Как раз в тот миг, когда Амир заметил намек на колебание, крошечную морщинку размышления на лице Секарана, Калей поднырнула под наставленный на нее клинок, подхватила с земли свой ятаган и атаковала ближайшего противника. Удар разрубил ему плечо, и он закричал от боли. Калей крутанулась, ухватилась за Карим-бхая и использовала его плечо как точку опоры, чтобы приподняться и пнуть противника, напавшего сзади. Ее нога угодила ему в лодыжку. Меч островитянина выпал у него из руки, сам он рухнул навзничь. Используя инерцию своего движения, Калей обогнула его, подхватила выпавший меч и метнула в человека, проходящего между двумя деревьями. Клинок ударил плоской стороной ему по лбу и сбил с ног. Калей подбежала, запрыгнула на упавшего и впечатала ему кулак в зубы, оборвав стон.
– Калей, берегись! – выкрикнул Амир.
Девушка крутанулась, но опоздала на миг. Палица Секарана обрушилась ей на плечо. Послышался громкий хруст, Калей упала, схватившись за руку. Крик ее едва успел подняться до макушек деревьев, а два человека уже напрыгнули на нее и вырвали ятаган, а третий придавил ее к земле. Кровь цветком лотоса растекалась по ее плечу, сбегала струйками по руке.
– Прекратите, пожалуйста! – взмолился Амир.
– В железа́ их, – распорядился Секаран спокойно. – Посадите их в клетки.
Амир не сопротивлялся, когда пара рук схватила его. Хасмин, безоружный, злился, норовя вырваться, пока ему стягивали запястья. Только Карим-бхай не сопротивлялся, а просто выставил руки.
– Они пришли за котамалли, сагиб, – сказал он Секарану, стараясь умилостивить того употреблением древнего названия кориандровых листьев. – Старый человек лгать не станет.
Секаран улыбнулся:
– Ты один из нас, кака, и я уважаю того, кто проделал путь через несколько королевств, чтобы повидать Черные Бухты. Но я тебе одно скажу: мы даже не держим листья кориандра на этом острове.
Глава 13
Пряность – это ужасный грех. Но ужаснее, чем пряность и даже чем любовь, есть потаенный удел желания и мечты, стремления пройти через Врата пряностей и вступить на порог странного мира. Вместо этого радуйтесь миру, данному вам в пределах ограды, и будьте благодарны Устам, наполняющим ваше чрево. Жизнь слишком коротка, чтобы впитывать в себя чудеса нового мира.
Даже пройдя мили две по джунглям, Амир продолжал ощущать близость побережья. Соленый аромат бил в ноздри, воздух был напоен влагой, их атаковали жуки и москиты, укусы которых вызывали не унимающийся зуд. Уши наполняло постоянное жужжание, с которым соперничали только глухие удары сердца.
Секаран вывел группу на поляну у подножия горы, где перед ними открылось скопление бамбуковых и дощатых строений. Дома на сваях, дозорные башни, каменные бастионы под навесами из парусины, а также четко очерченные дорожки придавали поселению вид небольшого города. Улицы были испещрены лужами. Входить в поселение отряд, по всей видимости, не собирался. Вместо этого они обогнули еще не вполне проснувшийся городок. Наступил истинный рассвет, и Амир видел, как вдалеке взбираются по горному склону первые лучи солнца, окрасившие горизонт светло-охряными мазками.
Пираты подвели пленников к узкой тропе, петляющей в сторону гор, но тут Секаран поднял руку. Стражники все как один встали. Амир заметил, что взгляд Секарана сосредоточен на городе.
– Где Марича? – спросил он у кого-то из своих.
– Да еще на толчке, должно быть, – последовал ответ.
Несколько человек загоготали.
– А Сумати? Нека я тоже не вижу.
Среди стражников послышался ропот. Те двое, что удерживали Калей, выглядели смущенными. Последовательница юирсена бессильно висела между ними, с вывернутой под неестественным углом рукой и перепачканная кровью после удара палицы Секарана. Хасмина стерегли трое. Лицо сенапати выражало брезгливость, как если бы он хотел навечно стереть из памяти каждый миг, проведенный в обществе людей из вратокасты.
– Колодец пуст, – сообщил один воин, вытянув руку.
Глаза Секарана прищурились.
– Тогда какого рожна все еще дрыхнут?
Двое стражников отделились от отряда и порысили в поселок. Они заглядывали в дома, откидывали пологи из парусины, проверяли склады. А спустя какое-то время вернулись, бледные как смерть.
– Мы пытались разбудить некоторых, но они словно заснули пару минут назад. Не растолкаешь.
У Амира заколотилось сердце.
– Не настал ли подходящий момент проверить ваш запас кориандровых листьев? – предложил он. – Тот самый, который у вас тут вроде как не хранится. Тогда вы, может, нам поверите?
Секаран пробурчал что-то, потом подошел и встал в футе от Амира. Его явно раздирали противоречия, и даже в тусклом свете Амир видел по глазам, что он допускает возможность поверить чужаку из Ралухи.
