Как велика длина этих связующих органов?
– Калей! – окликнул молодой человек, но не получил ответа.
Его толкнула женщина с заплетенными в косу волосами и в шелковом тюрбане с кисточками. Еще одна торговка, понял Амир. От ее волос пахло корнем папоротника и ревенем. Она держала две орнаментированные бутылочки, по одной в каждой руке, и Амир понюхал испускаемые ими невидимые пары: сриганда – в левой, чампакали – в правой. Самые древние ароматы торговли пряностями, такие же старинные, как сам Талашшук.
Амир открыл рот, но вместо своей речи услышал в голове звучный голос Орбалуна: «Она не воспользовалась Вратами пряностей. Она пересекла Внешние земли».
Он оттолкнул торговку и помчался вперед. Ум у него прояснился, пусть лишь настолько, чтобы осмыслить возникшую догадку. Сердце лихорадочно застучало. Ответ накрыл его, как потоп.
Поверх голов дюжины покупателей Амир разглядел вывеску лавки Фалакнамы. А под ней, склоняясь над рядами украшенных каменьями коробочек, стояли они – Мадира и Харини.
За пять магазинчиков от них, в параллельном ряду, расположилась Калей. Заметить ее было удачей, но Амир сразу понял, что Калей увидела тетю. Обнажив тальвар, девушка потихоньку подкрадывалась к лавке Фалакнамы.
Амир выкрикнул имя Мадиры, но его крик потонул в шуме парфюмерного рынка, среди какофонии предложений, отказов, уговоров и вызванных дурманом запахов ссор.
Оставалось протискиваться через толпу и молиться, что он успеет добраться до Мадиры раньше Калей. Врата, что за давка!
Амир был уже совсем близко, когда рука обхватила его запястье и потянула назад.
– Анна!
Амир окаменел. Он решил, что ему почудился этот голос, в точности как прежде голоса Мюниварея и Орбалуна. Но, обернувшись, увидел, что держащая его рука реальна и принадлежит она Кабиру. Кабир был голый по пояс, с обернутым вокруг головы полотенцем. Свободной рукой он поддерживал ящик с духами. На руке и спине виднелись шрамы, уже подсохшие за те три дня, что он провел на тропе пряностей. По лицу сбегали капли пота, но при всем при том на лице у парнишки светилась широкая улыбка, как если бы теперь все стало лучше, – теперь, когда Амир тут.
– Анна, ты пришел!
Амир огляделся. И верно, тут были и другие носители из Ралухи: разошлись по рынку, собирая заказы или исполняя особые поручения. Амир тут же снял ящик с головы Кабира, избавив его от ноши.
– Я… да, конечно, – выдавил он, оглядывая брата с головы до пят.
Этого не должно было случиться. Врата, именно это он хотел предотвратить.
– Ты… тебе тяжело? – спросил он у Кабира, проводя пальцем по одному из рубцов.
Мальчик даже не поморщился.
– От этого? – Кабир поцокал языком, подмигнул. – Га! В Чаше мне приходилось таскать ящики потяжелее, анна! Это пустяки. Дхиру-на и Панджаварнам-диди оба помогали мне с тюками. Они такие добрые. Однако… – Он нахмурил лоб, рассматривая Амира в иллюзорном освещении парфюмерного рынка. – Нам же вроде запрещено надевать нарядные курты во время носительства, а? Ты где ее раздобыл? Можешь достать мне такую же? С зеркальными пуговицами – такую надевает Карим-бхай, когда поет в Чаше у костра.
Амир спохватился, что на нем все еще та самая курта с праздника афсал-дина. И туфли. Он улыбнулся и погладил Кабира по волосам:
– Только если ты нарисуешь для меня Талашшук, когда мы вернемся домой.
– Домой, верно. – Грудь Кабира печально поднялась и опустилась. – Амма спрашивала про тебя.
В последний раз он виделся с матерью в ту ночь у костра. На следующее утро, пока мама готовила, с животом, грозящим взорваться через несколько дней, Амир на цыпочках выбрался из дома, чтобы отправиться с Карим-бхаем к Пирамиде и выкрасть назад у Хасмина олум. Врата, это так отдавало предыдущей жизнью.
– Как там амма?
Кабир пожал плечами:
– Карим-бхай сказал, что ты исполняешь некое поручение махараджи Орбалуна. Это правда? Поэтому ты здесь?
Дерьмо.
Он поднял глаза. Ни Мадиры, ни Харини, ни Калей нигде не было видно. При появлении Кабира он напрочь позабыл о них. В лавке Фалакнамы теперь толклись другие посетители. Страх захлестнул его усталое тело, Амир лихорадочно завертел головой, ища признаки хоть какой-нибудь из этих женщин. Сердце от дурманящего запаха духов размякло, а от тяжких дум бухало в груди, как жернов.
– Слушай, Кабир. Тебе нужно возвращаться на тропу пряностей. Ступай обратно в Ралуху, хорошо? Не отходи далеко от Дхиру-на и Панджаварнама-диди.
Он снял ящик, стиснув зубы – он сделал бы что угодно, только не это, – и вернул его на голову Кабира. Пусть это будет в последний раз.
– Куда ты идешь? – спросил Кабир.
– Я скоро буду дома. – Амир обнял брата. – Передай амме, что мне придется еще несколько дней отсутствовать из-за этого поручения, но я вернусь. И поцелуй ее за меня, ладно? А теперь ступай.
