– Первое правило жизни в дебрях – это признать, что ты тут не самый главный, – заявил он с видом человека, всю жизнь замышлявшего подобное путешествие.
К предстоящим им трудностям он относился на удивление спокойно. Амиру не хотелось подрывать этот позитивный настрой рассказом о приключениях, с которыми им пришлось столкнуться до попадания в бухту.
Они находились на нижних склонах того, что выглядело как горная цепь. Джунгли широко расстилались впереди, слева вздымались горы, самые высокие и далекие вершины терялись в облаках.
– Второе, что нужно знать, – продолжил Карим-бхай, – это что разговоры насчет отсутствия здесь специй никак не соответствуют истине.
– Это вздор, – сказала Калей. – Нет тут никаких пряностей.
Амир открыл рот, но Карим-бхай не дал ему заговорить, приложив к губам палец:
– Давайте молча повернемся и полюбуемся на чудо, которое называется лоза черного перца.
Калей и Амир обернулись. Их окружали высокие деревья с густой листвой, но ближе, почти скрываясь в тени этих гигантов, были растения поменьше и потоньше, не более семи футов в высоту. Каждое из них походило на человека, укутанного в плащ из травы и лиан. Карим-бхай захлебывался от восторга:
– Их усики обхватывают горошины перца. Видите эти густые, но тонкие пики? Это они и есть. Поспевая, горошины станут желтовато-красными, как красная смородина. В Каланади их срывают еще незрелыми, окунают в кипящую воду и оставляют сохнуть на солнце. Через несколько дней кожица на горошинах съеживается и чернеет, вот так и получается то, что мы называем черным перцем. А берется он с этой вьющейся лозы, запомните. Дайте немного притененного света, немного жары, немного влажности тропического леса – и у вас будут все условия для выращивания черного перца. Когда жарко и сухо, горошины собираются в кучку и увеличиваются в размерах, и это придает им их терпкий, острый аромат. На этом этапе они готовы для сбора. Среди восьми королевств только склоны Каланади идеально подходят для этой специи, но здесь, во Внешних землях… – тут Карим-бхай вздохнул, обводя взглядом бесконечную стену зелени, – возможности безграничны.
Амира больше заботило, как Калей поведет себя в отношении старика. Исподволь он наблюдал ее реакцию на слова Карим-бхая и заметил только незначительные перемены в выражении лица, как если бы она уже привыкла, что каждый новый день ее верованиям бросают вызов и предают их мечу. Впрочем, это не мешало ей без конца погонять Амира и Карим-бхая, чтобы за светлое время суток покрыть как можно большее расстояние.
Той ночью Амир беспокойно ворочался. Его преследовали кошмары, ему казалось, будто Уста шипят, предостерегая его. Он старался подчинить свой ум, сделать вид, что охотится на Мадиру заодно с Калей, но как бы он ни пытался, ничего не получалось. Глубоко в его душе угнездилось стремление увидеть, что ее миссия принесла плоды, и посмотреть, какая жизнь возможна вне восьми королевств. Возможность эта была многообещающей, столь исполненной правды, перечеркивающей ту ложь, какой его пичкали с детских лет, что никакая угроза, даже со стороны юирсена или Бессмертных Сынов, не способна была отвратить от нее его сердце. Самого себя не обманешь.
Проснулся Амир в поту. Кошмар отступал неохотно, словно призрак, терзающий жертву, даже когда она бодрствует.
Еще не рассвело. Карим-бхай похрапывал рядом. Пускаться в путь было слишком рано. Калей сидела, обняв колени, с внешней стороны от входа в пещеру. Амир сомневался, что девушке удалось за всю ночь хотя бы раз сомкнуть глаза. Он выбрался наружу, опустился на колени рядом с ней и обвел взглядом с занимаемого ей удобного для наблюдения поста темные очертания бескрайних джунглей и не такого далекого моря, оставленного ими позади.
– Красиво тут, да? – спросил он.
– Красиво, – шепотом ответила она. – И запретно.
Амир улыбнулся, подавляя зевок:
– Запретные пряности самые вкусные. Так говорят про хинг в Чаше. Высокожители исходят от него на слюну, но боятся, потому как он проходит через наши руки.
– У вас в восьми королевствах довольно пряностей. Алчность убьет вас.
– Мы алчем не специй, – возразил Амир. – Мы алчем жизни с размахом. Если что нас погубит, так именно это стремление.
На это Калей не ответила, глядя вдаль. Впервые с того момента, как они ступили во Внешние земли, девушка не собрала волосы в пучок, а позволила им пышными волнами спадать на плечи. Она казалась другим человеком. Высказанное ею желание видеть Амира и других из вратокасты живыми заставляло его гадать, не умер ли ее долгий брак с Устами, уступив место забытому роману с учением Мадиры.
«Ты теряешь бдительность, – предостерег он себя. – Она не стала менее опасной».
– Моя тетя останавливалась в этой пещере, – сказала Калей минуту спустя.
Забравшись в пещеру на ночлег, они обнаружили в ней разбросанные ветки и кости, какие находили во всех пещерах. Но Калей прошла науку, как выслеживать и убивать добычу. И если она говорит, что Мадира побывала здесь, Амир склонен был ей поверить.
– Что ты станешь делать, если и в этот раз не сумеешь остановить ее? – спросил он.
