Амир обнаружил, что его мозг отказывается воспринимать любые новые слова. Для них попросту нет места. Затем он поднял взгляд – и заметил новое облако стрел. Нацелено оно было не на горстку оставшихся на галере людей, но на множество шаланд и катамаранов. Вокруг послышались крики, и Амир поднялся, держась за поручни. Карим-бхай толкал его в спину, но впереди не было ничего – только борт, а за ним море.
– Карим-бхай, она… она…
Без предупреждения Карим-бхай опрокинул его через борт. Доски царапнули по груди, потом был полет. Джанакские галеры и лодки перевернулись в его глазах, небо оказалось под ногами.
Последним, что он увидел, было искаженное яростью лицо Калей у самого борта. Она смотрела, как лодка, увозящая Мадиру – и Харини, – удаляется по направлению к королевству Джанак.
Наконец вода приняла его.
Глава 15
Бой барабанов и гудение раковин. Топот тысячи ног. Ритмичный. Монолит насилия. В авангарде мужчины и женщины в железных шлемах, на их нагрудниках выгравирован герб Иллинди. За ними внушающий страх легион пик, мечей и молотов. Лязг стали. Эхо кличей, от которых камешки осыпаются с потолка, подобно дождю. Обещание конца. Их время приходит.
Очнулся Амир на мягкой постели – на такой ему в жизни не приходилось спать. Все до единого мускулы ныли. Хотелось лежать, утонув в матрасе, и пытаться собрать воедино осколки памяти, разрозненные и туманные. Блеск океана, покачивание корабля, аромат специй: мускат и анис, нотка кардамона, как в тропических лесах Мешта; звон стали, тающая мечта о Яде, Харини в лазурном и золотом одеянии, подобная солнцу над волнующимся морем, и одинокий человек, привязанный к бушприту большой галеры…
Фрагменты сошлись: Илангован схвачен.
И он сам позволил им сделать это.
Амир резко сел, обливаясь потом. Шамшир лежал рядом. На этот раз он не потерял его. Или потерял? Молодой человек огляделся. Комната сильно напоминала ту, в которую Орбалун пригласил их накануне. Вечность тому назад.
Еще один фрагмент всплыл без спроса, вызвав гримасу на лице, – падение в море с корабля Илангована. Он не столько прыгнул, сколько свалился, как если бы кто-то столкнул его с палубы.
Новые воспоминания начали медленно разворачиваться, как слои одежды, открывая под ними наготу. Рука, протянутая к нему, пока он барахтался в бурных водах. Не Хасмин, нет – этот не стал бы, даже испускай Амир последний вздох. Но Хасмин там присутствовал. Как и Калей. На большом судне позади них – Орбалун, в хлопающем на ветру дхоти, в окружении отряда солдат-джанакари и малочисленного контингента из Ралухи, с раскрашенными пиками и торжеством на лицах. Орбалун, воздевший руки и отдавший приказ вытащить Амира из воды, как подбирают коробочку шафрана с поля.
Поспел для торговли пряностями. Поспел, чтобы нести через Врата.
Амир копался в мыслях, выуживая ускользающие отрывки воспоминаний.
Карим-бхай.
У Амира участилось дыхание. Он выпрыгнул из кровати, шаря глазами по комнате. В углу поля зрения материализовалась Калей. Как давно она здесь? Девушка стояла у окна, глядя на мрачное побережье Джанака, на сгущающиеся тучи. Волосы ее были собраны в тугой пучок, глаза припухли от бессонницы.
– Ты поела? – пролепетал он инстинктивно.
Калей медленно покачала головой. Разумеется, нет. Ну откуда у нее возьмется аппетит? Память возвращалась медленно, и сотворенная им глупость всплыла на поверхность, как желчный ком.
Поразительно, что она его еще не убила.
– Что произошло? – все равно задал вопрос Амир, как если бы еще испытывал потребность в этом разговоре.
– Что произошло? – Калей ощерилась. – Ну и выдержка у тебя, носитель, раз хватает наглости спрашивать об этом у меня. Произошло то, что по причине принятого кое-кем странного решения Мадира оказалась здесь. В этом дворце.
– Моего странного решения? Ты… ты колебалась. Я видел это, Калей. Ты не могла заставить себя убить ее.
– И это означало, что тебе следовало напасть на нее, не на меня. О Врата!
Амир смежил веки. Покой опустился на его ум, тишина, наполненная теперь воспоминаниями о том утре.
Почему он помешал Калей убить Мадиру? Он не знал даже, правду ли сказала Мадира. Кто вообще способен заявить такое, если не брать в расчет безумцев, что бродят по улицам Талашшука, уткнувшись носом в котелок с горячим имбирем? А может, он просто хотел, чтобы эти слова оказались правдой? Иррациональное стремление на грани отчаяния? Да, наверное, так и есть. Не потому, что так было правильно. Амир был совершенно уверен, что, пока Мадира не призналась в безумном намерении уничтожить Врата, он желал видеть ее мертвой. Мертвой, мертвой, мертвой…
Это ошеломляло, как если бы он был гвоздем и по нему колотили со всех сторон без передышки. Чтобы кому-нибудь пришла в голову идея уничтожить Врата пряностей… Насколько же должна была спятить Мадира? Наверняка это ложь. Теперь, трезво поразмыслив, Амир понимал, что она просто стремилась выиграть время, дать джанакским кораблям подойти ближе. Ну, в минуту такой опасности он и сам был готов ляпнуть что угодно ради спасения. Ради надежды.
