Безошибочно узнав стоящую на палубе Харини, Амир еще крепче сжал рукоять шамшира. Ее он заметил бы даже среди базарной толпы. Платье девушки трепетало на морском ветру, волосы собраны были в тугой пучок. Рядом стояла Мадира, с мечом наголо. Обе они были обращены лицом к надвигающейся на них громаде досок и парусины, а также яростных криков, способных оглушить даже глубоководную рыбу.
Позади них стоял Илангован.
Нет, не стоял.
Болтая ожерельем из костей, рук и ног, раскинутых и туго привязанных к бушприту, Благословенный вождь Черных Бухт был подвешен к носу галеры и взлетал, как лошадиный хвост, при каждом восхождении на волну.
Он что, таким способом прошел через Завиток?
Подгоняемый пронзительными командами Секарана, корабль настигал украденное судно, по мере того как солнце отмеряло каждый очередной градус прохождения через горизонт. Моряки готовили трапы и крючья, надевали шлемы, водили клинками по точильному камню. Утирая с лиц пот, они скрежетали зубами, когда видели Илангована прикованным к носу собственного флагмана.
Два корабля поравнялись бортами, моряки сгрудились вокруг Амира, и он заметил рядом Калей. Пальцы ее впивались в планку поручней. Врата, она была живым воплощением Уст. Глаза ее горели ревностью к долгу, кровь застыла на губах, разбитых в недавней стычке с вратокастой, на лице гримаса боли от раны в плече, причиненной палицей Секарана. В волосах россыпь куркумы, на плечах семена зиры, как если бы она свершала молитву, прежде чем появиться на палубе в качестве посланницы Уст, дабы завершить миссию, возложенную на нее Марангом и юирсена.
И не в первый раз задался Амир вопросом: готов ли ее клинок сразить Мадиру или Харини? Или любого другого, стоящего у нее на пути.
Глава 14
Гиппокрас, мускатный шалфей и вернаж разжигают желание. Страдаете от полового бессилия? Не ищите ничего иного, кроме как кашицы из имбиря, перца, галангала, корицы, употребляемой в умеренных количествах после приема пищи. Для утреннего возбуждения используйте добавленную в молоко гвоздику.
Облако специй взметнулось над кораблем Мадиры и окутало его густым многоцветным покровом. Аромат гвоздики и мациса наполнил воздух, к нему добавились запахи амчура и молотого черного перца, как если бы пряности одну за другой высыпали в огромный чан, роль которого играло море. Впервые с прошлого вечера голод зверем взыграл в животе у Амира, а хватка его руки на рукояти шамшира, и до того не слишком твердая и уверенная, совсем ослабела.
Рвущиеся в бой бойцы вратокасты вокруг него пришли в явное замешательство, когда их окутал туман из пряностей. Никто не двигался в повисшей тишине, пока два корабля, рассекая волны, шли борт о борт.
Молчание нарушил Секаран. Он отвесил ближайшему матросу подзатыльник и проревел приказ перебрасывать абордажные мостки. В следующую секунду из буроватого облака вынырнула стрела и вонзилась в череп одному моряку. Тот зашатался как пьяный, потом перевалился через поручни и упал в море.
Зрелище смерти заставило оцепеневших бойцов вратокасты очнуться. Путешествие сквозь Завиток до некоторой степени подорвало в них дух, но здесь, в открытом море, под ярким солнцем, они оказались в родном краю. Краю, который защищали десятки лет. Без промедления ухватившись по четверо или по пятеро за абордажные мостки, они стали перебрасывать их через полосу воды, в то время как Секаран положил руль на сближение с кораблем Мадиры. Как только первый мосток лег, стрелки дали предупредительный залп, мешая Мадире или халдивирам столкнуть его обратно.
В мгновение ока Калей, растолкав вратокасту, запрыгнула на мосток и побежала над водой.
– Нет, Калей! – закричал Амир. – Подожди!
Предупреждение это родилось из страха: если Калей погибнет, выполнить их миссию сразу станет неизмеримо трудней. Но она была уже на той стороне. Ее гибкий силуэт обрисовался на фоне солнца: девушка вскинула ятаган, прыгнула и врезалась при приземлении в ближайшего халдивира. Потом нырнула в их гущу и исчезла в пряном облаке.
Шум, поднявшийся на корабле Мадиры, мог сравниться только с хриплым кличем Секарана. Многие моряки, вдохновленные отважным маневром Калей, последовали за ней через прогал. Как-то исподволь Амир тоже оказался у входа на мосток. Он сам не понимал, что побудило его взобраться на поручни, ухватиться за ванты и наклониться к воде внизу. Он определенно понятия не имел, что делать дальше, просто стоял на этих досках. На той стороне он увидел Харини и Мадиру, и что-то оборвалось у него внутри, приковав к месту.
Выходит, не жажда боя толкнула его на другой корабль. Нет, не храбрость двигала им, но менее возвышенные побуждения. Быть может, причиной стало стечение обстоятельств, душевный порыв или попросту иллюзия. Но только что он стоял на поручнях, занеся ногу над дрожащим абордажным трапом, а в следующий миг получил толчок в спину и волей-неволей устремился вперед.