Кабир явно был огорчен, но все-таки повернулся. Амиру и прежде доводилось оставлять его в Чаше одного. Но даже в Талашшуке, в ночь праздника афсал-дина – в охваченном праздничной лихорадкой карнавала городе, он верил, что с Кабиром ничего не случится.
– Кабир, – окликнул он готового затеряться среди рынка брата. – Если Хасмин-кака будет тебе досаждать, плати ему тем же, хо?
Парнишка ухмыльнулся:
– Отплачу.
Потом он удалился по тропе пряностей следом за Панджаварнамом-диди, и сумбур в голове Амира вернулся. Брат наверняка расскажет своим про Амира, что с ним все хорошо, раз он жив.
Пока жив.
Цепочка носителей уменьшалась и наконец исчезла. Интересно, представлял ли себе хоть один из них жизнь без Врат пряностей? Допускал, что сама Чаша может оказаться вычеркнута из их памяти? Но нет, куда им. Для того, кто всю жизнь провел во тьме, почти невозможно вообразить мир света.
Не тратя больше времени, Амир стал проталкиваться к выходу с парфюмерного рынка. Он был уверен, что Мадира разыскала чумури. И знал, для чего нужно это вещество. Она собирается уничтожить Врата пряностей, и Амир догадался как.
Талашшук гудел под полной луной, площадь кипела жизнью в свете тысячи факелов. Улицы были многолюдны, а вдалеке в небо поднимались плывущие фонари, обрисовываясь на фоне каменных зданий и белого дворца Авасды Сильмеи.
Когда Амир снова добрался до старой библиотеки, мышцы у него ныли от усталости, а желудок сводило от голода. Сколько бы дал он, чтобы остановиться на пару минут, перевести дыхание и выпить чашку чая под навесом?
Но он упрямо шел по стопам носителей из Ралухи и поднялся по лестнице на балкон. Впереди слышались голоса. Амир сглотнул и извлек шамшир.
Обогнув угол, он оступился на устланном деревянными панелями полу перед одной из книжных полок, когда глазам его открылась следующая сцена.
Мадира и Харини стояли близ Врат пряностей. Перед ними, защищая, выстроилась дюжина халдивиров, их кривые мечи были приставлены к глоткам семи стражей-талашшукийцев. Чтобы удерживать обезоруженную Калей, понадобились усилия трех халдивиров.
– А, Амир из Ралухи. – Мадира посмотрела на приближающегося с шамширом в руке молодого человека. – Ты пропустил свидание на парфюмерном рынке.
Калей недоуменно воззрилась на него. Она попыталась вырваться из хватки, но удерживающий ей руки халдивир был могучим, как скала, и держал крепко. Амир мог не опасаться девушки, по крайней мере пока.
По кивку Мадиры солдаты затолкали талашшукийцев глубже в библиотеку, остались только две блюстительницы престола, Амир и халдивиры, удерживающие Калей.
– Свяжите и ее – и уходите, – велела Харини стражам. – Сделайте так, чтобы никто больше не вошел в библиотеку. Яд и корицу держите наготове, – возможно, нам скоро нужно будет уходить.
Халдивиры подчинились. Пока Калей связывали, она молчала, даже перестала сопротивляться. Ее гнев перерос в ощущение безысходности, к чему толкало ее поведение Мадиры и Амира. Хмельное веселье на улицах Талашшука приглушенным шепотом проникало на балкон библиотеки.
Когда халдивиры ушли, Амир поднял шамшир и направил его на Мадиру. Но смотрел он в это время на Харини.
– Ты могла рассказать мне обо всем этом раньше.
– Ты побывал в Иллинди, Амир, – ответила принцесса. – Ты в самом деле хочешь знать, почему я не желала тебя вовлекать?
Амир насупился:
– Это не дает тебе права ставить под удар мое будущее. То самое будущее, которое мы вместе себе нарисовали.
– Мир часто вводит в заблуждение людей, которыми правит любовь, Амир, – сказала Мадира. – Видеть страдание в их глазах и продолжать исполнять необходимое – это требует храбрости.
Рука Амира дрогнула.
– Чтобы исполнить то, что ты задумала, нужна не храбрость. Тут нужно безумие. Сумасшествие! С чего вообще возникло у тебя желание разрушить Врата пряностей?
Мадира тяжело вздохнула. Тем временем луна спряталась за облаком, балкон библиотеки погрузился во тьму. Волосы блюстительницы престола Иллинди стали казаться совсем черными.
– Потому что Врата пряностей забрали у меня все. Потому что мы никогда не будем жить по-человечески, пока они стоят. Потому что я видела, как людей угнетают именем Врат. Потому что мир готов измениться, но, чтобы это произошло, Врата должны сгинуть. Этих доводов достаточно? Ты носитель, и я разочарована, если мои мечты не совпадают с твоими.
– Не тебе указывать мне, о чем мечтать. Ты не знаешь, каково быть одним из нас.
Мадира вскинула бровь:
– Но при всем при том я сражаюсь за ваше дело. За подобных тебе. Ты находишь, что в это трудно поверить?
Амир покачал головой:
– Нет, но это не твоя борьба, а моя.
Мадира удивилась этому заявлению, но едва ли больше, чем сам Амир.
– И за что именно ты борешься, Амир из Ралухи? – спросила она с несколько большим к нему уважением. – К чему стремишься?
Амир набрал в грудь воздуха и встал рядом с Калей. Он понимал, что его ждет та же судьба, если он выступит против Мадиры, но та по какой-то причине щадила его до сих пор. Ему не хотелось заставлять ее пожалеть о своем выборе.