«Ты совершаешь правильный поступок», – говорил он себе.
По большей части Амиру было интересно наблюдать за Карим-бхаем по мере того, как ум старого носителя осваивался с новыми возможностями. Не сказать, чтобы он плохо справлялся. То и дело у него вырывались возгласы восторга и удивления, как если бы с каждым очередным открытием Карим-бхай примирял новый мир с прежним.
Что до Калей, то найти очевидные ее следы Амиру не удавалось. Ему не хватало ни терпения, ни навыков следопыта. Он просто придерживался карты и уповал, что они идут в верном направлении. Про Калей не следовало забывать.
Врата свидетели, чем больше он о ней думал, тем неспокойнее становилось у него на сердце. И муторно в желудке. Одно было очевидно: при следующей их встрече обмена любезностями не жди. Ничто из имеющегося у Амира, будь то в душе или в мешке, не вернет подорванного доверия.
Негусто для начала, в качестве попытки защититься.
Не имело значения, что он хочет сохранить ей жизнь, как и она ему. И что у нее есть еще шанс пробить скорлупу адепта юирсена и стать той, кем она некогда хотела стать.
Богатой высокожительницей при дворе.
И наконец, он постоянно оглядывал небо, высматривая Куку.
На третий день после выхода из поселка Амир и Карим-бхай наткнулись за речным бродом на рощицу гвоздичных деревьев. Вечнозеленых, футов по сорок в вышину, густо покрытых глянцевыми пахучими листьями. Карим-бхай бегал вокруг них, радостно восклицая, что больше ему ничего не надо, чтобы осесть во Внешних землях.
Амир, никогда не видевший гвоздичные деревья, растерялся. Карим-бхай подвел его ближе:
– Гвоздика растет соцветиями, меняющими цвет от зеленого к желтому, розовому и, наконец, к насыщенному красному. Видишь эти почки? Их нужно сорвать, пока не перезрели. Сборщики урожая в Амарохи взбираются на верхушки деревьев и обивают почки с веток палками. Потом собирают их в сетки и высушивают на тропическом солнце, пока они не почернеют и не станут твердыми, как ноготь.
Больше они не делали остановок до заката, пока ноги не отказывались дольше держать Карим-бхая или его не обуревало настойчивое стремление съесть что-нибудь из прихваченных из поселений припасов. Без Калей они чувствовали себя беззащитными перед любым рыщущим в ночи злом, да и перед самой Калей, опережавшей их едва ли на полдня. У них имелась настоящая карта, тогда как девушке приходилось опираться на память, и Амир надеялся, что это позволит им выиграть несколько часов.
На четвертое утро местность снова сделалась неровной и медленно пошла под уклон. Оставалось два дня до назначенной Марангом даты выступления юирсена. Поиски Амиром Яда казались событием из другой жизни: мечта перебраться в Черные Бухты, плавать пиратом вместе с Илангованом. Да, это все равно была бы жизнь лучшая, нежели в Чаше, но не цельная, не вполне настоящая, свободная от притеснений и обид по сравнению с жизнью во Внешних землях.
Когда Амир уснул той ночью, ему приснилась эта новая жизнь. Младенец бегал и резвился, Кабир нашел новых друзей и места, чтобы их рисовать, амма обрела новую цель, новый смысл жизни, померкший и съежившийся после того, как аппа покинул их.
Амиру снилось, как поколебленная торговля пряностями ищет новые пути, прежнее стремление к обмену товарами уступило место новому желанию – исследовать Внешние земли. Он думал о словах Калей, есть ли у него право разрушать жизни миллионов людей, и, просыпаясь время от времени, ощущал, как они давят на него. Постепенно сон перешел в кошмар, и он очнулся весь в поту. Карим-бхай с тревогой наблюдал за ним от входа в пещеру.
– Не стоит тебе так много думать, пулла.
– Тут ничего не поделаешь. – Амир покачал головой. – Спроси ты меня несколько дней тому назад, способен ли я вообразить все, что случилось с последней нашей ходки в Халмору, я бы сказал, что это настолько же вероятно, как деревянный мускат.
Карим-бхай улыбнулся:
– Это то, к чему следует привыкнуть людям, ищущим лучшей жизни. Даже Черные Бухты казались иным чашникам пугающими поначалу. Новые истины смещают привычные устои души.
– А если у нас не получится? Сможем ли мы жить после неудачи, зная, что новые истины существуют, но нам не по силам принять их?
– Мы не проиграем. Я верю в тебя, пулла. В нас.
Амир фыркнул:
– Мы всего лишь муравьи в войне, которую ведут слоны, бхай. Достаточно один раз наступить – и нет нас.
Карим-бхай улыбнулся:
– Если мы не ухитримся вперед укусить их за ногу.
– Как скажешь. – Амир улыбнулся в ответ. – Не стану отрицать, отчасти я рад, что ты здесь, хотя я и предпочел бы оставить тебя в поселке. Эти новые истины будут со мной, даже если все остальное покинет.
– Ты заговорил как старик. Мне не хватает беспечного носителя. Бесшабашного юнца, тайком бегающего на свидания к раджкумари Халморы.
– Я таким и остался, бхай. Даже если изменится все, я, как прежде, буду гнаться за раджкумари Халморы.
– Она теперь махарани, – поправил Карим-бхай.
