Врата пряностей — страница 41 из 86

– А ты должна быть здесь? – Молодой человек тряхнул головой. – Никого из нас не должно здесь быть! И это я глупец? Харини, я был в отчаянии, бродя в потемках. Ты пропустила праздник афсал-дина. А потом обнаружилась в бухтах. А теперь у тебя на этом корабле Илангован, привязанный к носу. Скажи мне, что происходит? Помоги разобраться в этом безумии.

Он слышал отчаяние в собственном голосе, стремление добиться хотя бы доверия с ее стороны.

Взгляд Харини почти разбил ему сердце – в нем читался отказ.

– Амир, я не могу. У меня… у меня связаны руки. Я дала слово. Пожалуйста, поверь мне. – Она разрыдалась, пытаясь взглядом пронзить кокон и увидеть море. Потом смахнула слезы. – Врата, тебя не должно быть здесь! Джанакари подоспеют с минуты на минуту.

Орбалун был прав. Рани Зариба в сговоре с Харини.

– Ты… Ты все губишь, – возразил в отчаянии Амир, оглядываясь внутри кокона и пытаясь понять, сумеет ли из него вырваться. – Я говорил тебе… не знаю, сколько уже раз… что хочу увезти моих родных из Ралухи. И ты была согласна, что так для них лучше. И для меня. Однажды ты даже пыталась украсть для меня Яд у отца. А теперь ты замышляешь против Илангована ради… Ради чего? Еще большего количества куркумы? С каких пор тебя стали заботить эти вещи?

– Амир, тебе не понять, – парировала Харини, и в голосе ее прозвучало еще чуть больше металла. – Поверишь ли ты мне, если я скажу, что и ты не в меньшей степени все губишь?

– Важно ли это теперь? Я пришел сюда за Мадирой, как и все прочие. Вы вообразили, что просто заберете Илангована и никто даже пальцем не шевельнет? Здесь мое будущее, Харини. Будущее, частью которого ты клялась стать. Или все это была ложь?

Слова замерли на губах у Харини, она тихонько покачала головой, стоя на зыбкой палубе:

– Не обязательно эти острова должны стать будущим. Можно найти будущее и получше.

Что-то острое и жгучее ужалило Амира в грудь.

– Из всех высокожителей от тебя я меньше всего ожидал услышать, каким должно быть наше будущее. К тому же если не здесь, то где? Во Внешних землях? – Он хмыкнул. – Я свидетель, какой прок принесло подобное решение моему отцу. Прошу, нет, умоляю: не оскорбляй меня. Пусть ты блюстительница престола Халморы, а я всего лишь чашник из вратокасты, и происходящее выше моего понимания, как ты заявляешь. Но я знал женщину, которую полюбил. И хочу знать, остаешься ли ты ею до сих пор.

Руки Харини дрожали, когда она переложила меч из одной руки в другую и стала рыться в карманах одеяния. Она достала измятый клочок пергамента, мокрый и скомканный, но на удивление оставшийся целым, и передала Амиру. Тот неохотно принял его и развернул, влажные пальцы оторвали краешек листа. Это был один из первых рисунков Чаши, выполненный Кабиром, который сам Амир подарил Харини. И совсем не ожидал, что рисунок дорог ей настолько, чтобы носить его с собой и уж тем более взять сюда.

Ветер принялся трепать мокрый лист и разодрал его надвое. Одна половина полетела над палубой, другая – осталась в руке у Амира.

– Это, – хрипло промолвила Харини, – служило мне напоминанием о месте, где ты живешь, и о том, что я обязана вытащить тебя оттуда. Амир, прошу… Все, что тебе кажется, будто ты знаешь… это не так. Я только стараюсь защитить тебя.

В этот момент корабль сильно тряхнуло, и Харини пошатнулась. Амир подхватил ее и удержал; сквозь цветной туман пролетело чье-то тело и приземлилось в футе от них. Сквозь пелену специй проникали громкие звуки, и Амир предположил, что еще больше народу – быть может, даже лично Секаран – присоединились к абордажу галеры.

Но Амир цеплялся за тень слов Харини, они проникали в него, избавляя от ноши, тяготившей его с той самой ночи в халморской киле.

– Харини… – прошептал он. Корабль снова вздрогнул, вынудив Амира покрепче ухватиться за трос, обернутый вокруг реи. – Я знаю про Мадиру.

– Что? – Харини воззрилась на него, держась за поручни.

Она смотрела на него с упреком, как если бы ему следовало начать разговор с этих слов.

– Я… ну, это длинная история. Хо! Но за эти дни я побывал в Иллинди, обнаружил полную Яда пещеру и путешествовал в обществе служительницы Уст. Мне известно про юирсена, и мне… Меня нет смысла защищать от знания о них – я уже по уши замешан. Уста свидетели.

– Ах, Амир, что ты натворил?!

– Сделал то, что должен был сделать. Но это также означает, что у тебя нет необходимости что-либо от меня скрывать, – решительно сказал он. – Расскажи мне. Где прячете вы листья кориандра для производства олума?

За спиной у него снова послышался удар, сопровождаемый треском ломаемого дерева. Амир понял, что времени у них мало. В своем порыве пробиться к Иланговану через облако специй вратокаста крушила корабль.

– Я понятия не имею, о чем ты говоришь! – крикнула Харини, перекрывая плеск волн о борта двух сцепившихся галер.

– Зачем бы еще понадобился вам Илангован? – парировал Амир. – Для чего везете вы его в Джанак? Чтобы доказать Зарибе силу олума, не так ли?

