К чести Орбалуна, он ему не поверил. Положив обе руки Амиру на плечи, он пристально посмотрел ему в глаза:
– Амир, она здесь. Мадира. Лица не показывает, но в этом зале много чего не высказано сегодня, и в основном это связано с сегодняшними событиями в море. Есть основания предположить, что Мадира плетет интригу не только через рани Зарибу и раджкумари из Халморы. Что до тебя, то не переживай насчет самолично присвоенного статуса торговца из каравана Ювелира. Мне удалось избавить блюстителей престолов от этого заблуждения. Ты просто носитель из Ралухи…
Амир перестал его слушать. Орбалун был блюстителем престола Ралухи, его правителем, коему все, включая его собственную королеву, обязаны были кланяться и повиноваться. Тем, ради кого они все должны быть готовы отдать жизнь, а он, если ему угодно, одним мановением руки способен переменить их судьбу.
Но в этот миг Орбалун был всего лишь жирным пятном, мешающим Амиру смотреть на Харини.
Сердце заколотилось у него в груди, едва взгляды их встретились, развеяв все способы сопротивления, которые изобретал Амир, проделав тысячи брешей в возведенной им дамбе контроля над собой. На ней было сари цвета голубого океана, с зари из шелковой парчи, обшитая сапфировыми брелоками палла, волосы собраны в застывшую черную и каштановую волну. Зеленые, как листья карри, глаза были направлены на затылок Орбалуна и на Амира.
– Махараджа Орбалун, – произнесла она с несвойственной для нее строгостью в голосе, направляясь к ним. – Ты не представил нам своих гостей.
Амиру не понравилось, что ни Орбалун, ни Харини не упоминают о событиях этого утра. Они не обменялись ни единым жестом, подтверждающим, что помнят это. Как будто их вовсе не было на кораблях.
Орбалун улыбнулся и подвинулся, чтобы Харини могла присоединиться к ним. Она казалась выше, чем обычно. Врата, он совсем забыл, что она всегда была рослой. Их встреча на корабле казалась делом прошлого, духом, изгнанным навечно. Амиру хотелось уйти, увести ее за собой из этих пышных залов туда, где остались их воспоминания. Задать миллион вопросов, и чтобы никто не подслушивал их.
– Подойди, раджкумари Харини, – сказал Орбалун, прерывая мысли Амира. – Осмелюсь заметить, давненько мы не встречались. Ты была ребенком, когда я видел тебя в последний раз – на празднике афсал-дина в Халморе. И очень жаль, что праздники… стали другими. – Он обвел глазами зал и горестно вздохнул. – Как меняются времена. Подойди, познакомься с Амиром. Это носитель. Много воды утекло с тех пор, как мы в последний раз чествовали подобных ему на афсал-дина. Не к лицу нам забывать, какой вклад вносят эти люди в нашу жизнь.
Если Харини ожидала, что ей соврут, то не выказала удивления, не услышав лжи.
– Мне казалось, носителям не позволяется…
– О, блюститель престола имеет право поступать как считает нужным! – Орбалун махнул рукой. – Ты это скоро усвоишь, полагаю. А может, уже усвоила? Мне довелось слышать о некоем грядущем… представлении. Думаю, должен поздравить тебя с утренним достижением, которое многие годы не удавалось никому из нас. Это почти… ошеломительно.
Харини небрежно пожала плечами:
– Это то, что я обязана была сделать ради торговли пряностями. Спад спроса на куркуму слишком долго оставался без внимания, махараджа. А мой отец… Ну, это не тот человек, которому под силу играть роль блюстителя престола в дворцовых залах и торговых палатах. Он простой человек, который молится Устам, ест свой хлеб и старается, чтобы его народ был счастлив. К сожалению, подобная наивность зачастую не остается безнаказанной. Ты ведь наверняка понимаешь, о чем я говорю?
Орбалун рассмеялся и хлопнул в ладоши:
– Как могу я не понять, махарани Харини? Когда, согласно молве, сын мой родился мертвым по причине срыва поставки куркумы… – Тон у него каким-то образом был одновременно оживленный, насмешливый и печальный. Он помолчал, потом продолжил: – Проваленная башара, как называют это жрецы. Мои носители отправились в твой форт и вернулись с пустыми руками. Амир, кажется, был одним из них. Не так ли?
Амир сморгнул, потом энергично закивал:
– Хо, хо, хузур. Был. Никакой куркумы.
– Мои соболезнования. – Харини опустила уголки губ и бросила искоса взгляд на Амира, как если бы еще пыталась сложить в уме части головоломки, объясняющей, как удалось ему пробраться на самый привилегированный пир в восьми королевствах. – Но случившееся той ночью в Халморе – не единственное, что на самом деле угрожает нам, махараджа. Мы миролюбивый и скромный народ. И пусть нам приходится изображать роскошь и веселье, ты должен понимать, насколько отчаянно наше положение. Халмора на грани краха, у нас не хватает специй, чтобы поставить на стол и добавить в пищу. Трудно поверить, что Совет торговли пряностями выступает за равенство сторон.
У Орбалуна дернулась губа.
– Благородно с твоей стороны заботиться о своем народе. Но надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что приносишь в жертву, выполняя это задание.
