– Но как он будет…
Ответ на вопрос Амира последовал почти мгновенно. Не успел он подняться на ноги, как налетел мощный порыв ветра, а сотни птиц разом взмыли с веток, огласив лес испуганным гомоном. Покружив в небе над кронами, они заложили вираж и полетели к реке.
– Идем, – торопила Калей. – Нужно добраться до реки.
Амиру хотелось развернуться. Уйти.
– Что? Но это бессмыслица. Нам стоит оставаться в укрытии.
Калей замотала головой, в голосе ее впервые за все время звучал страх.
– Нет, если не хочешь, чтобы тебя поджарили. Нужно держаться на открытом месте, желательно ближе к воде.
Амир не понимал, к чему она клонит. Обернувшись, он посмотрев в ту сторону, откуда они пришли. Если она права, то река лучше, чем смертоносный жар. Позднее можно вернуться. Он молча последовал за ней. Буря тем временем разыгрывалась все сильнее. С каждым мгновением холодало, ветер рвал листья, и вскоре трудно стало дышать: поток воздуха поднимал с земли клубы пыли, гальку и листву и при этом нес с собой сильный аромат шафрана.
Запах дома…
Когда они вырвались из-под деревьев и вышли к берегу, Амир поначалу порадовался, что Бессмертного Сына нигде не видно. Стояла темень, хотя Амир знал, что по времени уже день и солнце давно встало. Взгляд его был прикован к небу. Далеко вверх по реке, где лес был еще молодым, а гора на востоке казалась точкой на горизонте, нависли мрачные серые тучи. Они граничили с чернотой, внутри которой мелькали сполохи молний, прорезающие облака белыми шрамами.
Буря с пугающей быстротой приближалась к той части реки, куда вышли Амир и Калей. И внутри этого шторма свил себе кокон Бессмертный Сын по имени Кишкинда.
В считаные секунды лес и берег накрыло тенью, как если бы заря прилегла поспать еще немного, вновь уступив место ночи. Заморосил дождь.
В то же самое время могучий, сверхъестественный ветер устремился к реке – он похож был на беззвучное убийство или безмолвный вопль мертвецов. За собой он тащил облако грязи, пыли и поднятые с земли листья, обломанные ветки и камешки, которые больно секли лицо и жалили глаза.
Ветер обрушился на Калей и Амира. Молодой человек поскользнулся. Инстинктивно упершись ногами во влажную землю, он закрыл ладонями лицо. Калей уже прибегла к такой стратегии. Это было все равно что стоять на гребне горы в Иллинди. Сила ветра была такова, что Амира толкало к реке.
Краем глаза он заметил над руслом огромный вихрь, приближающийся с востока. Смерч был уже так близко, что Амир ощущал его кисловатую влагу, чувствовал, как поток воздуха обтекает его, норовя затянуть в воронку, туда, где облака, дождь, режущий ветер и где останавливается бег времени.
Оставшаяся позади Калей что-то кричала, но Амир почти не слышал ее. Слова потеряли значение. Как давно состоялся между ними учебный поединок? Мешок начал соскальзывать с плеч. Он попытался подтянуть его, но мешок спустился снова. Амир стиснул зубы, зажал ремешок в кулаке и держался.
На его плечо легла рука. Мягкая, в песке и мелких камешках. Калей. Девушка ухватила его за рубаху.
В следующую секунду его дернуло. Лес скрылся из виду.
Ноги оторвались от берега. Налетающий с востока Бессмертный Сын слился с бурей. Амира швырнуло в реку. Когда он погрузился в воду, руки и ноги свело от холода, который проникал в каждую пору тела и сковывал мускулы. Лишь несколько вдохов отделяло Амира от смерти. Однако постоянное движение, погружение под воду, царапины и порезы, причиняемые ударами о дно, пока его волокло течением, не давали сосредоточиться на каком-либо одном ощущении.
Вынырнув на поверхность, всего на полсекунды, он увидел перед собой не поверхность реки, но исполосованную молниями стену шторма, надвинувшуюся на них с горы. Его несло по течению с ошеломительной скоростью, лес мелькал, как будто Амир ехал на мчащейся повозке. Небо сделалось совсем черным, и он не видел перед собой ничего, кроме вращающегося шпиля из ветра, пыли и смерти, и только жилистые разряды белых молний раскалывали тьму каждые несколько секунд. Амир отчаянно барахтался, но река не давала ему ни утонуть, ни держаться на поверхности. Он махал руками, погружался и выныривал снова. Река преодолевала повороты и перекаты; краем глаза молодой человек заметил голову Калей, то появляющуюся, то исчезающую немного дальше от него по течению.
Бессмертный Сын находился теперь над ним, и темнота стала полной. Два крыла распахнулись во мгле разрезаемого молниями шторма, алые полосы рассекали истерзанное небо. Крылья были чешуйчатые, со сверкающими красными кабошонами, пульсирующими в такт дыханию бури. Если у твари была голова, она скрывалась за непроглядной пеленой тайфуна. Когда Кишкинда взревел, голос его перекрыл вой шторма вибрирующим крещендо, заставив забурлить воду в реке.
Амиру хотелось выбрать направление, куда плыть, но течение было слишком сильным. Всякий раз при попытке свернуть к берегу поток отбрасывал его. Над головой он видел средоточие крылатого шторма, обманчивой красоты полотно, намалеванное в небе оттенками черного, рваное и сморщенное, под которым смерчем клубилась пыль.
