Посмотрела бы она на своего сыночка, разодетого, будто принц!
Мама приложила бы костяшки пальцев к виску, отводя дурной глаз.
– Наконец-то, – буркнула Калей, удостоив его наряд лишь беглого взгляда.
Она зашагала вперед, а Амир задался вопросом: рада ли она шансу избавиться от формы и доспехов юирсена?
Повинуясь приказу Орбалуна, их встретил Хасмин. Нетерпение у него буквально сочилось из-под мундира. Амир не встречал его с того утра на корабле и был несколько разочарован, что човкидар дожил до вечера. Алый рубец поперек носа говорил, что Хасмин не скоро позабудет о полученном от Секарана ударе. Что до Амира, то он всю дорогу с удовольствием вспоминал этот эпизод.
Привычный меч у Хасмина отобрали, но взамен оставили жезл. Крепко оплетя пальцами его рукоять, офицер хмуро разглядывал облачение Амира.
– Предвкушаешь казнь? – Он одарил проходящего Амира широкой ухмылкой. – Милостью Врат, ты будешь следующим.
Амиру хотелось огрызнуться, но Карим-бхай подтолкнул его, давая знак идти дальше, склонив голову.
Ты можешь напялить самый дорогой кусок ткани в этом дворце, но мало что способен сделать со старой привычкой повиноваться.
С подъемом на каждый очередной этаж дворца тревога Амира росла. Каждый лестничный пролет оказывался короче, чем он ожидал, и доносящиеся из большого зала звуки музыки становились все громче.
Они прошли под внушительной каменной аркой, потрескавшейся, как свод Врат пряностей. По обеим ее сторонам стояли човкидары с жезлами в руке, лбы их были отмечены куркумой, а на полах одежд сиял герб торговли пряностями.
На входе их объявили как спутников махараджи Орбалуна из Ралухи. Никто не выказал удивления таким отклонением от обычного состава свиты, куда включались члены семьи или достопочтенные министры из высших кругов Ралухи: начальники шелка, меда, стали и тому подобные, восседавшие на груде серебра и ждавшие своей очереди угодить махарадже. На этот раз Орбалун, похоже, решил изменить рутине. Никаких министров из Ралухи. Ни одного члена семьи. Карим-бхай, Амир и Калей – вот и вся процессия неподобающих персонажей, которую предстояло возглавлять Орбалуну в эту самую знаменательную из ночей.
Хасмин напомнил Амиру, что тоже является частью этой причудливой свиты, ткнув его концом жезла.
– Стой в углу, не высовывайся, – прошипел он ему на ухо. – Не позорь махараджу, пригласившего тебя на пир. Ты даже шаркать ногами по этому мрамору не достоин.
Подталкиваемый Хасмином, Амир направился к ближайшей колонне, но взгляд его уже обшаривал зал в поисках Харини. Любое движение тени, любой проблеск света, любые звуки шагов или скрип двери приводили его в крайнее возбуждение. Его порывистость раздражала Калей. Девушка сосредоточенно созерцала роскошную обстановку: подвешенные под потолком люстры, плавающие огни, вьющиеся колонны из цветов, выполняющие роль драпировки, ароматизированные корицей свечи, наполняющие воздух сладостью, знамена вокруг похожих на горы столбов, поддерживающих свод, пруд с лотосами в центре дарбара… Вокруг пруда сидели женщины с гирляндами из цветов жасмина. Одна их нога была опущена в воду, другая поджата под себя, руки взмывали, разбрасывая розовые лепестки по ковру под ноги прибывающим гостям, белые волосы собраны в пучки в форме тростника и морского цветка, браслеты на руках были коричневые, как печенье с корицей. За ними на помосте стоял трон, на котором восседала блюстительница престола – рани Зариба.
Амир резко втянул воздух. Все было слишком далеко, слишком драгоценно, чтобы касаться и даже задерживаться взглядом дольше чем на миг. Врата, у него голова шла кругом.
– Ох уж эти королевские особы, – промолвил тем временем Карим-бхай, уперев руки в бока и усмехнувшись.
Из тени колонны, к которой они жались, Амир следил за взглядом Карим-бхая, наблюдающим за собранием из сотни с лишним персон. Здесь были блюстители престолов с супругами, принцы, принцессы, министры с сыновьями и дочерями, верховные стражники и их гордые колесничие, пожилые мастера специй и их жуликоватые помощники, прославленные алхимики и астрономы из Ванаси, архитекторы из Талашшука, торговцы кокосом из Мешта, безмолвные артисты из Амарохи. Вся эта публика гордо держала головы, плотно затянутые в тюрбаны и покровы, тонкие губы казались чертой, проведенной кистью под носом, сжатые рты скупо цедили слова, одежда была безупречной, а драгоценности сверкали, говоря о роскошных имениях, вроде тех, что располагаются вдоль улицы Раджапаадхай в Ралухе. То были высокожители, которые, подобно своим предкам, отпрыскам и соседям, хранили во внутренних покоях груды драгоценностей, нажитых благодаря тому, что их пальцы были глубоко запущены в котел торговли пряностями.
– Меня сейчас стошнит, – шепнул Амир Карим-бхаю. – Полюбуйся, как они держат бокалы с вином.