– Я приношу в жертву одного человека, – отрезала Харини твердо. – Человека, которого ты в своих письмах к рани Зарибе называл «пятно, которое должно быть смыто с берегов Джанака». Разве я не это как раз и сделала?
Амир стрельнул глазами в Орбалуна: тот опустил голову, молча подтверждая, что действительно так говорил. Амир его не винил. Илангован представлял угрозу для побережья. Торг пряностями нарушался по большей части из-за набегов Илангована на хранилища в Джанаке, а зачастую и в других королевствах. В конечном счете он родился носителем и, склонив на свою сторону группку недовольных човкидаров, чтобы получить доступ к Вратам, мог попасть куда угодно. За годы Илангован сплел в других королевствах крепкую сеть сторонников из множества представителей вратокасты, готовых оказывать ему помощь, и даже привлек сочувствующих из высших слоев. Не раз доводилось Амиру возвращаться из Джанака или Каланади без единой щепотки корицы или черного перца. И хотя совершать переход без тяжкого тюка за плечами было приятно, мало радости ждало носителей дома, где Чаша стенала, не получив пайка. Долговременным последствием подобных случаев стало то, что даже иные чашники относились к Иланговану отрицательно. Они считали его воплощением всего, чем настоящий чашник являться не должен, – ложным мессией, лишь делающим вид, будто он служит интересам вратокасты, а на самом деле набивающим собственную мошну и вполне заслуживающим разделить участь Обреченных в Завитке.
Амир никогда не слушал тех, кто осуждал Илангована. В злопыхателях недостатка нет нигде, даже в Чаше.
Ему очень хотелось, чтобы Орбалун оставил их и он смог поговорить с Харини наедине. Вместо этого разговор продолжался, даже когда процессия из королевских особ Мешта поднялась на помост и вступила в беседу с рани Зарибой. Рани в своем изумрудном платье выглядела роскошно, рядом на стене висел меч в окружении гирлянды из палочек корицы, на клинке его играл свет от хрустальных люстр. У Амира при взгляде на него пошли мурашки, хотя он сам не брался сказать почему.
Тем временем словесная перепалка между Орбалуном и Харини не прекращалась, хотя оба, оспаривая взгляды друг друга, держали на лицах улыбки.
– Благодарю тебя за откровенность, махарани Харини, – сказал Орбалун. – Но ни на миг не заблуждайся, будто мимо моего внимания прошел тот факт, что ты захватила с собой на мирный праздник две дюжины халдивиров. Где удалось тебе раздобыть столько Яда, чтобы доставить в Джанак целый отряд?
Харини отбросила с лица прядь волос.
– Ты считаешь меня бессердечной, махараджа. Уверяю тебя, ничто не может быть дальше от истины. Отвечая на твой вопрос, скажу: пока восемь королевств скупятся покупать куркуму, Ювелир, по счастью, поступает иначе. Мне удалось накопить достаточно за минувший год, до исчезновения Ювелира.
– И больше с тобой никого нет? – Орбалун прищурился с едва заметным подозрением.
– Меня сопровождает двоюродная сестра, чудесная Суасини. Мать приболела, а отец почел за благо пропустить пир в этом году. Не сомневайся, в следующем году ты свидишься с ними.
– Чудесная двоюродная сестра по имени Суасини, хо? – Орбалун хохотнул. – И можно мне на нее поглядеть?
Харини расплылась в улыбке:
– Она с пленником. Мы же не хотим, чтобы он улизнул?
Амир неловко переминался, стоя между ними, ссутулившись и сложив руки на груди. Слушать перепалку между двумя правящими особами становилось утомительно. Ему хотелось поговорить с Харини, но такая возможность становилась все менее вероятной. В нескольких шагах позади Карим-бхай скользил цепким взглядом то по одной королевской особе, то по другой, словно стараясь выудить из них некие секреты и обернуть их себе на пользу.
Амир встревоженно шарил глазами по залу, ища Калей. И наконец заметил ее в тени колонны. Он как мог старался показать взглядом место, где находится Мадира. О Врата, женщина! Внизу, внизу, внизу… в темнице. Но Калей или не понимала его жестикуляции, или сочла за дурачка – покачала головой и продолжила разглядывать толпу гостей.
Тут Орбалун решил, что настало время достать припасенный в рукаве козырь. Он вдруг повернулся и хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание всех собравшихся.
– Как-то жутко тихо здесь! – пробасил он. – Врата свидетели, я за неделю довольно насиделся в трауре. Зариба, не стоит ли нам провести самый праздничный день в году чуть более оживленно?
Рани Зариба с улыбкой поднялась с трона.
– У меня всегда вызывают настороженность твои заморские идеи, Орба, тебе это известно. И я вижу, как кивает Сильмеи.
По толпе прокатился смешок. Смех был тихий и робкий.
– Но, принимая во внимание, что у нас сегодня больше одного повода повеселиться, я готова рискнуть. Что ты предлагаешь?
Орбалун еще раз хлопнул в ладоши и направился к пруду в центре зала, таща за собой Харини. Сидящие у воды девушки бросились врассыпную, чтобы не попасть ему под ноги.
– Итак, мне кажется, пришло время разрешить спор, способна ли Ралуха произвести на свет музыканта, достойного выступать в тавернах Джанака.