– Я не хочу больше быть носителем, о чем и говорил тебе прежде.
У него было заготовлено еще много слов, но все они словно съежились под действием необъяснимой силы, большая часть которой исходила от пристального, проницательного взгляда Маранга – тот словно снимал с него заживо кожу. Впрочем, внешне монах казался совершенно невозмутимым.
– Тебе стоило попросить. – Голос его звучал ровно и басовито, как всегда. – Я охотно исполнил бы твое желание. Не было нужды устраивать такое множество проблем.
Амир затряс головой, в плотине его самообладания появились трещины.
– Тебе ли не знать, что для людей вроде меня просто попросить всегда недостаточно. Твой бог здесь, внизу, он ведь шутник, верно? Смеется, когда выбирает ничтожнейших из нас и ставит на них свою отметину, как будто оказывая этим милость.
– Мы считаем это щедрым подарком. – Маранг улыбнулся.
– Какая тебе разница, есть ли у меня эта отметина? Видишь ты во мне нечто большее, чем в остальных моих людях? Тех счастливцах, которые не имеют клейма?
Тень сомнения промелькнула на лице Маранга. С него сошла улыбка, но не уверенность. Бархатистый тембр голоса не изменился.
– Ты внушаешь нам зависть. Ты наделен способностью проходить через Врата пряностей, на что не способен ни один из нас. Проходить сквозь саму душу Уст. Ты видишь бога каждый день, тогда как даже те, кто возносит ему молитвы, не способны пройти дальше, чем до края этой ямы.
– Но какой ценой? – отозвался Амир.
Маранг поморщился, как если бы возражения вызывали у него аллергию. Но внутри Амира сквозь трещины в дамбе уже просачивалась вода. Плотина трещала, осыпалась, рушилась в пыль.
Он остановился, упер руки в бока и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться:
– Знаешь что? Не далее как пару недель назад мне пришлось стащить олум из конторы Хасмина. Я пробрался в его уборную. Знаешь, кого я там застал сидящей на четвереньках у горшка, с рукой, покрытой коричневой слизью? Свою соседку. Девчонке двенадцать лет, а ей приходится собирать дерьмо Хасмина и его присных голыми руками. Она сгребает его в ржавое ведро, таскает за ограду и опорожняет в сточную канаву. Потом возвращается и идет в дом к другому высокожителю, нанявшему ее за горсть арахиса. Хасмин ей даже никогда тряпки не дал, потому что тряпка, отданная в руки чашнику, сама становится нечистой. Та девочка знала, зачем я туда пришел, и не выдала меня. Но такова наша доля. Чистить туалеты, носить свиные и козьи шкуры, смывать золу прогоревших погребальных костров и все это время покорно молчать. Мы берем воду из колодцев, на дне которых туши мертвых животных и птиц. Мы пьем ее, эту ядовитую дрянь, потому что иной нам не дадут. И ты… ты завидуешь мне? Как такое вообще возможно?
Маранг хранил молчание, но Амир чувствовал, что его слова втыкаются ему под кожу, вызывая пусть легкий, но зуд.
– Я никогда не просил многого, – продолжил Амир. – Мы довольствуемся двумя приемами пищи в день: рис, дал, капуста и свекла, морковка, если повезет купить на базаре. После того как наши пайки истощатся, пища наша по большей части делается безвкусной, как белая курта. Поэт с похищенной душой – так называет Карим-бхай нашу еду. И это правда. Можешь ли ты винить нас за желание немного повеселиться? У нас нет яркой одежды. Нет повозок и широких улиц. Нет зеркал на стенах и ковров под ногами. Нет, нет, нет. Все, о чем я мечтал, – это доброе блюдо бирьяни раз в две недели. Щепотка мациса, щепотка муската, немного куркумы и шафрана, несколько капель розовой воды и нежное мясо, замаринованное под всем этим. Карри, приправленное чили и солью и посыпанное молотым кардамоном. Никто не умеет делать карри так, как его готовит амма. А знаешь, почему никто его не готовит? Потому что у нас нет для него специй. У нас! Нам, великим, легендарным носителям пряностей, предмету зависти сытых и довольных высокожителей, выдают с ноготок шафрана, имбиря или гвоздики в качестве месячного пайка. Что нам с ним делать? Тратить? Да пока дойдешь до дома, ветер уже развеет половину из рук. Вот почему я воровал. Не для продажи. Только для себя и для аммы, для маленького брата, который уже таскает пряности на спине. И вот что я тебе скажу: я самый везучий чашник из всех, кого ты встречал.
Он смолк и посмотрел Марангу в глаза:
– Ну, искупай меня в своей зависти.
Маранг как будто переваривал тираду Амира, лицо его подергивалось в задумчивости.
– Что ты намерен предпринять теперь? – спросил он после минутного молчания.
И это все?
