Подобно аромату гвоздики, медленно спускающемуся по горлу и постепенным взрывом распространяющемуся по рту, песня кончилась.
В тот же миг большие двери дворцового зала распахнулись, и скрип их добавил свою ноту в мелодию, исполняемую Карим-бхаем и великой устад. Вошли около дюжины халдивиров, между ними на позвякивающих цепях, обернутых вокруг кулаков солдат, влеклась унылая прихрамывающая фигура. Илангована тащили по ковру, но Амиру казалось, будто он плывет по воздуху. С него содрали всю одежду, за исключением клетчатого лунги. Разбитое лицо и оставленные плетьми полосы кровоточили, у пирата, казалось, не осталось даже сил просто смотреть на тех, кто разглядывал его.
Третьим событием, возможно привлекшим взгляд Амира даже в большей степени, чем Илангован, было появление на виду хвоста процессии. Замыкая ее, в пурпурном сари, с собранными наверху темно-каштановыми волосами, в зал вошла Мадира. Руки ее были сложены за спиной, взгляд скользил по собравшимся с холодным, властным выражением, как если бы двор представлял собой большую пряную голгапу[65], которую предстоит целиком положить в рот.
Врата, где Калей? Амир обшаривал глазами толпу в том месте, где видел ее в прошлый раз, но от воительницы юирсена не осталось и следа. Если уж ей надо спрятаться, она делает это хорошо. Неподалеку от него застыли в напряжении Орбалун и Харини, на их лицах были разные выражения. У Амира заколотилось сердце. Он перевел взгляд с Илангована на Мадиру, потом вспомнил ту хлипкую, потрепанную фигуру Илангована, которую в тот бурный день вывесили, как вешают сушиться отстиранную тряпку. Какая часть будущего Амира закрылась навсегда сейчас, когда того, о ком он грезил, проволокли перед ним в цепях и в синяках?
Рани Зариба снова поднялась с трона и проворно спустилась на ковер. На лице ее застыло странное выражение – что это, веселье? Улыбка была пренебрежительной, но чувствовалось в ней какое-то напряжение, как если бы правительница боялась выдать слабость, угнетавшую ее все эти годы, – стыд за то, что этот носитель из Джанака так долго орудовал в пределах ее государства безнаказанно.
Стражники дернули цепи. Илангован потерял равновесие и упал на колени в центре дворцового зала. Амир поморщился, как будто эти цепи впивались в его собственное тело. Он отвел взгляд, направив его на толпу. Каждая пара глаз была прикована к Иланговану. Никто не смотрел на Мадиру, так и стоявшую позади пленника со сложенными руками. Аура человека перед ней полностью затмила ее собственную.
Рани Зариба подошла ближе и встала в паре футов от Илангована, подпираемая личной свитой из човкидаров и министров. Ее длинные белые волосы, переплетенные ленточками из тонкого газа, поблескивали в холодном прозрачном свете зала. Зима внутри зимы.
Без предупреждения она взмахнула мечом – холодным как сосулька, никогда не знавшая тепла. Толпа хором ахнула, когда клинок описал дугу, а потом опустился, упершись острием в подбородок Иланговану и заставив его слегка поднять голову.
– Наконец-то, – прошептала правительница.
– Надеюсь, ты удовлетворена, рани Зариба, – произнесла Харини, выступая из тени Орбалуна. Допив последний глоток вина, она позволила пустому бокалу соскользнуть на бархатную подложку на подносе слуги. – Древний халморский обычай велит подносить дар тому, кто выступает хозяином на празднике афсал-дина. Как было обещано, махарани, я передаю тебе Илангована, сулеймана Черных Бухт.
Амир понимал, что вопреки сговору Зариба до сих пор не может поверить собственным глазам. Ее ледяной меч продолжал упираться в горло Иланговану, пустив кровь, а потом она прочертила им по шее пленника вплоть до исхлестанной груди.
Уголки ее губ поднялись, потом она вздохнула, почти с облегчением:
– Какой награды ты желаешь, раджкумари Харини?
Так вот оно, значит. Вот в чем заключался великий план Харини и Мадиры. Собрать всех блюстителей престолов под одной крышей и раскрыть перед ними тайну олума и Иллинди. За годы Илангован сумел объединить их всех против себя, так как стремился исключительно к подрыву торговли пряностями, бывшей для правителей священной. И Харини поднесла его им.
Амир бросил взгляд на Орбалуна, но махараджа только покачал головой, запрещая молодому человеку сходить с места. Даже Карим-бхай так и остался сидеть на помосте рядом с Девайяни. Когда глаза их встретились, он мотнул головой. Все словно ожидали, что Амир в этот момент выкинет какую-нибудь глупость.
Любопытно, когда он успел заслужить такую репутацию?
Харини поправила на шее сапфировую подвеску и улыбнулась:
– Теперь уже махарани, рани Зариба. Я больше не раджкумари. Те дни, – тут она украдкой бросила взгляд мимо Зарибы на Мадиру, – остались позади. Сейчас сделан первый из многих шагов, которые позволят углубить и укрепить связь между Халморой и Джанаком, а со временем, надеюсь, и с другими королевствами. Взамен я ожидаю лишь определенной степени стабильности в закупках куркумы, которую мы не покладая рук выращиваем у себя в Халморе.
