– Куда они направляются? – требовательно спросила Калей.
Секаран глянул сердито на нее, потом на Амира и медленно опустил трубу:
– Это лишено смысла. Они… они идут к Завитку.
Амир бросился к поручням. С этого места ему сложно было отличить один курс от другого. Зато он видел, как вдалеке ясный свет дня совсем немного темнел, окрашивая синевой свод небес. Карим-бхай зашептал молитву Устам. Калей не шевелилась, впав в оцепенение, как если бы ждала, что пройдет некий отрезок времени и слова Секарана станут явью.
Однако этот отрезок прошел, потом прошло еще несколько раз по столько, а ничего не менялось. Их корабль нагонял галеру Илангована, но серая пелена впереди начала опускаться. Волны стали выше. Сотни лодок следовали за их судном по флангам или тянулись позади. Атмосфера нетерпения охватывала флотилию. Дурман прошлой ночи рассеялся, сменившись страхом при виде того, как две незнакомки похищают вождя. Но по мере того, как хребты волн становились круче, лодки начали отставать: сперва немного, затем все заметнее.
– Они плывут к смерти, – прошептал Карим-бхай.
Если утро и наступило в тот день, то не в этой части моря. Назревал шторм. Секаран подгонял моряков, выкрикивая все более отчаянные приказы. Неуверенность с его стороны – это последнее, чего хотелось сейчас Амиру.
Спустя час остальные лодки окончательно отстали, и в бурных водах остались только два больших корабля. Впереди проступили очертания Завитка, и Амир в первый раз увидел, что это такое.
Меньше чем в миле далее по курсу море заканчивалось. По крайней мере, такое создавалось впечатление, ибо потом оно исчезало за завесой мглы, порожденной кипящим на горизонте штормом. Стена дождя и грозовых туч поднималась до самого неба, скрывая лежащий за ней океан. Тьму рассекали багровые сполохи молний, дававшие понять, что сунувшимся в этот заповедник зла не стоит питать надежду выжить. Волнение усиливалось, как плач среди тишины, – то была свирепая, мстительная толчея, грозящая разбить все в щепы.
Два корабля едва держались на воде. Амир цеплялся изо всех сил, когда корабль с трудом переваливал через очередной гребень, а брызги обрушивались на палубу.
Что делают Мадира и Харини? Это же самоубийство!
Затем, без всякого предупреждения, флагман Илангована пересек порог и исчез в Завитке.
У некоторых из вратокасты вырвался стон. Кто-то взвыл, в отчаянии колотя себя кулаками в грудь, как если бы судьба Илангована была уже решена.
Стоя рядом с Амиром, Калей отдала спокойный, но твердый приказ:
– За ними!
– Я не могу рисковать жизнями достойных людей, – возразил Секаран. – Внутри этой бури – смерть.
Калей не дрогнула:
– Я знаю Мадиру. Она не поступила бы так, не имея цели. За ними.
Она выхватила ятаган и приставила к горлу Секарана. С десяток воинов тут же обнажили оружие и обступили Калей. Они знали, на что способна девушка, но на их стороне было подавляющее большинство. Амир попятился, даже не пытаясь достать из ножен бесполезный шамшир.
Секаран колебался. Определенно, он на это не пойдет. Предводитель пиратов сунул в рот два пальца и пронзительно свистнул. Моряки разом опустили оружие и разбежались по местам. Гребцы изготовились.
– Держись! – заорал Секаран, направляя корабль к Завитку.
Амир сгреб в охапку Карим-бхая, и они вместе ухватились за мачту. Паруса на ней затрепетали, стоило шторму принять их в объятья.
Несколько минут тьма была непроницаемой. Оборачиваясь, Амир мог различить слабые проблески солнца на отрезке моря вдали. Как ни странно, это путешествие его не страшило. Что-то внутри соглашалось с Калей. Мадира спланировала это. Но зачем?
Они пересекли границу шторма. Оглушительный поток дождя и ветра обрушился на корабль, сбив его с курса. Амир до самых костей содрогнулся при столкновении с этой завесой, злокозненным творением Уст. В ушах у него гудели звуки Завитка, как если бы он плыл по бесконечному кладбищу погибших кораблей – сырой, зловещей пустыне. Не это ли чувствуют Обреченные? Так начинается их гибель?
В глубине тьмы раскаты грома достигли пугающего крещендо. Не было видно никаких признаков идущего впереди флагмана Илангована. Амира охватил страх, что корабль утонул, и сердце его сжалось при мысли о Харини.
В центре Завитка Секаран вскинул руку и выкрикнул гребцам и матросам приказ остановиться. Корабль кренился и раскачивался, но не двигался вперед. Закручивающийся вихрем шторм налетал со всех сторон, но корабль был сработан на совесть и выдерживал всю ярость, какую обрушивал на них Завиток.
Амир едва мог расслышать разговор матросов между собой. Карим-бхай сполз на палубу, глаза у него были закрыты, лицо стало мокрым от дождя, губы непрестанно шептали молитвы. Калей стояла у края борта, наклонившись вперед, и вглядывалась во тьму, пытаясь разглядеть Мадиру и ее корабль. Штормовой ветер трепал заплетенные в косу волосы девушки.
Хасмин, не сдвинувшийся с места, хмыкнул:
– Что за сборище недоумков!