Амир хмыкнул:
– Блюстители престолов не могут нас убить, потому что мы носим отметину. И без нас не будет торговли пряностями. Не будет никаких шелковых путей или торговцев в чалмах. А если не станет Врат пряностей? Мы обретем свободу. Свободу погибнуть или уйти из вонючей Чаши. Мы уйдем и даже не обернемся. Во Внешних землях есть жизнь. Хорошая жизнь. Со своими трудностями и опасностями, но там каждый сам убирает за собой дерьмо, а вода чистая, как речные струи. Мы с Мадирой – доказательство тому, что во Вратах пряностей нет необходимости. И если мне удалось совершить путешествие между королевствами, то я готов побиться об заклад, что любому другому это тоже под силу. Великая ложь, будто за оградой жизни нет, должна быть развенчана. Может, пришло время, чтобы высокожители вышли из своих домов и испытали, каково тащить тюк на своем плече. А если нет, пусть просто прогуляются. Я устал исполнять желания других ценой собственной спины и получать в уплату лишь презрение. Я, как и все другие в Чаше, достоин большего, чем такое существование.
Амир крепче сжал рукоять шамшира, пылавший внутри его огонь не уступал яростью тому, которым плевались Уста. Он стоял на одной линии с Марангом, жар поднимался из ямы и бил ему в лицо сгустками темного дыма. Амир вытянул шею, норовя заглянуть вглубь провала, но ничего не разглядел. Находящееся там нечто либо укрывалось слишком глубоко, либо его вовсе там не было.
Как-то внезапно, как если бы само это небытие было наградой, Амир понял, что должен делать. И выругал себя за то, что не додумался до этого прежде. Всего этого – пустого разговора, встречи с Марангом – можно было избежать. В глубине души уже созрело решение: спрыгнуть в эту яму – самый прямой и ясный способ исполнить задачу. Он вполне полагался на то, что клеймо пряностей поможет ему выйти невредимым. А если нет… Молодой человек посмотрел вниз, где внутри Уст вихрями кружился пепел, и вздрогнул. Его испуганное маленькое сердце словно отрастило щупальца, что проросли сквозь тело и присосались к земле, мешая ему сдвинуться с места.
Амир резко выдохнул, гордый, что вовремя открыл альтернативу этому смертному приговору.
– Ты не cможешь убить Уста, Амир, – разнесся по пещере голос Маранга. – Ты превратишься в пепел прежде, чем успеешь добраться до их бьющегося сердца. И более того, тебе не пройти мимо меня.
С этими словами он выдернул воткнутый в землю меч, рука его была твердой, как кирпичная стена. Блики света играли на клинке, и Амир понимал, что никакие приемы и никакое везение не помогут ему одолеть Маранга.
Но он все равно улыбнулся, чувствуя, как трепещет сердце в груди:
– Мне и не нужно проходить мимо тебя. Достаточно лишь бегать быстрее.
Маранг резко развернулся, преграждая Амиру тропу к яме с Устами.
Но Амир, отбрасывая из-под подошв ошметки грязи, во весь опор помчался в другую сторону, к выходу. Подбегая к арке, он выкрикнул имя Файлана, чтобы Макун-кундж и Сибил-кундж успели расступиться в стороны своей сонной походкой. Едва Амир проскочил под сводом, стражи сошлись, преградив путь Марангу.
– Не пропускайте его! – заорал Амир, уже сбегая вниз по пещере.
До него донесся звон стали, крик. Столкновение тел. Амир петлял между колоннами, утирая со лба пот, но все равно буквально умывался им. Жар исходил из его тела при каждом шаге. То ли направление? Компас Хасмина вибрировал в руке, но Амир не смотрел на него больше, как не смотрел и себе под ноги. Неожиданно вся прежняя жизнь показалась ему далекой, как вечность. Карим-бхай, семья, Харини, обязанности носителя – все прошлое буквально перестало существовать в тот краткий миг, пока он бежал, чтобы исправить порядок вещей. Не имело значения, что именно прошлое привело его к этому мигу. До тех пор, пока при каждом шаге ноги находят опору в камне или грязи, с ним все будет хорошо.
Коридоры петляли и поворачивали, словно спутанная пряжа. Тяжесть горы давила Амиру на плечи, пригибала, глубоко впечатывала в землю при каждом шаге; он становился как будто меньше ростом, и в какой-то миг стало казаться, что только голова торчит над поверхностью, тогда как остальные части тела погрузились под землю, туда, где обитают Уста.
Сверху и сзади доносилось глухое содрогание почвы под ногами возвращающихся юирсена. А еще он слышал звуки отчаянной погони – это Маранг преследует его.
Выругавшись, Амир бросился вперед и пару секунд спустя ввалился в большую пещеру.
Мюниварей обследовал один из наполненных слизью ящиков. При шумном появлении Амира он вздрогнул, поправил очки, потом сухо хмыкнул:
– Я вот думал, не заблудился ли ты.
Ложные врата громоздились за Мюнивареем на пьедестале, между колоннами и за аркой густела тьма. С места, где стоял Амир, врата казались всего лишь очередной реликвией, но они оставались его последней надеждой.
– Некогда, – выдохнул он и устремился к ящикам.
Нагнувшись, Амир стал дергать за веревки, привязанные к основанию ложных врат, и заводить их одну за другой за скобы в ящиках. Мюниварей с любопытством наблюдал за ним, уперев руки в бока, как если бы всю жизнь работал ради мгновения, когда кто-то ввалится к нему в палату и примется играть с его игрушками.
Ящики немедля пробудились к жизни. Заключенные в них остатки зверя внутри Уст съеживались и вытягивались, словно медузы. Щупальца втянулись в туловища, черная вязкая субстанция брызнула на стекло. Похожая на слабую молнию искра пробежала за аркой. На этот раз Амиру не понадобятся специи.