Амир свалился бы в воду, если бы не сила отчаяния, руководившая им в этот момент. Он зашатался, развернулся, ухватился за рубаху человека позади, от которого пахло гвоздикой, но еще более мощный напор вратокасты позади этого человека вынудил Амира снова развернуться и пойти вперед. Поток нечленораздельных слов слетал с уст молодого человека, но никто не слушал. Ему не на что было положиться, кроме своего стремления сохранить равновесие на узких досках и осознания факта, что дальнейшее промедление будет означать для него неотвратимую смерть. Поэтому он побежал: один шаг, второй, третий, четвертый. Амир мчался прыжками и пританцовывая, забыв в этот миг, что он всего-навсего чашник из Ралухи.
За спиной послышался вопль Карим-бхая, но быстро заглох в реве людского моря, в криках воинов вокруг, в плеске волн о борта кораблей, сотен лодок и пирог, уже облепивших их подобно муравьям, что волокут через Чашу кусочек мяса.
Амир зажмурил глаза, а открыл их уже на другой стороне, на сходе с мостка. Под могучий рев сторонников Илангована, сопровождаемый звоном стали о сталь, он спрыгнул на палубу. Пираты обрушились на кучку халдивиров, как шайка голодных ванасари набрасывается на блюдо с бараньей кимой[50], и Амир оторопел. Одно дело – представлять насилие, другое – зреть его воочию: фонтаны крови, рассеченная плоть, падение тела, расставшегося с жизнью. От всего этого кости Амира словно налились свинцом, а ноги прилипли к доскам палубы.
Война!
Это слово звенело у него в ушах, пока он смотрел, как Секаран и его люди сметают халдивиров.
«Это твои будущие соратники, если тебе доведется выбраться отсюда живым, – напомнил он себе. – Твоя гильдия мясников».
В своем полузабытьи он видел на противной стороне лишь одного человека, не затронутого валом вратокасты. В облаке специй сражалась Мадира, стремительная, как вспышка света. Она рассеивала вокруг себя пряности, словно одеяния, плела из них благоуханный ковер, что, будучи наброшен на людей Илангована, погружал их в транс, ослаблял их удары, заставлял оступаться и падать. Что-то серебристое мелькало в облаке, разбрызгивая кровь, и, когда Мадира появилась из пелены не далее как в паре шагов от Амира и занесла меч, Калей встретила ее. Вступив между ними, она вскинула тальвар, чтобы отразить удар блюстительницы престола Иллинди.
Калей теснила, загоняя Мадиру глубже в облако. Амир следовал за ней сквозь пелену, наполовину вслепую. Вокруг он видел только тени и слышал только разрозненные звуки – как кровь брызжет на палубу и сталь звенит о сталь. А еще скрип досок и стук от падения тел. Потом раздался далекий рев, – это еще больше людей Илангована перебрались на беспомощно покачивающийся на волнах корабль Мадиры.
Амир потерял Калей, зато нашел Харини.
Пришло время для всего того, к чему он с таким трудом готовился.
В облегающем одеянии, перехваченном кушаком воина, она пятилась под напором песчаника из джанакари. Ей удалось отразить удар, но меч выпал из ее ослабевшей кисти. Второй противник из вратокасты, тяжело дыша и с перепачканным кровью ртом, встал над ней и занес клинок.
В самый последний миг в него врезался Амир.
Оба покатились по палубе, на лице парня из вратокасты, не ожидавшего такого предательства, проступило удивление. Амир поднялся и неловким, но сильным ударом сломал противнику челюсть. Рука заныла от боли. Он отдернул ее и оглядел, весь дрожа. На сбитых костяшках выступила кровь, к горлу подкатил ком. Ему хотелось отвести взгляд от окровавленной челюсти парня – менее приятного зрелища для него и быть не могло. Но он встал, покачал головой, повернулся и протянул руки, чтобы поддержать Харини, напрочь позабыв, что в одной из них держит шамшир.
Девушка попятилась и едва не свалилась на палубу.
– Ты! – закричала она, кое-как удержав равновесие. – Амир, ты что здесь делаешь?
Зрачки у нее расширились от страха. Волосы разметались, приобретя во взвеси куркумы какой-то причудливый горчичный оттенок. От нее пахло, как от приготовленного на ночь молока или от дала аммы. Учащенно задышав, Амир поднес шамшир ближе к ней, но обнаружил, что облако специй поглотило их двоих, отделив от остальной части корабля и сражающихся. Словно заключив в кокон.
– Харини, – выдохнул он. – Я… Испугался, что один из них… – Амир резко втянул воздух, схватившись за грудь. – Калей, она… э-э… Мадира…
Он отчаянно вертел головой, но помимо Харини видел только густое облако пряностей, через которое улавливал запах моря и слышал какофонию звуков, производимых вратокастой и халдивирами. Он хватал ртом воздух, стараясь совладать со сбившимся дыханием, и кое-как ему это удалось.
– Давай уйдем отсюда, пожалуйста…
– Амир! – Голос Харини был похож на призрак, отделившийся от тела. – Врата! Тебя не должно здесь быть! Ах, какой же ты глупец!
Амир заморгал, осознав вдруг, что держит оружие, способное причинить вред стоящей перед ним женщине. Он отдернул руку. Дурман медленно отступал. Пустоту заполняли слова Харини. Амир тяжело дышал и был не в силах овладеть своим голосом.