Амир переживал внутреннюю борьбу, но в то же время странное возбуждение при мысли о том, что произойдет, если этот сценарий станет явью. Не будет больше циклов злой судьбы, передающейся от отца к сыну. Не придется тащить с собой груз разбившихся грез.
Но как?
От этого вопроса сердце его трепетало, и он понимал: стоит ему выдать свои мысли, и Калей без колебаний убьет его заодно со своей тетей.
Спотыкаясь, Амир спешил за ней в темноте.
Нужно сосредоточиться на предстоящем. На том, чем он действительно способен управлять.
Он укрепил в себе решимость, но угнездившаяся глубоко в душе неуверенность напоминала о себе каждые несколько мгновений голосом Кабира.
Он пытался.
Ступени закончились, стало холодно. Каменные стены сомкнулись. Слышались спорящие голоса, норовившие перекрыть друг друга, выдававшие замешательство. Затем все стихло. Что-то стряслось.
Калей и Амиру потребовалось несколько минут, чтобы в молчании преодолеть спуск по лестнице к темнице. Через каждые несколько витков их тени обрисовывались на стене в трепещущем свете факелов. До сих пор слабыми волнами ощущался аромат корицы, уже застрявший в носу. Они обогнули угол, и Амир застыл как вкопанный.
На холодном полу он насчитал семь тел. Они лежали в рядок, раскинув руки, неподвижные. Пряди белых волос на черных мундирах. Джанакские човкидары. Никаких следов крови. Их просто вырубили. Мадира, предположил он. Но зачем? Она ведь уже получила то, чего хотела.
По обе стороны шли двери в камеры. Одна дверь была открыта и тихо раскачивалась на петлях. Рядом с ней сидел на корточках у стены Карим-бхай, закрыв лицо ладонями.
Амир бросился к нему:
– Бхай, ты что тут делаешь?
Калей обследовала место, потом выдохнула:
– Где она?
Карим-бхай медленно поднял слабую руку и указал на конец коридора, где в толщу горы вела приоткрытая дверь. Больше Калей ничего не спрашивала – обнажила меч и ринулась в темноту.
– Это она натворила? – охнул Амир, тряся Карим-бхая за плечи.
Калей тем временем исчезла.
Ему нужно идти за Калей. Она может убить Мадиру.
Карим-бхай поднял голову и мотнул ею. В его глазах читалась печаль, но было в них и странное облегчение, как если бы в нем рухнула прежняя вера, но сразу сменилась новой.
– Хо, я едва ли похож на человека, способного вырубить семерых човкидаров.
Он кивнул на поднос рядом. Амир поднял его и понюхал крошки. Джалеби. С королевского стола.
– Просто маленькая порция яда. Сердце такая не остановит. Через час-другой все придут в себя. Они не устояли, когда я принес им джалеби. Сказал, что рани Зариба вознаграждает всех находящихся сегодня во дворце човкидаров. Ни на миг меня не заподозрили. В конечном счете им довелось увидеть, как я пел вместе с великой устад.
Лицо старика просветлело и озарилось улыбкой, а в голосе появился ликующий ритм – тот же, что угадывался в нем, пока он сидел рядом с Девайяни и творил музыку своей мечты.
Камера за спиной у Карим-бхая была открыта, некогда удерживавшие Илангована цепи валялись на полу, спутавшись в клубок, как змеи. Амир заглянул в полные радости глаза друга:
– Ты освободил его.
Карим-бхай слабо кивнул:
– Хо, я сидел рядом с великой устад и услышал между песнями, как рани Зариба шепнула Мерен из Мешта о своем плане послать на рассвете весь джанакский флот в Черные Бухты и покончить с остальными пиратами. Скверная новость, пулла.
Невероятно. После всего того, что говорил ему Карим-бхай! Амир одновременно радовался и сердился.
– Как насчет того, что Илангован не обязателен, чтобы править в Черных Бухтах, хо? И как насчет твоей веры в меня?
Карим-бхай снова ухмыльнулся:
– Хо, пулла. Ты хорош, тут не поспоришь. Но не настолько хорош. По крайней мере, пока. К тому же Зариба захватила также Секарана и еще нескольких песчаников, всех опытных носителей, и приговорила их к Завитку. Илангован – это один человек, хо. Но если убрать их всех, в Черных Бухтах не останется места ни для кого, пулла. Даже для тебя.
– А… а Мадира? – спросил Амир, затаив дыхание.
– Хо, она ушла. – Карим-бхай указал на дверь в конце тюрьмы. – При ней был меч, тот самый, который Харини получила у Зарибы.
Амир встал. Прежде всего, ему было неясно, ради чего Мадире понадобилось захватывать Илангована. Ради меча и нескольких кораблей? Это выглядело как-то неубедительно. А теперь она направляется на парфюмерный рынок в Талашшук. А Карим-бхай, после настоятельных просьб Амира, решился испачкать руки. И сделал то, что обещал аппе.
В этот миг до них донесся звук шагов. С лестницы сошел Хасмин, и глаза его округлились от ужаса. Он оглядел тела на тюремном полу, потом посмотрел на Амира и Карим-бхая.
– Ты! – взревел он.
Амиру не составило труда представить, как выглядит это в глазах сенапати.
– Послушай, кака. – Амир встал и развел руками. – Это не то, что ты думаешь.
Карим-бхай тоже встал и потянул Амира за собой.
