Затем из окон что-то повалило. Поначалу это походило на пар, но затем дым обрел цвет. Кроваво-красный, потом шафрановый, желтый, фиолетовый, зеленый и белый – словно такое призрачное воплощение блюда тхали[17]. Испарения сгущались, становясь темнее ночи, а потом дождь поглощал их. В считаные секунды вся кила окуталась пеленой цветного тумана.
Нет. Амир сглотнул, уловив, как через дождь его носа коснулся намек на аромат корицы.
Это не краситель.
Пряности.
Если он чему и радовался в этот момент, так это тому, что все взгляды, включая Карим-бхая, были прикованы к дворцу.
Посему для Амира не было ничего проще, как скинуть мешок на землю, ускользнуть со священной тропы пряностей и протиснуться в щель между стенами. Память об аромате Харини влекла его к ее гибнущему дому.
Глава 3
Ошибаться свойственно человеку. Забыть добавить в обед специи – непростительное преступление, караемое заключением сроком от семи лет вплоть до смертной казни.
По мере того как Амир пробирался через узкие коридоры и пещеры, громада крепости давила на него сильнее, чем мешок с пряностями.
Перед его мысленным взором продолжал трепетать огонек в окне опочивальни Харини. Тишина, мрак, дождь на улице и клубы дыма от горящих специй – все предрекало долгую ночь.
Харини никогда не провожала его собственно во дворец. Вместо этого они всегда бродили по окрестностям, держась в тени стен, по густым садам, по склонам, а иногда забирались на холодные, сырые вершины, куда попадали через винтовые лестницы внутри заброшенной башни и откуда могли при свете луны любоваться с высоты окружающими Халмору бескрайними джунглями.
Сегодня он был один. Сегодня он был напуган.
Мимо поварят и слуг он пролетел порывом ветра, делая вид, что находится в крепости по делу. Но пусть уверенные манеры и походка придавали ему некую тень авторитета, зато наружность, мокрые волосы, порванная одежда и неподходящее время суток свидетельствовали против него. А самое главное – на шее буквально кричало, заявляя о себе, клеймо пряностей.
Амира охватил внезапный приступ тоски: ему хотелось, чтобы Карим-бхай был рядом.
«Успокойся!» – сказал он себе. Все, что требуется, – это найти Харини и слой за слоем снять кожуру этой странной ночи. Ему нужен был Яд, но еще он хотел увидеть Харини. Амиру было не по себе от грызущего подозрения.
Что до Яда, то, если даже Бинду соврала, у Харини вполне может найтись лишняя склянка. Она постоянно говорила о желании стащить у отца пузырек для себя. У всех королевских особ имелся личный запас, необходимый для случаев, когда нужно посетить другие королевства – например, во время афсал-дина.
Впервые за вечер в душе у Амира затеплилась надежда.
Всего один пузырек. Для аммы.
Ведь именно в этом все дело, правда? Он не может бросить амму, как сделал это отец много лет назад. Карим-бхай ошибается. Именно тут крылось отличие Амира от родителя – в факте, что он готов обойти все восемь королевств и добыть Яд, лишь бы не оставлять мать одну. В том, что на поиски новой жизни он уйдет не один, а вместе с Кабиром и аммой, а также с ее не родившимся пока ребенком.
В новой жизни не придется служить носителем, особенно это важно для Кабира.
Каждый шаг напоминал об этой необходимости. Кости ломило эхом боли – цены, уплаченной за проход через Врата. Кабир не должен разделить эту муку. И он сам, Амир, тоже больше не будет. Все эти годы, глядя, как растет в Чаше брат, Амир так и не осознал до конца, как быстро придет черед Кабира заступать на службу восьми королевствам. И вот теперь, когда остались считаные месяцы, по жилам его струилось чувство вины. Нужно было действовать быстрее. Следовало раздобыть флакон с Ядом еще давно, когда имелся такой шанс, и оставить Врата, торговлю и Уста далеко-далеко позади.
Амир презирал Уста, это божество пряностей. Ну почему Карим-бхай не хочет видеть этого в своем слепом поклонении? Почему не видят другие носители? Почему не хотят для себя лучшей жизни, чем влачить жалкое существование в Чаше, почему не хотят бежать на свободу, как поступил Илангован много лет назад? Или хотя бы последовать примеру аппы, который предпочел гибель во Внешних землях мучениям переходов?
Писания, писания, писания! Амир сыт ими по горло. Будь это в его власти, он бы спас всех чашников в Ралухе до единого. Но выходит так, что даже избавление собственной семьи требует сил выше человеческих. И никаких гарантий.
Эхо писаний раздавалось в голове у Амира шепотом ритуалов и сумеречных гимнов Устам. Звук сочился из стен килы, и Амиру почудилось на миг, что он вовсе не в Халморе, а посреди Врат – не на одной стороне и не на другой, но в той самой пропасти, где, по слухам, обретаются Уста.
Стены обиталища Уст украшены колоннами с увитыми жасмином основаниями, в альковы встроены маленькие усыпальницы, где горят лампы в стеклянных вазах.