– Но это невозможно, – проговорил он наконец, обретя способность здраво мыслить.
Когда Калей бросила на него недоуменный взгляд, он продолжил, как если бы растолковывал очевидные вещи:
– Уничтожить Врата пряностей. Это физически невозможно. Тысячи людей пытались сделать это в прошлом, и ничего не вышло. Врата нельзя разбить молотами, растащить слонами или разобрать по кирпичу.
– Это мне известно, – отозвалась Калей холодно.
– Тогда что вообще Мадира здесь делает? Зачем ей понадобился Илангован? Да и любое из восьми королевств, если на то пошло? Она что, собирается переходить от Врат к Вратам, проверяя, не возьмет ли ее молоток камень?
– Я не знаю.
– Что ты хочешь сказать своим «я не знаю»? – огрызнулся Амир. – Ты ведь ее племянница. Ой, только не думай, будто я не слышал вашей милой беседы на корабле.
Луч солнца заглянул в комнату, пробежав по мраморным плитам, а Калей все молчала.
– У нее наверняка должна быть причина вынашивать столь причудливую идею, – подтолкнул ее Амир, смягчив, однако, тон. – Вы ведь семья. Как можно…
– Все это не имело бы смысла, дай ты мне убить…
Девушка оборвала фразу, и не в первый раз Амир подметил, что образ суровой воительницы юирсена осыпается, как цветок зимой. Ее уклончивость обрела вдруг смысл, и Амиру не захотелось снова ее корить.
Калей вернулась к созерцанию вида из окна. Амир решил, что разговор окончен, но девушка сложила руки на груди и сказала:
– Даже не будучи блюстительницей престола, моя мать постоянно была занята сотней разных дел. «Калей, у меня нет сейчас времени. Калей, пойди поиграй с другими девочками: Калей, учись играть на ситаре. Или на сароде. Калей, ты лучше отдохни немного». Ей казалось, что Иллинди без нее рухнет и ее долг в том, чтобы тяжесть короны не раздавила тетю Мадиру. В итоге я больше времени проводила с тетей, чем с родной матерью. Тетя для меня все. Все, чего я добилась, – это благодаря ей. Она воспитала из меня воительницу, поэтессу, ученицу и жрицу. Но прежде всего научила не бояться стен, которыми мы себя оградили.
Амиру хотелось ущипнуть себя, дабы убедиться, что он наяву слышит слова юирсена, этой безжалостной и хладнокровной служительницы Уст.
Калей встретилась с ним взглядом, и ее ничуть не смутило недоверие в его глазах.
– Это вовсе не означает, что у меня была плохая мать. Просто она считала, что ничего не делать – это лучший способ уберечь меня. А тетя Мадира считала, что лучший способ уберечь меня – делать все. И между ними оказался мой отец. Тот самый человек, который, по словам матери, умер у тебя на руках в Халморе.
Амир сглотнул ком в горле, вспомнив кровь, пачкающую рубаху, пока Файлан заклинал его отправиться в Иллинди. И Кашини, сидевшую с каменным лицом на помосте для Кресел.
– Отец опасался, что я слишком сблизилась с Мадирой и та, как блюстительница престола… оказывает определенное влияние на меня. И тогда было принято решение. В девять лет мне пришлось встать на путь адепта Уст и воительницы юирсена. Меня воспитывали как послушницу, учили бояться Уст и почитать их. Учили видеть, как из-под кожи человека выступает кровь, и не робеть. Смотреть ему в глаза с близкого расстояния и не удивляться, если он никогда больше их не откроет. Однажды отец повел меня к Устам, туда, где из пещеры вырывается пламя. Он научил меня молитвам и объяснил, что означает находиться под покровительством Уст, сдабривать нашу еду вкусом олума. Меня учили служить Устам и возносить молитвы Бессмертным Сынам, населяющим Внешние земли.
У Амира пересохло во рту, по телу пробежала дрожь.
– Ты… ты видела их? Видела Бессмертных Сынов?
Калей пожала плечами:
– Я их слышала. От их рева сотрясается гора Илом. Близко к городу они не подходят.
– Так они на самом деле существуют?
Орбалун предположил, что Бессмертные Сыны – это не что иное, как непроходимые горы и реки. В некотором смысле Амир предпочитал такое объяснение теории о существовании настоящих чудовищ, каких Кабир рисовал, следуя наставлениям Карим-бхая.
– Конечно существуют. – Калей сдвинула брови. – Что за глупый вопрос?
Вопрос из числа тех, что способны за считаные дни расшатать все основы твоего мира и все твои верования.
Но вслух Амир этого не сказал. Вместо этого он погрузился в прошлое, вспомнил, как смотрел на рассвете с аппой на ограду, отделяющую поля Ралухи от Внешних земель.
Это больше походило на прогулку к ограде. Ему она не понравилась.
Все так. Он возражал и хотел вернуться, но аппа заставил его остаться и смотреть. И они смотрели до тех пор, пока туман не поредел и в свете зари не проступили лес и горы. Пока Амир не разозлился на отца за это безумие и не стал угрожать, что разорется и их найдут човкидары.