Пальцы гостей деликатно обвивали стекло, как если бы более плотное сжатие нанесло урон не только бокалу, но и статусу держащего. Просто с души воротит! Амир предпочел бы отведать домашнего пальмового вина с пряностями из обычной лоты[60], чем пить в этой похоронной компании недотрог.
Тем не менее кое-что заставляло его не отрывать взгляда от общества придворных.
От входа в зал до колонны, где они стояли, да и во всех прочих местах, в воздухе разливался аромат корицы. Всем этим ослепительным парадом богатства правили кондитеры: слуги с припудренными мукой подбородками сновали с проворством контрабандистов, доставляющих розмариновые лакомства. Амир провалился в прошлое. Сладости кружными тропинками вели его в детство – к джалеби и балушахи[61] и коронному блюду аммы – паку с гхи; к сахару на губах и потерянной невинности; к скромным желаниям, сводящимся к гармонии брака с деликатесами.
Корица была свидетельством того, как специи, вместо того чтобы приносить пользу желудку человека, становятся источником сладких желаний для ума.
Врата, тут легко отвлечься! Что нужно здесь Амиру? Ах да: Харини, Мадира, Илангован. Его чувства оказались притуплены магией дворцового зала, попали в коричную ловушку.
Глаза перебегали по выстроенным в линию столам. Еда. Так много, что у него желудок свело. Утапамы[62], сдобренные милагай поди, далия[63] с бананом, вяленая рыба – такую песчаники в порту называют каруваду – в соусе из куркумы и лимона, цукаты из тыквы и салаты из каштана, приправленные кленовым сиропом и корицей. Врата, как он проголодался! Когда ему в последний раз довелось полноценно поесть? Он даже не мог припомнить, чем кормили его иллиндианцы, когда он лежал в забытье.
Хасмин попытался его удержать, но Амир уже устремился через зал к ломящимся от яств столам. Злобное шипение Хасмина у него за спиной упало на ковер и развеялось без следа.
Он подхватил первую попавшуюся керамическую тарелку, тяжелую и громоздкую, и стал пробовать одно блюдо за другим, напрочь забыв о манерах. Рис благоухал шафраном и гвоздикой, аромат мациса и муската поднимался от куту с мясом и куриными ножками, фаршированная шпинатом горбуша была приготовлена в соусе куламбу, а для высящихся оранжевой пирамидой джалеби и для рабди был отведен особый прилавок.
В разгар этой трапезы Карим-бхай схватил Амира за руку и прошептал:
– Благослови Уста!
Амир бросил взгляд на платформу рядом с помостом. Откинувшись на подушки из яркого шелка, с ситаром на коленях, сидела женщина; ее кричаще-рыжие волосы ниспадали до талии, подобно завесе. Глаза ее, подведенные густым пурпуром, были закрыты, губы сложены в лукавую улыбку. Пальцы перебирали струны ситара, и чередой восходящих звуков плыла музыка. Голова исполнительницы покачивалась в такт аккордам, и с каждой секундой звучания этой мелодии Амир все сильнее ощущал дрожь в коленях.
– Госпожа сказительниц, Девайяни, – мечтательно проговорил Карим-бхай, и в голос его вкралась хрипотца. – Она – великая устад.
Не только королевская певица, но и главный музыкант восьми королевств. Не вытерев руки после еды, Амир протиснулся ближе к сцене. Музыка полностью захватила его. Однажды Девайяни открыла глаза, хлопнула пышными ресницами. Взгляд ее сначала лег на Амира, потом на Карим-бхая и на миг остановился на нем. Рот женщины приоткрылся, но Амир не разобрал единственное сказанное слово. Затем ее взгляд переместился дальше, пробежал по собранию королевских особ и човкидаров.
Калей, равнодушная к разложенным яствам, куда-то запропастилась. Минуту назад она стояла рядом с Амиром и хмурилась, пробуя мин куламбу, как если бы тот не сочетался с ее иллиндианскими представлениями о вкусе, а в следующую – растворилась в тени колонны, не той, какую выбрал себе Хасмин для несения бессмысленного караула.
Амир обернулся, стараясь найти причину исчезновения девушки. Махараджа Орбалун шел к пиршественным столам, раскинув руки, как если бы приветствовал старых друзей:
– Добро пожаловать!
Он коротко обнял Амира, а потом чуть не задушил Карим-бхая в яростном объятии. На Орбалуна и его спутников обратили внимание многие в зале; рани Зариба нахмурилась на своем троне из ляпис-лазури.
– Добро пожаловать! – повторил Орбалун громче. – Куда запропастились эти разносчики? Срочно подать вам вина.
– Очень вовремя, – шепнул Карим-бхай на ухо Амиру. – Это как раз то, что поможет мне забыть эту ночь.
Орбалун положил руку Амиру на плечо, а гости тем временем, потеряв интерес, вернулись к беседе, куда более тихой, чем звон бокалов и стук ложек. Амир ощущал общее беспокойство и ропот: с какой это стати Орбалун обнимает людей из вратокасты в сердце джанакского двора? Вообще, что эти носители тут делают? Неужто смерть ребенка помутила разум махараджи Ралухи?
– Надеюсь, тебе здесь уютно, – прошептал Орбалун, снова вовлекая Амира в свою орбиту.
– Д-да, хузур, – ответил молодой человек, превозмогая страх.