Харини взяла его за руку:
– Амир, у нее достаточно времени, чтобы…
Он отдернул руку и тут же пожалел об этом.
– Харини, прости. Дело не только в этом, хо? Уста… – Молодой человек зажмурил глаза, сжал кулаки и понизил голос. Ему не хотелось ни с кем разговаривать об этом. – Уста знают, что я позволил Мадире ускользнуть в Талашшуке. Они обещали, что для Кабира носительство станет намного болезненнее, не говоря уж про меня. Что еще хуже, они могут спровоцировать Маранга выслать юирсена раньше. Я не могу полагаться на случай. Мне нужно быть на хвосте у Мадиры.
Харини поразмыслила над его словами. Затем слабо кивнула:
– Я понимаю. Но без карты ты заблудишься во Внешних землях.
– А я и не пойду без карты.
Харини пришла в недоумение, но Амир не дал ей времени переварить сказанное. Он прыгнул к ней и заключил в объятия. Аромат сандала обострил все его чувства, и ему показалось, что он мог бы стоять вот так с ней до тех пор, пока мир сам себя не исправит. А поцеловав ее, пришел к выводу, что мир уже стал лучше.
Потом он оторвался от нее и заметил слезу, выкатившуюся из глаза Харини.
– Не забывай поесть, – напутствовала она его с улыбкой. – И не рви грибы во Внешних землях. Мадира говорит, некоторые из них ядовиты.
– Не буду.
Дождь усилился. Амир попрощался с Харини, та знаком велела халдивирам идти вверх по гребню, по пути домой в Халмору. Запасы Яда у нее подходили к концу.
Швырнув в завесу пригоршню измельченной зиры, Амир шагнул через Врата и обнаружил себя затерявшимся в складках пустоты.
«Ты нарушил свое обещание…»
Амир стоял на коленях в пустоте между Вратами и Устами. Если вина была, он ее не показывал. Он понял, что Уста действительно забрали свободу от боли, пожалованную прежде Амиру. Молодой человек молчал, ожидая решения своей судьбы.
«Дитя наше, порождение наших специй. Зачем ты так мучаешь нас? Ты стремишься поколебать те самые законы, на которых зиждешься. Ты никак не можешь понять догматов долга и в непонимании своем становишься податлив к соблазну. Ты стремишься к тому, что лежит за пределами твоей ответственности. Откуда в тебе это желание, дитя? Не обсыпали разве мы тебя пряностями, сдабривающими твою еду? Не пожаловали избавление от страданий при проходе через нас, – благословение, в коем отказано прочим? Но ты не сумел защитить нас, зная, что без нас этот мир распадется. Равновесие жизни, торговли пряностями, порожденное как человечеством, так и нами, – распадется. Желаешь ты зла своему народу? Желаешь ты голода? Истощения? Смерти? Не знаешь ты, что поджидает и рыщет вдали, сдерживаемое нашими руками? Или знаешь, но все равно действуешь? Помни, что зло, совершенное сознательно, заслуживает кары более суровой, чем причиненное под покровом невежества. Мы обогатили тебя знанием, дитя наше, порождение наших специй. Не подведи нас. Останови ее и верни свое место нашего преданного отпрыска».
Амир закрыл глаза и ждал прихода боли. Теперь в любой миг…
Мешт был империей ста и восьмидесяти семи рек, каждая из которых получила название в честь блюда старинной кулинарии страны. Реки петляли через тропические леса, часто встречались, играя и переливаясь друг в друга, прежде чем снова разойтись, чтобы сойтись снова, но чаще всего встречались лишь однажды. Амиру никогда не доводилось пересекать больше четырех из этого множества рек, и он сомневался, что побьет сегодня этот рекорд.
Когда он вышел из Врат, боль в членах достигла небывалой силы. Он повалился, царапая ногтями влажную землю маленького острова, на котором стояли Врата. Ощущение было такое, будто кто-то поджег ему волосы, после чего пламя впиталось в кожу и через нее проникло в мозг, отчего он в невыразимой агонии стал сучить ногами. Когда ощущение прошло, Амир с трудом открыл глаза. Платок, которым была укутана шея, сполз.
Пироги и гондолы вокруг островка охраняли две покуривающие биди женщины. Они смотрели на пришельца с подозрением, за что их сложно было винить.
– Чампа-диди, это я, – простонал Амир.
Одна из женщин встала и присмотрелась:
– Чтоб меня булавой огрели, это ж ты, Амирава! Сегодня ведь не день прихода из Ралухи.
– Верно. Я просто ищу кое-кого, – ответил Амир. – Молодую женщину. Она должна была появиться из Врат несколько часов тому назад со связанными руками и…
– И с тряпкой во рту, – подхватила Чампа-диди с ухмылкой, от которой обнажился единственный зуб, выстоявший в борьбе за право остаться во рту. – Она уплыла туда. – Женщина махнула рукой на север, в сторону первого притока, замеченного Амиром при выходе из Врат. – Девица с норовом. Она со связанными руками дралась лучше, чем большинство из мужчин Мешта сражаются с мечами. Надеюсь, ты у нее не в списке плохих людей, раджа.
Амир озабоченно вздохнул и пожал плечами:
– Только время покажет.