Харини шутила иногда, что, если бы Амир перебрался в Халмору, в ее семью, у него полжизни проходило бы в ритуалах. Облаченный в шелковый вешти, со священным пеплом на лбу, он сидел бы рядом с ее отцом, пока тот исполняет бесконечные хомы, призывающие Уста благословить обмен, используя пары куркумы и розовой воды, а также речения, полные покорности и вечной преданности.
Пряностные мечтания, от начала до конца! Никогда бы ему не позволили войти в дом правителей Халморы. Ни ему, ни его семье. Как ни осыпай его золотом, ничто не сотрет клеймо предыдущего низкого рождения и не очистит текущую в венах кровь нынешнего воплощения. Писания Уст навсегда преградили для него этот путь.
Взамен оставалось лишь туманное будущее в Черных Бухтах с Илангованом, под сенью его власти. Власти разбойника, который сам был некогда носителем. Илангован обеспечит ему и его семье если не благополучие, то хотя бы безопасность. На его попечении живут сотни представителей вратокасты, сбежавших из своих королевств. Это не были какие-нибудь басни, рассказываемые у костра: плакаты и объявления, провозглашающие Илангована бандитом и пиратом во всех восьми королевствах, служили доказательством его существования. Он станет защитой Амиру.
Если Иланговану и его собратьям-разбойникам удалось разорвать свои узы, удастся и Амиру. С объятиями Харини не сравнится, но хватит и этого.
Но эта цель казалась очень далекой сейчас, когда тишина Халморы пожирала его. Что произошло? Куда делись шум и гам халморского дворца, слышные обычно за много миль даже в сумерках?
В какой-то момент молодой человек поверил, что заблудился. Эта дорога не может вести к башне Харини. Неужели чувство направления его подвело? Может, следует вернуться к началу пути?
Послышались шаги. Амир проворно юркнул в один из примыкающих коридоров, сетью растекающихся по киле. Дорогу преградила шелковая портьера. А почему бы и нет?
Его окутал аромат корицы и жимолости, ноги ступили на ковер. Фрески на стенах изображали традиционные халморские праздники. Амир взял несколько виноградин из корзины на боковом столике и провел пальцами над пламенем в лампах. Тепло впитывалось в кожу, успокаивая нервы.
Коридор привел его в комнату, где половина свечей уже погасла, но вторая половина заливала тусклым светом стол с раскатившимися виноградинами и недопитыми стаканами с вином. На другом конце он увидел окно, завешенное сеткой. Не ведет ли этот проход в башню Харини? Уверенности не было, но Амир все равно скользнул через порог.
Дверей нет, лестниц тоже. Вместо них поваленные плюшевые диваны с матрасами и подушками в чехлах. Вокруг них разбросаны пустые кубки из-под вина и блюда с фруктами.
Внимание Амира привлекли голоса за окном. Он оперся коленом на диван и заглянул через сетчатую занавеску.
Дарбар[18] внизу был странным образом пуст. Двор был уставлен флагами, диванами и… ветками деревьев. Амир разинул рот. Никогда не доводилось ему видеть двор Халморы. Виноградные лозы и лианы – это одно, но тут целые сучья проникали через окна и стены как продолжение джунглей, и никто не препятствовал им. Большую часть пространства в центре занимали столы из березы. Фонари в форме грибов свисали с ветвей под сводом. Сотни светлячков порхали среди колонн, озаряя комнату гипнотическим мерцанием. При виде такой пустоты Амир недоуменно заморгал. От Харини он слышал рассказы про еженощные пирушки. Тишина завораживала, и молодой человек стоял, забыв на миг о намерении разыскать принцессу. Потом взгляд его упал на помост прямо внизу, со сделанным из дуба и янтаря троном, похожим на ядовитый гриб. Кто-то стоял рядом с троном, небрежно положив руку на подлокотник, как если бы располагался рядом с другом.
Харини…
Сердце Амира забилось неровно; он присел на то, в чем узнал теперь кресло с королевской обивкой, и вгляделся вниз. Харини собрала волосы в несколько черных пучков – она клялась, что никогда не использует этот стиль. По ее словам, от этого болели корни волос и выглядела она старше. Вдобавок на ней было материнское ожерелье из сурьмы – жуткого камня, из-за которого казалось, будто ей взрезали горло и брызнула кровь цвета пепла. Ожерелье она тоже ненавидела. На боку у нее висел тальвар[19]. Харини никогда не носила острые предметы. Амиру тревожно было видеть ее в окружении вещей, не свойственных ее привычкам. Он помедлил, стараясь залатать дыры в своих воспоминаниях и недоумевая, когда они успели превратиться в нечто неузнаваемое. Так же неузнаваема была и женщина, располагавшаяся напротив Харини. От нее исходила аура спокойствия, как если бы не существовало напряжения, охватившего остальную Халмору. Волосы у нее были распущены, волнистые черные пряди спускались до талии. Лицо было небольшое и овальное, как мускатный орех, выражавшее некое веселое любопытство, как если бы она наблюдала за пьесой или танцем.