Амиру показалось, что он ослышался. Харини попросила у восьми королевств покупать больше куркумы? И все?
– Возьми кодамолагу и сядь, женщина. – Это взял слово правитель Талашшука Сильмеи, и Амиру стало интересно, с какой стати приплел он стручковый перец. – Ты не вправе указывать Совету торговли пряностями, как работать.
– Я ничего не указываю, только наблюдаю и констатирую. Речь о том, раджа Сильмеи, что правила, определяющие торговлю пряностями, представляют собой фарс, – заявила Харини. – Ты все эти годы водил за нос моего отца. Отныне этому не бывать.
Вперед выступила Асфалекха, женщина немногим старше Харини, но усвоившая внешнее достоинство блюстительницы престола. Она была одета в серо-черное платье Каланади, волосы на голове коротко острижены.
– Не суди нас за потакание нашим интересам. Даже в отдаленном Каланади прекрасно известно, что большую часть куркумы потребляет твой же народ.
– Ах – вот и великая змееподобная Асфалекха подала голос со своего привилегированного места. У нее есть основания гордиться: даже сам Илангован спал рядом с кувшином черного перца, когда мы схватили его.
Илангован почти не проявлял интереса к разворачивающейся вокруг него перепалке. Амир испытывал страстное желание подбежать и омыть его раны, но снова подавил его, просто напомнив себе, как ничтожна его фигура в этом дарбаре.
Асфалекха тем временем ожгла Харини взглядом:
– Я бы еще разок взглянула на твои отчеты, прежде чем ты взойдешь на трон, дитя. – Правительница Каланади сделала язвительное ударение на последнем слове. – Неразумно оказывать услуги в обмен на пряности.
Тут вмешался Орбалун.
– Ну же, ну, – проговорил он, примирительно раскинув руки. – Мы все друзья здесь, Асфалекха и Харини. Одна большая семья. Необходимо твердо придерживаться духа торговли пряностями. Махарани Харини, ты совершила отважное деяние. Илангован многие годы угрожал этим берегам, подрывая не только торговлю корицей и черным перцем, но и всеми специями, с каждым из восьми королевств. Могу себе представить, что рани Зариба готова тебя щедро отблагодарить, но… – Тут он помедлил, обдумывая следующие слова, и продолжил мягко: – Но не пряностями. Не обещанием покупать больше куркумы. Мы отревизируем наши торговые контракты. Соберем наших купцов из гильдий и потребуем объяснить причины падения спроса на куркуму. Джирасанда согласен организовать беспристрастное разбирательство с алхимиками-ванасари, заявляющими, что куркума бесполезна как лекарственное средство, а может, даже вредна. Скажу вот что: мы добавляем в нашу пищу столько куркумы, сколько считаем нужным, – не забывай об этом. Не надо указывать нам, что и как есть, махарани. Главный закон рынка, коему торговля пряностями неукоснительно следует, гласит, что люди сами определяют спрос и потребление. Тем не менее, – махараджа поднял палец, предупреждая возражения Харини, – долг платежом красен, и я уверен, что вы с рани придете к соглашению, которое устроит всех.
Харини вздохнула. Что-то в ее поведении тревожило Амира. И еще: зачем вести торг о специях, когда она вот-вот откроет секрет, что чернее ночи?
– Прекрасно, – сказала девушка. – Не стану делать вид, что не ожидала подобного. Давайте забудем на время про куркуму, хотя мы обязательно вернемся к этому вопросу, помяните мое слово. Взамен за услугу я желаю получить две вещи, рани Зариба. Во-первых, тот меч, что висит за твоим троном. А во-вторых, я хочу, чтобы дюжина лучших твоих торговых кораблей и галер из числа стоящих в порту была переписана на мое имя и перешла под знамя Халморы.
Сильмеи разразился хохотом, и не он один.
– Корабли? И куда же собираешься ты на них плыть? Не в Завиток, надеюсь?
В толпе послышались смешки, но Харини вспышка веселости со стороны правителя Талашшука ничуть не задела.
– Куда я поплыву на своих кораблях, это мое дело.
Она вела себя с серьезностью, которой Амир за ней прежде не замечал. Он всегда видел в ней принцессу Халморы, считавшую все придворные церемонии жутко скучными. Единственным ее желанием в области политики было облегчить существование восточников – тамошних носителей называли так, потому что они селились вне килы в восточной части Халморы. Проявленная девушкой деловая хватка удивила и смутила Амира. Неужели это Мадира так повлияла на нее? Или она всегда была такой, а ослепленный любовью Амир ничего не видел?
– Я хочу меч и корабли, и отряд матросов, чтобы обучить халдивиров морскому делу. Корабли могут побыть здесь до тех пор, пока они мне не понадобятся. Но формально они должны быть записаны на мое имя и нести герб Халморы на борту.
Что дает ей обладание этими кораблями? Это никак не связано с Халморой, куркумой или с чем-либо еще. И зачем меч? Чего стоит джанакский клинок по сравнению с выкованным в Халморе, мастера которой снискали славу лучших оружейников? Какую игру ведет Харини, выпрашивая столь бесполезные дары? Амир воззрился на меч, висящий на стене позади трона. Где-то далеко в мозгу что-то забрезжило. Как будто Уста нашептывали что-то снова на непонятном языке. Врата, как будто ему и так мало забот на сегодня!