«Громкие слова, – подумалось Амиру, – для того, от кого страхом воняет, как кардамоном в день сбора урожая».
Секаран, которого реплика Хасмина задела сильнее, чем пугал приставленный к горлу клинок Калей, пошел, огибая девушку и матросов, к месту, где лежал Хасмин. Он наклонился и костяшками пальцев резко ударил сенапати в нос. Начальник човкидаров моментально лишился сознания. Капли дождя стекали по его лицу и заливались в открытый рот.
Он сам напросился, подумал Амир.
Карим-бхай, вымокший до нитки, встал и заковылял вперед.
– Пустая надежда, Секаран. Нужно поворачивать, пока Завиток не поглотил нас. Отсюда никто живым не возвращался.
– Придется тебе пересмотреть это мнение, бхай.
Амир вглядывался в темную даль с отвисшей от удивления челюстью. На значительном расстоянии впереди шторм вроде как заканчивался. И там, на краю губительной пропасти между Завитком и неведомым, находился корабль Илангована. Он то исчезал за завесой мрака, то появлялся, сполохи молний обвивали его паруса, но не испепеляли их. Буря все еще продолжала яриться, как запертый в клетку зверь, время от времени вспышки света меж морем и небом отбрасывали тень в форме пиратской галеры, а лихорадочный трепет парусов предвещал неизбежную гибель, с которой Амир уже смирился.
Амир гадал: что видит Харини на другой стороне? Тьму? Новый свет, мешающий вернуться? Тем не менее их корабль уже пережил шторм. А на нем даже не моряки.
Мадира знает что-то, что неизвестно всем прочим.
Амиру, как и остальным на борту, потребовалось какое-то время на осознание факта, что корабль Мадиры снова движется. И теперь он с пугающей скоростью приближался к их галере, находящейся в центре Завитка. Ветер тут дул в южную сторону, и подхваченный волнами флагман несся на них. Всполошившись, Секаран повернулся и зашагал через палубу, как если бы счел, что с него довольно этого безумия. Он принялся снова организовывать своих людей, давая команду повернуть корабль.
Спустя несколько секунд флагман Илангована промчался мимо них. Шлейф из брызг обрушился на палубу, где стоял Амир. Секаран расторопно бросился в погоню. Амир, Карим-бхай и Калей схватились кто за что мог в темноте, и при каждой вспышке молнии Амир читал ужас у всех на лицах. У всех, кроме Калей, хранившей невозмутимость.
Она готовилась брать другой корабль на абордаж.
«Готов ли ты?» – спросил он себя.
Пальцы Амира обвили рукоять переданного Марангом шамшира. До этого он никогда в жизни не орудовал клинком. И определенно не горел желанием принять участие в бою против Мадиры и халдивиров и уж тем более против Харини, особенно пока остается столько ждущих ответа вопросов.
«Непременно будет лучшая жизнь для тебя и твоей семьи, обещаю, – твердил он себе. – Вдали от Чаши, вдали от Ралухи».
Слова Харини звучали у него в мозгу, и лучше уж слышать их, нежели эту басовитую, звучную и хаотичную симфонию Завитка, способную в любой момент превратиться в реквием.
Что имела она в виду? Как-то они сидели вместе на влажной земле с наружной стороны халморской килы. Пальцы их были сплетены, слуха касалось жужжание насекомых. Они хранили полное и хрупкое молчание, достойное тех нескольких минут, что оставались Амиру перед тем, как поспешить обратно в лабиринт и снова метаться по тропе пряностей, подобно заплутавшему муравью. И она нарушила эту священную тишину, чтобы прошептать, как хочет быть с ним, при этом в месте лучшем, чем Чаша Ралухи. Эти слова не казались ему пустыми – ни тогда, ни теперь. Но сейчас Харини была впереди, сражаясь за возрождение поблекшего престижа империи куркумы, стремясь ублажить процессию жрецов, осаждающих ее в древней киле. Он силился примирить в уме два образа, понять, какое место имела Харини в виду, говоря о стремлении вытащить семью Амира из Чаши. Искренне ли стремилась она быть с ним? Или в конечном счете сердце ее склонялось к родителям, жрецам и народу той килы, где она появилась на свет и выросла?
Врата, он не мог дышать – здесь, среди этого темного моря, лишенного воздуха! Лишенного света. Его чувства сталкивались с разворачивающейся перед ним реальностью, и существовал лишь один способ разрешить этот конфликт.
Когда они вырвались из завесы Завитка и снова показалось бледное небо с намеком на солнце, Амиру подумалось, что не все еще так безнадежно. Он обвел взглядом остальных. Секаран утирал воду с лица, лицо его скрывалось под маской гнева. Да и кто осудил бы его? Или любого другого выходца из вратокасты, только что испытавшего на себе, как пара кораблей нырнула в Завиток и вышла невредимой? Карим-бхай открыл наконец глаза и смотрел так, как если бы не видел Завитка вовсе. Хасмин по-прежнему без сознания лежал на палубе.
Когда флагман Илангована вернулся в предел Черных Бухт и направился дальше, к Джанаку, лодки и катамараны снова подключились к погоне. Пиратский фарватер украсился хаотичной цепочкой судов, петляющих между островами. Дистанция между двумя большими кораблями медленно сокращалась. Через разрывы в облаках лился свет дня, скользя между парусами и позволяя разглядеть все фигуры на борту корабля Илангована.