Две дюжины закутанных в тюрбаны рикш загалдели, предлагая Амиру и Калей доставить их на парфюмерный рынок.
– Не стоит ли нам нанять их? – шепнула Калей на ухо Амиру, когда они проходили мимо рикш, не обращая внимания на их крики.
– Нет, если не хочешь, чтобы тебя обобрали. Они запросят столько, что можно на эти деньги купить чая на две недели.
– Нас время поджимает, – напомнила Калей. – Если, заплатив немного денег, мы настигнем Мадиру, пока…
Амир оттащил ее в сторону от несущейся байл-гаади[67] с грузом лука. Он понизил голос и огляделся, желая убедиться, что прохожие не слышат их разговора.
– Послушай, я не знаю, что было тебе известно о восьми королевствах, прежде чем ты попала сюда. Я не знаю, чему обучают адептов юирсена в пещерах, но вижу, что каждый шаг вызывает у тебя удивление. Маранг приставил меня к тебе проводником, так что, если тебе нужно куда-то попасть, доверься мне.
Калей надулась:
– Ладно. В восьми королевствах меня удивляет только их тяга к праздникам и росту. Они процветают под благословением Уст. В равной степени, как и должно быть.
Молодой человек понимал, что Калей провоцирует его. Он снова обвел взглядом фонтаны, мостовые и лавки с чаем и другими товарами, высокие дома из кирпича и камня, далекие шпили дворца Авасды Сильмеи. Он видел людей, вечно занятых, вечно торопящихся или коротающих вечер, пока солнце клонится к закату, а малиновые лучи заката смешиваются с огнями первых ламп и фонарей. Слышал отзвуки смеха и хмельного веселья.
– Нет, – сказал он спокойно, принимая вызов.
Потом схватил Калей за руку и снова потащил через толпу: мимо веселых жонглеров и заклинателей змей, на противоположную сторону площади, откуда расходились под острым углом четыре улицы. Он выбрал самую правую и, немного пройдя по ней, нырнул в череду более узких и темных улочек, которые разветвлялись все больше и больше. С каждым новым переулком толпа редела, и наконец густой аромат имбиря, лимона и чеснока развеялся, уступив место вони сточных канав. Амир завел Калей в дом, на вид полуразвалившийся, с заколоченными досками окнами. Они шли по расшатанным полам и вниз по лестнице, на которую постоянно капала с крыши вода. Долго-долго они брели через темноту, но наконец вышли к свету. Тысячи огней горели в похожем на пещеру подземелье, способном посрамить логово Мюниварея с ложными вратами, к улице под улицей, с домами под домами, к городской общине под городской общиной. К празднику под праздником. Роговики Талашшука обитали в своей империи грязи, и Амир вел Калей в самую их гущу, по проспектам с булькающим жарким водянистым расамом и далом, с теплящимися кострами из не желающих гореть поленьев, детьми, играющими на винтовых лестницах, что вели в город над головой. Бледная имитация бушующего наверху праздника афсал-дина.
– Смотри. – Амир обвел вокруг рукой. – Вот дети Уст. Чудесные создания, равные тебе, благословенные и священные.
До конца их подземной прогулки Калей не произнесла ни слова. Ее молчание скрашивало путь, их шаги эхом отражались от камня, гармонично сливаясь со звуком падающих капель. Они миновали несколько туннелей, обустроенных для примитивного обитания. Четыре стены, фонарь, в одной стороне деревянная колода для кухни, сток для воды. В скобы в стене были вставлены факелы, под ними группками сидели роговики, смеясь и болтая. Амир махал некоторым из них, узнавая носителей, с которыми ему доводилось встречаться. Иные приглашали их зайти к ним в дом на чай. Он вежливо отказывался. Они пересекали перекинутые через канавы мосты и входили в другие поселения под сводом, нанизанные друг на друга, как гирлянды. Ко времени, когда они снова поднялись на поверхность, совсем стемнело, а лицо у Калей побледнело.
Выбрались они через один из нескольких проходов, ведущих на парфюмерный рынок. Стоило Амиру сделать вдох, сладкий яд защекотал ему ноздри, закружил чувства. Врата, сколько времени прошло!
– Понизу короче, – сказал он, нарушив долгое молчание. – Высокожители этим маршрутом не пользуются, хотя Врата свидетели, так можно дойти куда быстрее, чем уворачиваясь от байл-гаади и карет и останавливаясь на чай каждые несколько минут.
– И почему они им не пользуются?
– Ты всерьез спрашиваешь? – недоуменно заморгал Амир.
Калей выглядела слишком расстроенной, чтобы ответить. Ее явно потрясло увиденное, реакции ее замедлились, как в Черных Бухтах, когда она встретила выходцев из вратокасты, имеющих лишь самое необходимое для жизни.
– Бедняки живут и на улицах наверху, – сказала Калей. – Мне прежде бросились в глаза жалкие лачуги.
– Даже среди бедняков есть свои иерархические различия каст. Человек из верхней касты, живущий в полуразвалившейся хижине и не имеющий ни единого куска роти[68] на ужин детям, никогда не попросит у роговика еды и не притронется к ней, даже если роговик объявится у него на пороге с котелком пайсама…[69] Не смотри так на меня, – это все твои драгоценные писания. Я думал, что ты их тысячу раз прочла от корки до корки.