Калей ожгла его сердитым взглядом:
– Меня не будет в живых, чтобы выяснять это. Я остановлю ее или умру. Наша встреча может иметь только два исхода.
– Будь честной. Ты делаешь это, так как считаешь, что Мадира убила твоего отца?
Калей повернула голову в ту сторону, откуда доносился звук сверчков в лесу.
– В моем сердце нет мести, – сказала она, а потом хмыкнула. – Мстить хочет она.
– За того торговца из Внешних земель?
– Любовь, полагаю, способна толкнуть на необъяснимые поступки.
Почти в ту же секунду Амир подумал про Харини. Она вместе с Мадирой взялась за уничтожение Врат. Подвигла ее к этому любовь к Амиру или к народу Халморы, он не брался судить.
Почему не могло быть и то и другое?
Он не знал, когда увидится с Харини снова, но о том, чтобы взять ее с собой в поход через Внешние земли, немыслимо было даже подумать.
– А ты… любила кого-нибудь? – задал вопрос Амир. – Или тебе казалось, что любишь?
Калей молчала достаточно долго, чтобы ее можно было заподозрить в стремлении состряпать ложь, подкрепленную ее суровым и неприступным видом, потом произнесла «нет» тоном, не оставлявшим места сомнениям.
– Я исполняю свой долг, – пояснила девушка. – То, что Мадира сделала с моим отцом, намеренно или случайно, лишь оправдывает мою цель, но не определяет ее. Долг предписывает мне, что делать. Я замужем за Устами.
У Амира последнее слово стало уже вызывать раздражение.
– Ты ни о чем, кроме долга, не думаешь? Жизнь существует и за его пределами.
– Такая жизнь лишена смысла. – И не успел Амир нарушить ход ее мысли, она взорвалась гневной тирадой: – Меня ли в этом винить? Просила я посвящать меня одному служению долгу? Нет. Как и ты не просился в носители. В детстве я хотела жить с тетей. Вдали от родителей. Вдали от всех прочих. В большом песчаном дворце в Иллинди, в королевских палатах, угощаясь яблоками и гранатом, распевая песни и обучаясь танцам. Я мечтала вырасти придворной дамой, носить дорогие одежды и, быть может, в один прекрасный день стать избранной, чтобы заседать среди Кресел. Я мечтала, что однажды… я стану следующим Ювелиром.
Амир воззрился на нее. Не может такого быть. Но почти тут же сообразил, что может.
– Чтобы ты имела возможность по своему хотению посещать восемь королевств. Как делал это Маранг, ведя торговлю через Карнелианский караван.
Калей кивнула:
– И даже больше. Но мне этого не позволили. В восемь лет меня заперли в пещерах горы Илом и велели исполнять долг перед Устами. И я исполняла, потому что всегда была послушной дочерью. К тому же я была ребенком, видела в пещерах Маранга и думала: «Вот, ему же удается сочетать одно с другим, быть воином юирсена и Ювелиром». И я продолжала идти по тропе, потому что это наполняло мою жизнь смыслом. У тети был шанс слепить из меня другую личность, но вместо этого она отдала меня отцу и Марангу. Теперь слишком поздно. Не знаю даже, стану ли я когда-нибудь Ювелиром – думаю, едва ли, – но я определенно не хочу быть той, кем стала бы, останься я с тетей.
«Вот так жизнь, – подумалось Амиру, – всегда оборачивается, чтобы посмотреть на призраки людей, которыми ты мог стать».
На следующее утро они выбрались из пещеры и снова пустились в путь. Море не до конца еще скрылось из виду. Густая влажность осаждалась на коже. При каждом шаге с локтей и подбородка срывались капли пота. И с каждым часом запад все больше приобретал обличье бесконечной череды лесов и холмов, полной зловещих шепотов и мертвенных стонов.
Что-то наблюдало за ними. Кости Амира заныли, соглашаясь с предчувствием. То, как шелестела листва на ветру, как воздух не доносил запаха ни единой специи, но и не убеждал в отсутствии оных, подсказывало Амиру, что они не одни. Не-тишина охотилась на него, словно он был недоеденным блюдом, и молодой человек знал, что Уста продолжают объявленную войну.
Но делиться этим соображением не спешил. Ни к чему изливать свои страхи на Карим-бхая и Калей, хотя он был уверен, что оба спутника поспешат объявить их прихотью воображения, как будто зрелища одного чудовища, встретившего свой конец, для них недостаточно.
Амир то и дело поглядывал на компас Хасмина. Вид его служил постоянным напоминанием о том, через что ему довелось пройти. И не все из пережитых событий были плохими, говорил он себе. Может, благодаря им они остались живы. В этом утешении он черпал силы, чтобы бороться с тяжестью на сердце.
Калей в очередной раз удалось преодолеть неуверенность. Она по-прежнему мало разговаривала, но ходила мрачнее тучи. «Маленькая победа, – подумалось Амиру. – В конечном счете она возвращается домой. Или, по меньшей мере, идет в направлении дома. От такого любой приободрится. Приятно думать о месте, где можно дать отдохнуть усталым членам и выспаться всласть. Где все кажется безопасным и родным, где никто не норовит убить тебя или покалечить. Там даже самая отравленная вода пьется как нектар».