Харини лихорадочно замотала головой:

– Врата! Амир, ты все не так…

Внезапно корабль рыскнул, слова замерли на губах Харини – она заскользила и стала падать в сторону Амира. Тот подхватил ее в охапку, вместе с разбросанными волосами и потоком воды; сила столкновения была такова, что и рея его не удержала. Их потащило по палубе и отбросило обратно в облако специй: корабль перевалил через гребень волны и начал опускаться в ложбину. Амир упал, на него повалилась Харини, они покатились и остановились среди ароматов корицы и шафрана, несущих воспоминание о доме.

Ароматы растаяли, вместо них в ноздри ударил густой запах семян фенхеля и чеснока. Еще тут был намек на дикорастущую горчицу, тот землистый оттенок потрескивающих в горячем масле семян, когда подают похлебку из архар дала, приправленную хрустящей джахьей[51]. Корабль превратился в громадную кухню, а море стало другим миром, отделенным от судна невидимой преградой. Причудливая пряная магия Мадиры околдовала всех на корабле.

Амир вдруг ощутил себя отстраненным, плотно окутанным специями, как если бы сами Уста разгневались на него и его битву.

«Тебя просили о помощи…»

«Мадира…»

Шепот Уст был слаб, как если бы доносился из такой дали, как недра гор Иллинди. Амир ощутил, как у него подгибаются колени: запах шафрана, пробуждающий тоску по дому, по семье, затуманил его чувства. Харини исчезла, скрывшись, должно быть, в облаке специй. Он бродил по облаку, окликая ее. Нет ответа. «Смягчи ее падение, она не должна пострадать». Амир дважды выкрикнул ее имя, потом оказался в месте, где пелена была не такой густой, – ближе к носу. И наткнулся на тело, потом еще на два. Он увидел, что палуба усеяна припудренными пряностями трупами, принадлежащими как халдивирам, так и вратокасте. Врата, сколько крови! Скользкая, жидкая, разбавленная соленой водой моря, она стекала по расщепленным доскам, а в ноздри ему бил аромат имбиря и чеснока.

Амир добрался до борта и набрал в грудь воздуха, свободного от удушающих специй. Свободного от нашептываний Уст в голове. Впереди, за пологом редкого тумана, виднелись с полдюжины джанакских кораблей. Они рассредоточились полукругом, охватывая два фрегата из Черных Бухт.

Тяжеловесные галеры с флагами Джанака на корме – то были не слишком красивые, зато добротные машины из дерева, железа и парусины, со светловолосыми лучниками на палубах, готовыми пускать стрелы. Амир ощутил на языке жгучую морскую соль, сглотнул и стал пробираться дальше на нос.

К Иланговану.

Охранявший его халдивир лежал без сознания. Но Илангован так и оставался привязан к бушприту. Волосы его, мокрые от брызг, развевались на ветру. Он был худым как кость, окунаемая в куламбу. Врата, даже Кабир был более упитанным, чем вождь Черных Бухт. Перед ним стояла на планшире Калей. Девушка наклонилась, целясь в Мадиру, но та отразила удар и поднырнула под палицу Секарана. Палица угодила в поддерживающие мачту ванты и запуталась в их паутине. Секаран выпустил рукоять, выхватил кинжал и нанес укол. Мадира отпрянула и выгнулась, затем скользнула в сторону и перешла в контратаку на вымотанного уже пирата. Секаран зарычал и попятился, а тем временем Калей снова прыгнула на Мадиру.

Та уклонилась и метнулась, как кусающая змея. Удар пришелся Калей в лицо, и девушка упала, зажимая нос. Мадира вихрем развернулась и обрушила град атак на Секарана. Пятясь шаг за шагом, тот заорал и схватил клинок противницы ладонью, не обращая внимания на кровь, брызнувшую густыми струйками, после чего с рыком вывернул ей руку.

Мадира издала крик ярости и боли, но не сдалась. Используя силу самого Секарана, она обернулась вокруг него, оперлась ногой ему на бедро, оттолкнулась и впечатала колено врагу в подбородок.

Секаран взвыл и отпрянул, держась за челюсть, а Мадира отпрыгнула, выровнялась и взмахнула клинком. Удар пришелся по бедрам, и пират безмолвно рухнул. Но Мадира не успела его прикончить: Калей вклинилась между ними, взмахнув тальваром снизу вверх, и выбила оружие из руки блюстительницы престола.

Все это произошло в считаные мгновения, пусть и показавшиеся вечностью. Амир тем временем наблюдал, как корабли джанакари подходят все ближе. Стиснув шамшир, он побрел вперед, поднырнув под трос. Каждый шаг приближал его к месту схватки между двумя воительницами из Иллинди.

Калей ногой отбросила меч Мадиры в сторону. Тень улыбки проступила на губах блюстительницы, проворно отскочившей и поднявшей руки.

– Я опасалась, что Маранг пошлет тебя, Калей.

Калей сплюнула ей под ноги:

– Даже самые глубокие недра Уст и то осквернятся тобой, Мадира.

Улыбка Мадиры стала шире.

– Мне куда больше нравится, когда ты называешь меня тетей, чече.

Слизнув с губ горькую морскую соль, Амир воззрился на них. Так они тетя и племянница?

– Теперь подойди, займи стойку и бейся, как я тебя научила, – продолжила невозмутимо Мадира. – Не разочаруй меня в исполнении долга. Ради этого ты родилась на свет.