Да. Королева. Блюстительница престола. Амиру вспомнилась медовая сладость ее губ, когда она поцеловала его в тени Врат пряностей в Джанаке, аромат сандала на ее коже, запах шикакай от волос. И превыше всего ее слова, ее тайны, ее неутолимая жажда добра. Она сделала то, что сделал бы любой другой блюститель престола, стремясь к благу своего народа, вот только вратокаста в глазах Харини так же заслуживала лучшего, как и высокожители. Вот зачем ей нужны были от рани Зарибы корабли: она предвидела конец Врат пряностей и начало эры Внешних земель. Корабли давали преимущество в торговле или же в том, что займет место торговли в отсутствие Врат пряностей.
А он старался помешать исполнению этих планов.
Врата, как он ее любил. И надеялся лишь на то, что разделившие их дороги сойдутся однажды воедино, чтобы никогда больше не разлучаться.
Следующий день прошел в заботах и тихом ворчании. Густой лес, долгие переходы по узким гребням холмов, ручьи, где плескались рыбы, которые были неведомы даже джанакари. Рев дикого зверя вдалеке, потом жалобный стон умирающей газели. Оставался всего день, а Амир даже не мог сказать, правильной ли дорогой они идут. Карта могла ошибаться. А быть может, компас Хасмина перестал работать. Глупо было думать, что он способен освоиться во Внешних землях за время этого короткого путешествия.
Что оставалось в силах Амира, так это вести счет времени. Каждая минута, каждый час проходили в тревоге. По мере того как до обозначенного Марангом срока оставалось на один день меньше, Амир терял покой и с ноткой паники в голосе побуждал Карим-бхая шагать быстрее. Но старый носитель был уже на пределе сил. Первоначальный его пыл пошел на убыль. Тяжесть в уме и на сердце сковывала усталые ноги.
Утром и вечером становилось все холоднее, а пока они огибали с востока очередную гору, их окутывал густой туман. Любой непонятный звук в дебрях заставлял Амира бросаться к ближайшему укрытию. Страх перед Бессмертными Сынами сопровождал их на каждом шагу, и как бы молодой человек ни пытался, ему не удавалось прогнать из памяти страшную картину: Кука пикирует на него, пока он катится по склону. Или образ Кишкинды, спускающегося из туч. Или убитого змея. Он ощущал гнев Уст. Их кипучую ярость. Прибегать к обману было теперь бесполезно, оставалось лишь идти по стопам Калей и Мадиры.
Когда опустились сумерки и на небе появилась пузатая луна, Амир и Карим-бхай начали присматривать пещеру для ночевки. Туман клубился под ногами, пока они брели по голой полосе скалистого грунта. С неба лился лунный свет, указывая направление.
В одном месте Карим-бхай остановился.
– В чем дело? – спросил Амир, переводя дух.
Они только что взобрались на склон, обрамленный с обеих сторон валунами. Карим-бхай привалился к одному, глядя на камень.
– Вот, – пробормотал он.
Амир поднес факел к месту, на которое указывал Карим-бхай. Свет упал на отпечатавшееся на булыжнике пятно в виде ладони.
Кровь.
– Влажное, – сказал Карим-бхай, проведя пальцами по отпечатку. – Они близко.
Пройдя еще пару сотен шагов, они снова нашли кровь: петляющую полосу на тропе, капли на листьях и следы в грязи. Обменявшись усталыми и встревоженными взглядами, Амир и Карим-бхай пустились дальше. Спустя какое-то время Амир достал шамшир. Спереди доносился шум воды, постепенно нараставший и в конце концов пожравший тишину ночи. Туман клубился, затягивая все пеленой, пока они не пошли почти наугад. Каждый шаг был шагом в неизвестность.
Когда туман немного рассеялся, они обнаружили, что находятся на поляне. Амир ахнул.
Вода низвергалась с вершины холма и падала в узкое глубокое ущелье. По дну ущелья бежала стремительная река, шапки пены наползали на обрывистые скалы по обоим берегам.
Впереди тропа внезапно обрывалась, упираясь в ущелье. Мост – на деле всего лишь несколько шатких бревен – был переброшен через пропасть, а за ним, футах в пятидесяти, виднелось продолжение тропы. Мост, как предположил Амир, построили поселенцы.
Посреди узкого моста стояла на одном колене Мадира. Она тяжело дышала, в руке у нее блестел наследственный меч рани Зарибы. Волосы растрепаны, несколько ран в разных частях тела кровоточат. В паре шагов от нее, ближе к Амиру и Карим-бхаю, тоже тяжело дыша, стояла Калей. Ей, похоже, досталось больше, чем тете, но в глазах ее горел огонь, подсказавший Амиру, что девушка готова продолжать так всю ночь. Если чему-то суждено случиться, это случится здесь, на мосту.
Калей стояла между Мадирой и ее дорогой в Иллинди.
Шум низвергающегося в реку водопада заглушал звуки шагов, производимые мужчинами. Карим-бхай поравнялся с Амиром.
– Хо, неужели они не могли найти менее опасного места для поединка?
Амир покачал головой и, закусив губу, пошел дальше, передвигая ногу одна за другой.
– Калей! – окликнул он.
Девушка резко развернулась, глаза ее округлились.
– Ты! – выкрикнула она гневно.
Но помимо этого в голосе ее пр