– Уходи, – прошептал он. В голосе его была такая настойчивость, что Амир не стал возражать. – Иди за ней. Я задержу этого теру найи[66].
Хасмин надвигался с угрозой в глазах, его жезл пересчитывал решетки камер.
– Тевидийя! Ты сам не понимаешь, что натворил.
– Уходи, пулла, – твердил Карим-бхай. – Я расскажу Орбалуну о случившемся. Он меня защитит. Давай беги! Останови Мадиру, пока не стало слишком поздно.
Амир колебался. Мадира могла уже пройти через Врата. Харини вместе с ней. А Калей…
Он повернулся и вихрем понесся через тюрьму. Хасмин тоже бросился бежать, но Карим-бхай преградил ему дорогу, и човкидар с ревом врезался в старика. Последнее, что видел Амир, – это клубок тел, а ныряя в дверь, услышал треск жезла и пронзительный вопль. Он не сумел определить, издал этот крик Хасмин или Карим-бхай.
В комнате за дверью было темно – как Амир понял, здесь размещалась караулка. В другом конце имелась еще одна дверь, выход вел в три последовательно расположенные комнаты, точь-в-точь как эта. Между двумя из них лежал без чувств човкидар из джанакари. Амир оттащил его в сторону и толкнул последнюю дверь. Должно быть, он оказался у самого подножия горы, на которой стоял дворец. Вдали слышался шум прибоя. Открыв дверь, он шагнул в ночь.
Луна заливала бледным светом далекую тропу пряностей. Амир находился в паре сотен шагов от дороги, что вилась от хранилищ Джанака к Вратам пряностей. К северу из склона выдавался гребень, похожий на согнутый палец, направленный в сторону моря. За спиной у Амира мрачной громадой высились гора и дворец, на фоне которых он представлялся ничтожной крапинкой.
Взгляд устремился прямо к Вратам. Свет кольца фонарей колебался вокруг колонн и арки, и оттого колеблющаяся под ней завеса казалась языком оранжевого пламени. Выглядело это красиво. Так красиво. Обладание такой огромной властью.
Дорогу к Вратам освещали фонари, развешанные на бамбуковых шестах. В их свете Амир различил сначала Мадиру, а затем Харини. Они бежали вдалеке, а в нескольких шагах позади ковыляла Калей. Раненое плечо еще давало о себе знать. Илангована и след простыл. Он в буквальном смысле исчез.
Ай да Карим-бхай!
Выругавшись себе под нос, Амир поспешил за тремя женщинами, страх бежал рядом с ним. Что он предпримет, когда догонит их? На чью сторону встанет? Нужно остановить Мадиру, от этого зависит его жизнь, но еще у него целая куча вопросов, требующих ответа, и ответы эти хранятся у Мадиры за пазухой. Калей этого не допустит. Стоит ей уловить в Амире хотя бы тень сомнений, она без колебаний убьет его.
Добравшись до гребня, Амир различал только силуэты на фоне света луны и фонарей. Редко выдавались дни, когда ему доводилось ступать по этой тропе без ноши за спиной. Сегодня, вроде и налегке, и одновременно с грузом тяжелее обычного, бежал он вперед, отрывисто дыша.
Звук стали, ударившей о плоть, заставил его остановиться. Он сглотнул слюну и медленно стал пробираться вверх по узкому гребню, тянущемуся в сторону моря. На вершине, в паре метров от Врат, на земле лежало несколько слабо дрыгающихся човкидаров. Один попытался было подняться, но получил удар сапогом по шее и тут же упал. Мадира стерла кровь с подола и увидела Амира. Тяжело дыша, она хмуро смотрела на него.
Калей встала напротив тети, тоже тяжело дыша и воздев тальвар. Харини не было видно. Она, надо думать, уже прошла через Врата.
– Достань меч, – бросила Калей Амиру. – И встань рядом со мной.
Держащие шамшир руки Амира дрожали. Ощутив его неуверенность, Мадира напала на Калей. Адепт юирсена сплюнула, выругалась в адрес Амира и парировала удар тети. Два клинка плясали в мельтешении теней и стали, ноги противниц переступали через простертые тела джанакских човкидаров. Калей была более подвижна, но Мадира предугадывала все шаги племянницы и не позволяла застать себя врасплох. Все ее движения выглядели легкими и свободными: каждый блок, каждый ответный выпад, каждый кивок головы и уклонение от замаха, каждый прыжок и присест.
В какой-то миг Амир испугался, что Калей одолеет: ее тетя потеряла равновесие, нога ее заскользила по грязной тропе у Врат. Калей наскочила на Мадиру, но в последнее мгновение ее нацеленный сверху удар уперся в подставленный клинок. Калей, вопреки явно беспокоившему ее больному плечу, надавила на меч Мадиры.
На этот раз обошлось без вмешательства Амира. Мадира позволила ноге проехать еще дальше, и Калей резким движением нажала сверху. Мадира увернулась в последний момент и увела скрещенные клинки вправо. Острие задело ее руку, выступила кровь, женщина вскрикнула. Но все равно поднялась, опираясь свободной рукой о землю. Внезапно она захватила голову Калей в замок между коленями, потом вскинула меч, перевернула его резко и обрушила рукоять на череп девушки.
Калей рухнула, не издав ни звука. Мадира встала, отряхнула ладони и одежду, потом посмотрела на молодого человека.