Вперед выступила Шьямала-диди, старшая из женщин. От нее исходил резкий аромат алоэ. Она грызла стебель сахарного тростника. Взмахнув им, как мечом, она приставила его к горлу Амира:
– Тебе известно, куда ведет река Эромба, раджа? – Голос у нее был сухой, как если бы ей в глотку насыпали горящих углей.
– А это важно? – спросил Амир, хотя и знал, что важно.
Он знал, что ответ ему не понравится.
– Храбрец. – Шьямала-диди хмыкнула. – Ступай и помни, что я тебя предупредила.
Чампа-диди и Шьямала-диди, две хранительницы Врат пряностей Мешта, одолжили Амиру пирогу без всяких условий. То было одно из немногих преимуществ носителя с талантом к обходительному обращению – этим даром обладали даже не все бывалые товарищи Амира. Редко что из происходящего на реках ускользало от внимания хранительниц, а обе клялись, что переправлялись через все сто восемьдесят семь потоков и каждый раз возвращались со свежей тигриной шкурой в доказательство. Амиру подтверждения не требовались. Он доверял каждому их слову, помня, что они не раз помогали ему прежде во время выполнения разных деликатных поручений.
Путь вниз по Эромбе не относился к маршрутам носителей. То был довольно уединенный поток, и Амир в душе обругал Калей за такой выбор. Он не сомневался, что от пут она освободилась – Врата свидетели, у нее по разным карманам было распихано не меньше полудюжины ножей, – но без Яда ей не по силам было покинуть Мешт. И без его помощи ей, вполне возможно, придется проторчать в этом королевстве до конца жизни.
Хмурая мгла висела над головой, пока Амир гнал пирогу вниз по реке среди пугающей тишины. Каждый всплеск весла отдавался у него в ушах. Каждый писк насекомого, крик птицы или животного воспринимался как призыв к охоте, как зашифрованное сообщение всем обитателям прибрежных болот, что на реке есть пригодная к пожиранию добыча. Амир нервно сглатывал, держась начеку, и продолжал грести.
Немногочисленное население Мешта разбрелось по обширному пространству болот и тропических лесов, и на протяжении длинных отрезков Амира томил страх, что он совсем один в целой империи, последний обитатель забытой страны. Время от времени ему встречались торговцы слоновой костью или заготовители древесины, возводившие на берегу навесы и дома на сваях, за которыми змеей уползал в непролазные дебри сгущающийся сумрак. Лица у этих людей были суровые, но они не чинили зла, только провожали проплывающего Амира подозрительным взглядом, предлагая в качестве привета лишь слабое подобие улыбки. Амир радовался уже тому, что они есть на свете.
Спустя час он заметил гондолу Калей, причаленную к речному берегу. За гондолой обнаружилась ведущая в лес тропа, по краям которой были развешаны на свисающих с ветвей бечевках флаги и тотемы. Гондола стояла пустая среди камышей и плавающих листьев. Лесная тропа терялась среди густых зарослей. Доска из тикового дерева, обструганная в форме стрелы, указывала в темноту.
Ей что, податься больше было некуда?
Амир пытался сообразить, кто мог сказать ей.
Он брел через заросли, следуя размеченной тропе. Почва была зыбкая, постоянный писк мошкары вызывал раздражение, заставляя отмахиваться. Через несколько минут молодой человек вышел на поляну.
В ее центре стояли еще одни Врата пряностей, точная копия тех, из которых он выполз некоторое время тому назад. Эти были крупнее и еще сильнее заросли кустарником. Лианы опутывали колонны и свисали с каменной арки мохнатыми узлами. Деревья наверху смыкались в сводчатый навес, проникающий через листву свет образовывал неровный ореол вокруг храма. Полукольцом его ограждала высокая стена. Надписи на ней были Амиру непонятны.
Опять эти писания.
Калей стояла на коленях перед идолом Врат, уткнувшись носом в грунт, и бормотала что-то неразборчивое. Как Амир и ожидал, она освободилась от пут, и рядом с ней на земле лежал маленький чаку.
Амир ждал, не тревожа ее. Даже в Чаше молитва Устам считалась занятием священным, требующим тишины и сосредоточения, а Калей в избытке располагала и тем и другим. Наблюдая за ней, Амир испытал странное чувство жалости. Ему подумалось: не извиняется ли она перед Устами?
Тихонько выскользнув из чаппал, он вошел внутрь храмового круга. Калей прервала молитву.
– Что? – спросила она раздраженно.
– Ты забыла это. – Амир протянул ей тальвар.
Калей встала, отряхнула руки и прижала их к глазам. Потом повернулась, приняла от Амира меч и наставила прямо на него:
– А ты дерзкий, раз сюда явился.
Иного приема Амир не ждал. Он сделал еще шаг вглубь храма, избегая ее клинка и огибая идола Врат.
– Мадира ушла во Внешние земли. Она идет обратно в Иллинди.
Колонны, как он сообразил, изображают здание Врат пряностей. Похожие на шрамы щупальца ответвлялись от центральной точки стены и уходили к девяти разным пятнам, представлявшим королевства. Роль центрального пятна выполняла темная клякса на стене – уродливая, зловещая аномалия, смысла которой Амир уловить не мог. Зловоние касалось его ноздрей при каждом вдохе.
– Зачем ты пришел сюда? – спросила Калей.
– Потому что тебе одной известен путь через Внешние земли. Мадира заставила тебе запомнить нарисованную ею карту.