Калей сдула с глаз прядь волос и распрямилась. Мадира была безоружна, но если в ее глазах и был страх, Амир его не видел. Он стоял в паре шагов позади Калей, занеся шамшир, вот только руки у него тряслись. Краем глаза Мадира заметила его, и он побледнел, встретившись с ней взглядом. Амир потупился: смотреть ей в глаза было все равно что вглядываться в бездну Уст.
– У тебя несколько минут, чече. Пока корабли не пришли. А потом нам с тобой, боюсь, придет пора распрощаться.
Калей переводила дух, и на лице ее отражалось то же недоумение, что у Амира.
– Зачем ты это делаешь? – выкрикнула Калей. – Почему ты убила моего отца?
– То, что произошло с Файланом, – несчастный случай, – произнесла Мадира безразлично, переменив позу.
– И все же он погиб из-за тебя.
У Амира перехватило дыхание. В этой семье каждый повинен в пролитии крови другого. Мадира, видимо совсем не отягощенная моральной стороной этой истории, отпрянула, когда двое воинов, заметивших у нее за спиной бесчувственное тело Секарана, ринулись на нее. Воспользовавшись инерцией их разгона и креном корабля, она отвела в сторону одного, затем повернулась боком, поставила подножку другому и подтолкнула его через борт. Не успела она восстановить равновесие, как Калей уже налетела на нее и приставила к горлу лезвие тальвара.
У Амира сердце подпрыгнуло в груди. Ну же, Калей, сделай это.
Долгий заунывный звук рога разнесся по воздуху. Корабли Джанака оповещали о своем прибытии. С учетом разделявшего их и пиратские галеры Илангована расстояния в пару сотен шагов Амир понял, что лучники уже могут вступить в дело.
– Слишком поздно. – Мадира ухмыльнулась, перегибаясь над бортом под нажимом Калей.
Еще шаг назад – и Мадира перевалится и полетит в воду. Умеет ли она плавать?
– Отвечай, – настаивала Калей. – Зачем?
Первые стрелы засвистели в воздухе, падая, словно капли дождя. Амир закрыл голову и спрятался под вантами. Корабль наполнился звуками ударов металла о дерево и живую плоть. В один миг мир утратил чувство направления. Им овладела паника.
Врата, где же Харини? Он повернулся, желая найти ее, но обнаружил только облако специй, затянувшее остальную часть корабля. Оно рассеивалось, но медленно.
Калей и Мадира нырнули под брус и появились с другой стороны. Корабли джанакари приближались к Иланговану, который так и висел на носу. Калей снова приставила клинок к горлу Мадиры. Потом свободной рукой смахнула слезу с глаз и тяжело и протяжно вздохнула.
Амир был в каком-нибудь футе позади них. Он чувствовал нетерпение в дыхании Калей, ее стремление превозмочь боль, ударить Мадиру и положить конец этой пытке. Ему подумалось, что Уста нашептывают и у нее в голове. В конечном счете она их послушница, поклявшаяся служить им.
Тогда откуда в Амире такое беспокойство? Почему рука отказывается сжимать шамшир, ведь он должен быть готов прикончить Мадиру, если Калей подведет? Пусть он считает себя неспособным, пусть ему не хватает храбрости, чтобы исполнить это… это требование Кресел Иллинди, но его собственное будущее и будущее его семьи зависят от твердости руки на позолоченной рукояти. Так почему же он колеблется?
Амир вернулся в мыслях к словам Харини, прокручивая их заново, как если бы упустил что-то, намек на что-то важное. Эта тяжесть на душе должна иметь объяснение.
– Ты спрашиваешь зачем, чече, – заговорила Мадира, как будто в ответ на его вопрос. – Но при этом сама отказываешься слушать.
– Так расскажи, – взмолилась Калей, и рука ее дрогнула, пусть на краткий миг. – Расскажи, зачем понадобилось тебе разглашать секрет олума. Это расплата? Или еще одно глупое убеждение того человека? Почему моему отцу пришлось умереть ради всего этого?
– Я уже сказала, что не хотела гибели Файлана, чече. И мне жаль, – сказала Мадира, и Амир был удивлен тем, насколько искренне прозвучали ее слова. – Но тебе следует понять, на какую дорогу я вступила, чече.
Калей разразилась истерическим хохотом:
– Как это на тебя похоже – уходить в сторону от прямого ответа. – Она надавила на клинок, острие пронзило кожу Мадиры, выступили первые капли крови. – Но не в этот раз. Как служительница Уст, я не могу позволить тебе выдать тайну олума и Иллинди восьми королевствам.
– Так Маранг поэтому выбрал тебя? Или все было наоборот и это ты упрашивала его послать тебя под предлогом мести?
– Чего ты ждешь? – прошипел Амир. – Покончи с делом!
Мадира скользнула по нему пренебрежительным взглядом, как если бы он был назойливо жужжащим под ухом комаром. Но Амира сильнее заботила Калей. Почему ее рука у горла Мадиры дрожит?
Она не уверена.
Блюстительница престола Иллинди улыбнулась, подтверждая обоснованность страхов Амира.
– Ах, чече, как вижу, до тебя дошло. Дрожь в твоих руках и расширенные глаза говорят о том, что было сокрыто в твоем собственном сердце. Ты ведь знаешь, правда? Я сбежала из Иллинди не для того, чтобы распространить секрет олума. Я ушла, чтобы уничтожить Врата пряностей.
