказала Калей, не замечая волнения Амира. – Идем, нам нужно постараться проникнуть внутрь.
Амир удержал ее:
– Там полным-полно човкидаров. Нам стоит дождаться Карим-бхая.
– Кого? – Калей сдвинула брови.
Амир указал на поле:
– Того носителя, что преклонил колени перед Орбалуном. Я его знаю. Он поможет нам. Это самый находчивый человек в восьми королевствах.
Чувство облегчения разлилось у него в груди. После прожитых среди всего чужого и опасного последних дней появилось нечто знакомое, принесшее запах дома. Здесь его самый старинный друг…
Уста всегда знают…
Амир порывисто ухватил Калей за руку и потащил через толпу. Каждый, кого он оттолкнул, каждый, в лицо кому посмотрел… «Нет-нет, не думай об этом, – твердил он себе. – Это не может так работать». Но можно ли быть уверенным? Неужели он подвергает опасности жизнь всех этих людей, просто находясь рядом? Он зажмурил глаза и заработал локтями, увлекая за собой Калей, пока они не оказались на свободном пространстве. Не чувствуя больше тесноты, но все еще тяжело дыша, они зашагали по дороге в порт.
Когда она вырвалась из его хватки, он глубоко и судорожно задышал, опустился на четвереньки на дорогу, пыльную после того, как тысячи джанакари протопали по ней не далее часа назад.
– О чем я думал?
– Выражайся яснее, – пробурчала Калей, растирая запястье в том месте, где его сдавил Амир.
Амир провел пятерней по волосам:
– Карим-бхай… Он знает. Я все рассказал ему про Иллинди.
Губы Калей были по-прежнему плотно сжаты. Амир зажмурился. Он опасался худшего, и ее молчание оправдывало этот страх.
Девушка поправила висящую через плечо сумку.
– Вот почему дворец – наш лучший выбор.
На этот раз Амир не стал возражать. Он поник, придавленный к земле грузом ответственности, внезапно свалившимся ему на плечи. Более того, он проголодался. Ему хотелось послать куда подальше весь этот план, спуститься в порт, заглянуть в харчевню и пропустить кружку эля, закусив соленым арахисом и кара сев[33], а потом угоститься блюдом мин куламбу[34] и рисом. Это были традиционные яства джанакари, которые чашникам доводилось попробовать в ходе исполнения долга. И вот теперь он здесь, не на тропе пряностей, но по своему делу, в погоне за призраком. Другая плеть занесена над его спиной, и за этой плетью стоят Маранг и его кровожадная армия. Время, как всегда, обвило Амира петлями из острых шипов.
Быть может, все кончится сегодня. Они найдут Мадиру, сделают дело и наконец он и вся его семья обретут-таки свободу.
«И быть может, если тебе удастся заглянуть достаточно далеко в море, – пообещал он себе, – ты увидишь место, где проведешь остаток своей жизни».
Амир надеялся, что разбираться с Мадирой будет Калей. Его задача лишь в том, чтобы служить проводником. Его бросало в ужас при мысли о необходимости пользоваться шамширом, врученным ему Марангом. В воображении он снова и снова представлял себя в бою, но даже в этих воображаемых поединках не всегда выходил победителем. Даже в грезах молодой человек не переставал осознавать собственную неподготовленность.
Калей лучше для этого подходит!
До того как подняться по неровной тропе к дворцу, на монеты из кошеля Калей они приобрели в прибрежной лавке одежду для Амира: традиционную джанакскую чогу[35] черного цвета с зеркальными бусинами из поддельного сапфира и пижамные штаны до щиколоток, скрывавшие большую часть чаппал[36], кожа которых сильно износилась.
Калей пожаловалась, что ей неуютно в сари, поэтому выбрала каштанового цвета шальвар-камиз, а голову окутала полупрозрачной голубой дупаттой.
Слившись таким образом с окружающими, они получили большую свободу передвижений, особенно после того как сбежали из толпы зевак, наблюдающих за ритуалом. Впереди и позади раскинулся окрашенный в мириады цветов город, с его скоплениями конусовидных домов и поселками, и далее портом, где на фоне ярко-оранжевого закатного солнца, погружающегося в жидкую стихию за горизонтом, обрисовывались силуэты множества лодок.
На входе во дворец их снова остановили човкидары. Калей в очередной раз помахала письмом и передала привет от Ювелира. Снова после оживленного обсуждения шепотом их пропустили, хотя стражники потребовали сдать оружие – его сложили в комнате близ ворот. В душе Амир был рад расстаться с шамширом, а вот Калей как раз наоборот. Она шла и бормотала себе под нос, словно замышляла план, как заполучить ятаган обратно.
Впечатления от здешнего дворца совсем не походили на те, что остались у Амира от халморской килы. В то время как резиденция Харини была мрачной и пустынной, в прилепившимся к горе каменном замке Джанака царила атмосфера праздника. Повсюду огни: фонари на натянутых по диагонали веревках, канделябры, люстры под сводчатыми потолками, свечи в стеклянных колбах и даже искусственные светлячки, подвешенные на невидимых нитках к крыше. Повсюду сновали слуги, напевая, щебеча и смеясь, разносили тарелки с ладду[37], джалеби[38] и джамуном[39], а также гуджией[40], посыпанной орехами и щепоткой корицы. Именно запах корицы царил повсюду, наполняя воздух своей густотой и сладостью. Это благоухание напомнило Амиру один праздник в Чаше, когда парочка воров стащила со склада целый мешок корицы и позвала всех отметить успех на нижней площади. И хотя корица не была самой любимой из его пряностей, молодой человек не мог не поддаться очарованию ее аромата.