раскинула руки, с искренним наслаждением вдыхая морской воздух. Ей не стать Ювелиром, но одновременно она теперь не связана по рукам и ногам навязанными Устами писаниями. В некотором смысле не только вратокаста выиграла от уничтожения Врат пряностей.
– Юирсена… Они, наверное, до сих пор меня ненавидят, – заметил Амир.
– Ненавидят – это слабо сказано. Маранг мечется как буйнопомешанный у себя в заключении. Он заявляет, что Уста сами были Бессмертным Сыном, в точности как прочие их слуги в Ранагале. Мечтает найти других, сбежавших Сынов и полагает, что сумеет создать из них новые Уста.
У Амира дернулся кадык – от такой мысли ему стало не по себе.
– Но… но это же невозможно, правда?
– Нет. Пока Маранг остается в Иллинди. Ба, он спятил, и не стоит принимать его болтовню всерьез. Им повелевала вера, и он не может представить себе жизнь без нее. Его ученики распевают у себя в камерах шлоки, ожидая освобождения.
Слабое утешение.
– Рад, что ты не среди них.
– Среди них или нет, не имеет значения, – сказала Калей серьезно. – Будь осторожен. Это новая жизнь, Амир, многообещающая, но это не означает, что она не чревата опасностью. Уже ходят слухи о возникновении сект в государствах вроде Талашшука, хотя туда еще не добрались наши официальные посланники. Это неустойчивый мир, похожий на детеныша, ползущего по дебрям. С нами может приключиться любое несчастье.
– Что же ты такая унылая! – Амир закатил глаза. – Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме смерти?
– Эх, пулла, ей просто страшно, как тебе или мне.
К ним подходил Карим-бхай, с набитым животом и сияющим лицом, говорящим, как славно он подкрепился. На руках он держал Велли. На шее у девочки не было клейма пряностей. Никогда ей не увидеть Врат, пусть даже она в свое время много о них наслушается и, быть может, попытается себе представить завораживающую диковину из камня и шторма, способную в мгновение ока переносить человека за тридевять земель.
Калей бросила взгляд на Карим-бхая, брови ее дернулись, и каким-то необъяснимым образом Амир ощутил, что эти двое вынесли из своего путешествия во Внешние земли некий общий секрет, в который он не посвящен.
Он забрал Велли у Карим-бхая и поцеловал в лобик:
– Хо! Как я по ней скучал.
– Ты заглядывай, – сказала ему Калей. – Это же все временно, до поры, пока не выстроится сеть поселений. Если честно, я только об этом и мечтаю. У себя на родине мне особо нечем заняться.
– Мюниварей никому жизни не дает? – осведомился Амир.
Калей сдула прядь волос с лица.
– О, у него куча работы. Когда Врата рухнули, было несколько неизбежных вспышек недовольства, но затем мы наладили официальное сообщение с Амарохи. Теперь Мюниварей уверен, что у него появилась новая цель в жизни, и ради ее достижения ему, как и всем остальным в Иллинди, работы хватит лет на десять. Он исследует почвы между двумя королевствами. Весьма трудоемкое занятие. Но сулящее надежду, что Внешние земли помогут нам выращивать те виды специй, которые мы не в состоянии культивировать в самом Иллинди. Он хочет половину города отправить ковыряться в грязи.
Амиру страстно хотелось быть рядом с Харини, вместе искать грибы на склоне халморской килы, погружая руки в землю, разглядывать муравьев и червей.
Со времени плавания через Завиток в Карим-бхае стало заметно больше созерцательности. Он смотрел на Внешние земли взглядом мудреца, впитывая их тишину, наслаждаясь видами, как если бы был не вполне уверен, что им следует вот так вторгаться во владения природы. Пока он здесь, он будет удерживать чашников в рамках разумного. Если честно, Амир рассчитывал на это.
– Сильно скучаешь по Суману-Коти? – поддел он старика.
– Он на самом деле хороший человек, – сказал Карим-бхай. – Обещает перевезти в поселок семью, как только мы проложим дороги. Но у него сейчас трудные времена. Он пристрастился к имбирю и после падения Врат напрочь отказался от чая. Клянется, что не отопьет ни глотка, пока не заполучит талашшукийский имбирь, не нарежет своими руками и не положит в чайник.
– Ох уж эта одержимость специями, – с сарказмом воскликнул Амир. – Интересно ощутить, каково это? – Он закатил глаза, глядя на Карим-бхая. – При его-то влиянии меня удивляет, как это он не приказал тебе открыть новый базар или что-то вроде.
– На деле мы с Гульбега уже планируем поставки для организации нового базара между Амарохи и Иллинди, – ответил Карим-бхай. – И если этот опыт будет иметь оглушительный успех, в чем я мало сомневаюсь, мы распространим его на остальные части Внешних земель. Ну что за жизнь без базара, по которому можно таскаться дни напролет, хо?
– Да я пошутил. Новый мир только начинается, бхай. – Амир бережно погладил Велли по спине. – Дай ему время.
– О, ты не знаешь человеческой природы, – с усмешкой возразил Карим-бхай. – Гонка. Всегда гонка. Только теперь мы наконец вправе бежать по своей воле.
Велли захныкала. Напугал ли ее вид Калей или Карим-бхая или осознание масштаба задач, намеченных на грядущий год, Амир затруднялся сказать. Но в этот момент Карим-бхай затянул песню. Во всей деревне головы повернулись к ним. Мужчины, несущие хворост, остановились послушать. Лицо аммы расплылось в улыбке – сколько минуло времени с тех пор, когда он видел ее такой счастливой? И к облегчению Амира, Велли, которую он баюкал на руках, пристально уставилась на Карим-бхая, и слезы ее растворились в ритме его песни.