От Бессмертного Сына пахло пеплом, листвой и шафраном.
– Берегись! – услышал он крик Калей, прежде чем ее голова исчезла под водой.
Амир попытался развернуться, но сила течения и бури цепко удерживала его.
Поэтому его так и тащило вперед, и вдруг начались водопады.
Спина его вырвалась из объятий реки, ноги вылетели из воды, а голова, мокрая и замерзшая, запрокинулась вверх, так что, падая, он смотрел прямо в сердце шторма.
Позже Калей сказала, что он пролетел пятьдесят футов, но ему в тот момент показалось, что гораздо больше. Он махал ногами и руками, пока не утратил контроль над телом. А когда врезался в воду и стал погружаться, воздух при ударе выбило из легких, и он подумал, что никогда уже не вынырнет. Единственный путь вел вниз. Зрение затуманилось, и на миг закралась мысль: «Каково это – сгинуть вот так, в неведомых Внешних землях, вдали от мира, который знал и называл своим? Тело твое сгниет, плоть обглодают карпы и мригалы, а что останется – будет плавать неделю за неделей, обреченное на забвение».
Секунду спустя он с силой ударился спиной о дно и устремился наверх в отчаянном стремлении глотнуть воздуха. Вода сдавливала легкие, тянула вниз, сжимала голову. Дождевые капли пробивали поверхность и вонзались в кожу холодными иглами.
Три ночи назад, стоя на выступающем над морем утесе Джанака, глядя на бурные волны и качающиеся на швартовах лодки, Амир считал себя везунчиком, будучи одним из немногих чашников, умеющих плавать. Аппа учил его настойчиво, без жалости. И когда Амир спрашивал, зачем это нужно, отец отвечал коротко и ясно: «Никогда не знаешь заранее, что может пригодиться».
Амир отталкивался от воды и греб. А вынырнув на поверхность, обнаружил в нескольких футах от себя распростертое тело Калей. Он проплыл по течению, теперь уже более спокойному, хотя Бессмертный Сын парил в вышине, как некий жестокий шут, склонный к злым проделкам. Он держался у края шторма, словно прикованный к нему.
Снова погрузившись, Амир поднырнул под Калей, устроившись между рукой и туловищем, и, используя свою силу, подтолкнул ее. Затем, распластавшись насколько можно, стал грести к берегу.
Когда ноги коснулись дна, его накрыла волна облегчения.
Зрение прояснилось. Буря не пересекала линию водопада, как если бы это была некая государственная граница. Бессмертный Сын развернулся и, сложив крылья, нырнул в тайфун, который ослаб, превратившись в простой дождь. Затеплилась приправленная шафраном серая заря, аромат специи и воспоминания о доме растаяли, как роса, и прежде, чем Амир успел отдышаться, Кишкинда исчез бесследно.
Амир закашлялся и повернулся, чтобы поднять Калей, но та уже распахнула глаза и выхватила тальвар.
Река низвергалась водопадом с обрыва в некое подобие бухты, другой своей оконечностью соединенной с морем. Только это было не море в обычном понимании слова, а мелкое, покрытое водой пространство, заполненное плавающими деревяшками – обломками тысяч кораблей, разбросанными по побережью, на сколько хватало глаз. Ближайший к ним корабль, аккуратно разломленный надвое, лежал на опоясывающем противоположный берег скалистом валу. Обломки досок плыли по течению, медленно дрейфуя в сторону океана.
А на берегу, подпрыгивая и отчаянно размахивая руками, нечесаный и с косматой бородой, стоял Карим-бхай.
Глава 23
Помимо специй, бирюзы, кружев и бижутерии, Карнелианский караван доставлял также любовные письма из далеких краев. Есть голод, утолить который не может пища, зато могут стихи.
Обломки кораблекрушений устилали берег бухты. Деревья на побережье клонились под напором последних порывов бури, окончательно потерявшей надежду расправиться с Амиром и Калей и нисходившей до приятного утреннего бриза. Чайки кружили над деревянными потрохами кораблей, пронзительно окликая проплывающие мимо деревяшки.
Карим-бхай стоял рядом с Амиром, положив одну руку ему на плечо, а в другой вертел стручок кардамона. Голова у него была обернута полотенцем, лунги разорвано сбоку, открывая порез на бедре. От него исходил запах подгоревшей еды и несвежей капусты. Тем не менее смех его звучал громко и задорно.
– Ты стащил карту Мадиры, – посетовал Амир спустя какое-то время. – Илангован рассказал тебе про Завиток, так?
Заметил Амир и других с корабля Обреченных, отплывшего из Джанака три дня назад. Секаран, еще не оправившийся, баюкал раненую руку. Судя по всему, кораблекрушение пережила большая часть песчаников, и они теперь толпились вокруг костлявой фигуры Илангована. Благословенный выглядел измученным и измочаленным, как если бы его тело использовали в качестве стиральной доски для всего белья в Чаше. При всем том на лице его, пока он разговаривал со своими товарищами, было какое-то ребяческое оживление, взгляд озирал всю ширь Внешних земель, любуясь каждым листиком, каждой веткой, каждой лужицей воды. Создавалось впечатление, что попадание в эту страну грез сместило его представления о реальности. Амир всегда видел в Иланговане человека легенды и мифа, некоего героя, которым нужно восхищаться с расстояния. Теперь он казался уменьшенной копией самого себя и таким нравился Амиру еще больше.