Амир ожидал чего угодно, но только не этого. Слова упали ему на сердце, потом ударили в голову, вытеснив все занимавшие его мысли. Харини, Яд, Илангован, жизнь в Черных Бухтах… Все сошлось воедино, сплелось в тугой узел, а затем сгинуло без следа в бездне мрака, заменившись звенящими словами Мадиры – похоронным колоколом, гудящим вечно и одновременно меньше удара сердца. Мысль, которую даже допустить невозможно, не говоря уже о том, чтобы лелеять ее, холить и взращивать в сиянии этого мира.
На долгий миг повисла тишина – та тишина, что вмещает множество звуков. Свист стрел, плеск волн, треск дерева и хлопанье парусины, крики людей Илангована, Халморы и моряков джанакского флота. В эту минуту тишины воздух был напоен самыми разными шумами.
Она лжет. Должна лгать. Но… Врата, что все это означает? Врата… Врата…
Без предупреждения Калей отвела клинок и занесла его над головой, чтобы срубить Мадире голову, а не просто вонзить клинок ей в горло. Чудовищность заявления тети уязвила Калей, наполнила ужасом и желанием вырвать саму память о нем – так змеиный яд следует высосать из ранки, пока не стало слишком поздно.
«Что ты творишь?»
Этот вопрос Амир задал сам себе, потому как сорвался с места, не успев подумать. Мысленно он оставался еще под брусом, а тело уже перемещалось. Мгновенного колебания Калей хватило, чтобы Амир успел. Он врезался в нее сзади и выбил из руки тальвар прежде, чем тот опустился на Мадиру.
Калей упала на палубу, Амир повалился на нее, ее клинок отлетел в сторону и остановился в нескольких футах от них, у самого носа судна. Она замахнулась на него обезоруженной рукой, и ноги Амира заскользили по мокрой палубе, когда удар достиг цели. Голова взорвалась болью. Вот так, должно быть, приходит смерть. Молодой человек с трудом поднялся и повернулся к Мадире, но было поздно.
Она уже бежала по планширю – так дети гуляют по канату в Чаше – к Иланговану. Ухватившись за канат, женщина спустилась к тому месту, где он был привязан, развязала узел, один раз дернув за конец веревки, и ухватила пирата за рубаху.
«Ты не помешал ей забрать Илангована, – сказал себе Амир. – Почему ты не помешал ей забрать Илангована?»
Амира как будто приковало к месту, боль от удара Калей еще пульсировала в голове. Минуту назад он использовал бы всю силу мышц, чтобы помешать Мадире отвязать Благословенного и передать джанакари. Скорее всего, ничего бы не вышло, но он хоть попытался бы. А вместо этого на протяжении добрых ста вдохов, ослепленный пролившимся на него новым светом, Амир словно прирос к месту и со смесью ужаса и любопытства наблюдал, как Мадира, бросив исполненный жалости взгляд на племянницу, падает в воду вместе с Илангованом.
Калей выругалась, подобралась к краю, но тут же буквально в дюйме от ее руки в дощатые поручни вонзилась стрела. Амир пробрался к борту, пригибаясь под свистящими стрелами, и осторожно посмотрел на море. Несколько лодок джанакари обступили пиратскую галеру Илангована, оттесняя рой патамаров. Одна из джанакских лодок забросила сеть, и несколько секунд спустя на поверхности показалась Мадира, поддерживающая одной рукой Илангована. Другой рукой она ухватилась за сеть. Моряки-джанакари втянули ее с предводителем пиратов в шаланду. Прошло еще немного времени, и у Амира замерло сердце: рядом со спутницей вынырнула Харини. Она махала руками, и Амир понял, что принцесса не умеет плавать. Двое матросов прыгнули в воду и подхватили ее. Минуту спустя она была уже на судне, отплевываясь, но в остальном живая и невредимая.
Слова Мадиры эхом раздавались у него в голове, они гудели, сотрясая его всего изнутри: «Чтобы уничтожить Врата пряностей».
Уничтожить…
Врата…
Пряностей…
Постой, постой, постой.
Необходимо притормозить немного. В чем смысл этих слов? Могут ли они вообще обозначать что-либо? Это же бред, хо! Все равно что заявлять о намерении удалить солнце с неба или запретить тучам проливаться дождем на поля.
И тем не менее на краткий миг, когда Мадира раскрыла свою цель, для Амира не имело значения, возможно ли это. Сама идея, этот кусочек запретных дум, побудила его к поступку, на который он не решился бы в трезвом уме. Калей убила бы Мадиру, в этом нет сомнений, но, спася ей жизнь и позволив сбежать, он…
«Постой, постой, постой! – говорил он себе. – Твой ум никогда не действовал так стремительно, никогда не имел дела с такой разительной переменой обстоятельств в столь краткий срок. Ты на грани того, чтобы сорваться. Назад, назад, ты висишь на краю».
В его мысли ворвалась какофония окружающих звуков. Руки у него на плечах – мозолистые и сильные. Бородатое лицо, мокрое, пахнущее маслом, рыбой и корицей. Взгляд, который вывел его из ступора, заставил оторваться от джанакских кораблей. Карим-бхай отвесил ему одну пощечину, вторую, третью. Амир заморгал. Оцепенение растаяло, сменившись болью. Голос, торопливый и побуждающий:
– Надо прыгать, пулла.