– Дей, – процедил он вместо этого сквозь зубы. – Это последний раз, когда ты открыл рот. Твоя голова еще прикреплена к туловищу только потому, что ты носитель. Не утеряй этой привилегии. Во второй раз предупреждать не буду. Если я сказал, что листья кориандра в безопасности, то так оно и есть. Двадцать лет собирать урожай и оберегать его от флота джанакари! И ты думаешь, что пара каких-то женщин способна обманом пробраться на остров и обчистить нас?
Эти женщины? Да, могут, подумал Амир.
Но промолчал. Сердце продолжало стучать при мысли, что в Черных Бухтах он может вновь свидеться с Харини. Врата, что он скажет ей? Рассердится она за его поступки? Он искал ответы на бесчисленное множество вопросов, но больше всего боялся, что Черные Бухты покажутся Харини обителью хаоса и беззакония. Если ему как-то удастся выпутаться, здешние края станут его новым домом. А если их с нею сердца находятся в правильном месте, она может в один прекрасный день присоединиться к нему.
Так много грез. В какой же миг суждено ему проснуться?
Секаран почесал бороду. Похоже, он решил взять дело в свои руки.
– Пойду проведаю Благословенного, – заявил он и скрылся в поселке.
Среди жужжания мошкары и редеющего тумана, не говоря уже про общество нервничающих людей с оружием, следующие несколько минут показались довольно безрадостными. Но Амир не чувствовал страха. Только возбуждение. А вот Карим-бхай просто стоял, невнятно бормоча под нос молитву.
Некоторое время спустя Секаран выбежал из деревни как ошпаренный. Палица едва не падала у него из рук.
– Благословенный! Его нет в доме.
Воцарилась мертвая тишина. Секаран выронил-таки палицу.
– Это… Это невозможно. Он был у себя после вчерашнего пира… Врата, мне не следовало оставлять его одного.
Прежде чем Амир успел хотя бы в голове составить ответ, тишину колонии нарушил громкий звук рога. Доносился он со стороны бухты. Стая птиц сорвалась с веток в джунглях и взмыла в небо.
Тишина нарушилась, и уже навсегда.
Секаран подобрал палицу и повернул голову в сторону бухт:
– Галеры!
Под настойчивый гул рога толпа стражников напролом побежала через джунгли, прочь от ведущей в горы тропы. Вооруженные арувалами и кирками люди собирались в центре деревни, вид у них был растерянный. Все перешептывались, гадая, почему подан сигнал. Несколько человек зашли в дом к Иланговану – это было высокое бамбуковое строение с зашторенными окнами – и вышли еще более встревоженные.
К Секарану подошли двое стариков. На них были просторного кроя баньяны и саронги, привычная ночная одежда для чашников.
– Что это значит? – спросил самый высокий с легкой дрожью в голосе. – Это ты дал команду дуть в раковину? Где Благословенный?
– Я не знаю, анна[49]. – Секаран покачал головой. – Всего пару часов назад он был у себя. Когда пир закончился, гости удалились в свои шатры. Я расставил охрану вокруг его дома. Это были Марича, Сумати и Нек.
– А эти? – Тот старик, что пониже ростом, впился глазами в метку на шее Амира. От него воняло чесноком. – Кто они такие?
– Мы поймали их на западном побережье. Двое из них – носители. Женщина – воин, поранила Говардхана и наваляла Кале. Этот вот, – Секаран указал на Хасмина, – хочет видеть, как Благословенного спустят в Завиток. Човкидар из Ралухи.
Собравшаяся толпа зароптала.
– Повесить его! – крикнул кто-то. – Скормить стервятникам, хо!
Толпа выходцев из вратокасты вокруг них густела, и надежды Амира на сродство душ начали таять. Ожидалось, что в один прекрасный день, когда его прибьет к здешним берегам, эти люди станут ему братьями и сестрами. Он хотел, чтобы они увидели будущее в его глазах, его принятие всего, что создано здесь и что необходимо делать ради продолжения этой жизни, не оскверненной высокожителями, плетьми човкидаров и бесконечными требованиями королевских особ.
Но встреченный им прием никак не сочетался с воображаемым идеалом.
– Прошу, развяжите нас, – произнес он с мольбой в голосе. – Нам известно, кто ваши гостьи. Мы в силах помочь!
Секаран поднял палицу, чтобы ударить Амира, но тут из кустов выскочил гонец. Это был мальчишка лет двенадцати-тринадцати, не старше Кабира, и худой как тростинка.
– Анна! Анна! – заверещал он. – Они захватили…
Гонец споткнулся и упал бы, не подхвати его Секаран.
– Говори по существу, Мару. Что ты видел?
Мару тяжело дышал, и слова выходили из него рывками, теряя слоги.
– Они… Те две женщины… Он… они…
– Они забрали котамалли? – Секаран схватил мальчишку за шкирку.
У парня округлились глаза, он отчаянно замотал головой:
– Нет. Не листья кориандра. Они забрали его, анна. Благословенного!
Под Амиром подкосились ноги. Из него словно разом ушли все силы.
Мадира и Харини… если они приплыли в Черные Бухты не за листьями кориандра, то зачем? Для чего им похищать Илангована? Чтобы обменять на кориандровые листья? Или… или… или… Имеет ли это в самом деле смысл? Скованный цепями, Амир проклинал свою беспомощность, особенно среди людей, которых мечтал назвать однажды своей семьей.