– Уста проповедуют исключительно равенство среди своих подданных, – возразила Калей. – Будь то Иллинди или восемь королевств. Не вини писания за изъяны своего народа.
«Какое это имеет значение, – подумал Амир. – Мы, чашники, страдаем, и ссылки на изъяны восьми королевств ни к чему нас не приведут».
Вслух, впрочем, он этого не сказал, так как понял: Калей непросто поколебать в ее убеждениях.
Они вошли на парфюмерный рынок, под навесы из пурпурного цвета парусины. Лавки парфюмеров были из кирпича, с широкими арками, выходящими на центральный проход. Посетителей манили облицованные мрамором стены, дверные проемы и полы. У многих заведений имелись колоннады с лестницами, по которым можно было подняться на крышу со скульптурным орнаментом и прогуляться там. Подвесные уличные фонари покачивались над головой, указывая путь через вымощенный каменными плитами лабиринт.
Обоняние атаковали духи самых разных сортов. Перец, нард, корица, алоэ, серая амбра, мирра, бальзам, ладан, ляпис-лазурь, стиракс, роза и много еще того, чему Амир не знал названия, но чувствовал текстуру этого вещества кожей так же остро, как носом запах. Каждый парфюм – признак класса. Один пузырек стоит, наверное, двадцати ходок носителя. Амир никогда не вел точных подсчетов, настолько были дороги эти духи.
Мужчина в белом тюрбане продавал розовый сахар и шербет. Снова Амиру пришлось увлечь Калей прочь, глубже в лабиринт ароматов.
– Как думаешь, с чего Мадире вздумалось посещать парфюмерный рынок? – спросил он, проходя мимо лавки с розовым маслом.
Калей начала уже пробовать ароматы рынка, нанося на волосы шафран, алоэ и розу. Где-то среди рядов бродит и Харини. Амир много рассказывал ей про парфюмерный базар, дабы потешить ее сокровенные желания. Он приносил ей какие-нибудь духи из сандала и мускуса, которые купил за полцены на деньги, вырученные за кольцо бабушки его бабушки.
И что дала она ему взамен?
– Калей, ты меня слушаешь?
– Да. Я думаю. Тут все непросто. От этих запахов голова кругом идет. Как тебе удается здраво мыслить?
– Потому что я привычен переносить целые ящики духов, расфасованных в крошечные пузырьки из горного хрусталя, которые можно увидеть на прилавках в Ралухе. Но не стану врать, зачастую в глубине этих рядов чувствуешь, будто попал сюда впервые.
Калей брела вперед, толкаясь среди столь же одурманенных посетителей. В какой-то момент она остановилась и повернулась лицом к Амиру.
– А есть тут ларек, где продается кавеста? – спросила девушка ни с того ни с сего.
– Кавеста?
Калей закусила губу.
– Это духи с экстрактом неподдельного олума. Очень редкая вещь, встречается зачастую только в диких местах, например в лесах, горах и на реках.
– Мне ничего не известно про неподдельный олум. Зато здесь есть лавка Фалакнамы, где продают чумури. Карим-бхай вернулся однажды в Ралуху, и пахло от него так, словно он спал внутри дерева во время дождя.
– Да, это оно! – Калей стиснула Амиру плечо.
– Впрочем… – Амир помедлил и почесал голову. – Постой, этот аромат продавал только Карнелианский караван и только Фалакнаме, просто потому, что тот мог позволить себе купить его. Если здесь задействован Карнелианский караван, то за всем этим стоит Ювелир, то есть Маранг. Вполне вероятно, что мы с тобой говорим об одном и том же веществе. Но зачем Мадире нужен чумури?
Калей понизила голос до шепота:
– Дозорные из юирсена носят этот аромат, чтобы Бессмертные Сыны не могли их учуять. С тех пор как… как тот человек из Внешних земель пробрался в Иллинди и познакомился с тетей, Маранг и отец решили установить более бдительный надзор за стенами.
Амир не сбился с шага, но голова его вдруг загудела от нахлынувших мыслей. Снова всплывает этот человек из Внешних земель. Что вообще ему там понадобилось? Как он выжил? Обрывки воспоминаний теснились в уме, подпитываемые пьянящими ароматами окружающих его духов.
Как собирается Мадира сломать Врата пряностей? Зачем потребовался ей передающийся из поколения в поколение меч из Джанака и парфюм с рынка? Или, как с листьями кориандра, это всего лишь отвлечение внимания?
Каким-то образом Амир знал, что Устам известен ответ. Это в их природе – знать. Во время перехода через Врата они всякий раз просят его о помощи против Мадиры, в качестве взятки напрочь избавив его от боли при путешествии. Врата, должно быть, Уста еще в более отчаянном положении, нежели сам Амир.
Ноздрей Амира коснулся аромат фимиама. Какой-то человек с замотанным платком лицом затащил его в лавку, набрызгал на запястье Амиру мирры и заставил поднести руку к носу, чтобы оценить запах. Тяжелый, как сладкая лакрица. Миг назад Калей была рядом, а в следующий момент Амир оказался один. Торговец назвал цену. Амир оттолкнул его и выскочил из лавки. В голове у него звучали слова Мюниварея, что Уста связаны с каждыми из Врат пряностей.