Харини уже отчаялась влезть на валун. Он был мокрый от дождя, и каждый шаг приходилось делать с осторожностью. Она дважды поскользнулась, но Амир шел сзади и поддержал ее. Взобравшись наконец наверх, они повалились на плоскую поверхность валуна, отдуваясь, а потом расхохотались.
Резкий ветер шумел в древесных кронах. Повсюду вокруг, подобно зеленому озеру, раскинулись густые и буйные халморские джунгли. Валун торчал среди крон, как родинка на коже леса. Далеко позади лежала объятая последождевой дымкой халморская кила. Впереди джунгли постепенно ползли вверх по склону, чтобы сомкнуться с чередой гор, которым нет конца.
Харини отхлебнула глоток воды, потом передала мех Амиру и утерла губы.
– Не допивай все, – попросила она.
Амир высунул язык, потом обогнул мех с водой и чмокнул девушку в мокрую щеку:
– Не буду.
Они подобрались к краю валуна и примостились на нем, свесив ноги. Харини положила голову Амиру на плечо, и они стали смотреть, как солнце клонится к горному хребту.
– Нужно было выйти пораньше, – сказал Амир. – У нас едва час, чтобы успеть вернуться в килу засветло.
– Мы что, боимся темноты?
Амир погладил Харини по голове, потом поцеловал ее снова, в волосы. Врата, этот аромат сандала и куркумы. И мускус на ее коже. И на его. Теперь на его.
Пора бы уже перестать поминать Врата.
– Вообще-то, да, – ответил он. – Это называется здравым смыслом.
Харини хмыкнула:
– Оно того стоит, поверь мне. Они появятся с минуты на минуту.
Амир смотрел на последние лучи солнца, озаряющие горные склоны. Мазок алого, розового, оранжевый фон над морем из коричневого и пятнисто-зеленого цвета.
– Ты обдумала мой вопрос? – спросил он. – Насчет поездки в Техану.
Потребовалось несколько месяцев на то, чтобы дать имя поселению на границе с Иллинди, где жили теперь амма, Кабир и Велли, наряду с двумя тысячами чашников и свежим пополнением из пятисот весельников из Мешта.
– Обдумала. Но не сейчас, Амир, я не стану тебя обманывать. Халмора погрязла во множестве проблем, и нам приходится разбираться с ними. Жрецы – они до сих пор верят, что Уста существуют.
В памяти Амира всплыли слова Мюниварея: «Писания существуют, чтобы наладить духовную связь между людьми и Устами. Они легитимизируют общественные структуры на занимаемом ими месте, обожествляют трансцендентальность. В противном случае будет невозможно объединить религию с… с соответствующим богом». В глазах жрецов Халморы разрушение Врат стало знаком, что Уста гневаются на своих согрешивших поклонников и требуется искупление. Это всего лишь проверка крепости их веры. Смерть Уст как таковых недопустима, немыслима.
Немыслима, в точности как казалось некогда немыслимым падение Врат.
– Восточники… – начал Амир. – Они ушли?
– Некоторые ушли, – подтвердила Харини. – Не на запад, и ты скоро увидишь почему. Ушли на север, к реке, откуда недели две пути до моря. При помощи Орбалуна и Секарана нам удалось построить примитивную дорогу. Но многие восточники остались. Они не знают другого дома, кроме Халморы, и отказываются уходить. Носители из их числа так и ходят через Врата, растрачивая специи, в надежде, что однажды утром Врата заработают как обычно. И жрецы поощряют такое поведение. На деле я не удивлюсь, если они платят носителям, чтобы те не уходили. Без носителей надежды на Врата теряют смысл. Ладно, Амир, не переживай – мне сейчас не хочется делиться с тобой своей головной болью. Но я приеду в Техану, обещаю. Скоро.
Амир провел пальцем по ее щеке:
– Мне так хочется, чтобы ты познакомилась с аммой. Ну и с Кабиром и Велли, разумеется.
А что потом?
Амиру не хотелось отягощать возлюбленную, задавая этот вопрос. Для него не существовало будущего, в котором нет Харини, но он отдавал себе отчет, через какие придется пройти трудности, чтобы оформить их союз. Харини не считала Халмору обреченной на гибель, и, пока надежда на спасение теплится в ней, она не откажется от попыток.
Он может перебраться сюда.
То была мысль, к которой молодой человек все более настойчиво склонялся. Как только затеянная Орбалуном картографическая миссия будет окончена, Амир может переехать в Халмору или в одно из поселений близ ее границ. Ему больше не под силу уже довольствоваться тем, чтобы просто навещать Харини. Он хотел жить с ней, просыпаться рядом каждое утро. У него есть ответственность перед семьей, это верно, но амма уже влилась в крестьянскую общину Теханы. Кабир, неофициально, приступил вместе с художниками и библиотекарями из Талашшука к созданию художественной коллекции Внешних земель, которой предстояло размещаться в музеях по всем девяти королевствам. Парень еще не достиг возраста, чтобы зарабатывать деньги, но рвался делать эскизы и рисовать, и не Амиру было сдерживать его стремления. Так или иначе, амма и Кабир обрели новую жизнь, вдали от презрения высокожителей, обрели дело, способное обеспечить им процветание во Внешних землях. Ему, Амиру, ничто не мешает переехать.