Она немного постояла молча.
– Эх вы, а ещё обещали… – сказала она наконец.
Никто не отозвался ей из развалин. Всё было глухо. Китти не стала задерживаться там. Она медленно поплелась обратно, к миру живых.
В час дня, когда Совет разошёлся обедать, госпожа Пайпер отправилась разыскивать Китти. Девушка нашлась в библиотеке министерства – она сидела в одиночестве, то листая какой-то атлас, то глядя в пространство.
Волшебница плюхнулась в кресло напротив. На её лице отражалась крайняя досада и раздражение.
– С этими делегатами невозможно иметь дело! – воскликнула она. – Совершенно невозможно! Мало того что они протолкнули вывод войск, используя приёмы, близкие к шантажу, только что они сообщили мне, что протестуют против использования бесов для наблюдения за портами. Хотя это явно соответствует национальным интересам! Они утверждают, что это «противоречит правам тех, кто там трудится», что бы это ни означало. – Она состроила гримаску. – Они просто обнаглели! Мистер Баттон только что запустил в них булочкой.
Китти пожала плечами.
– Безопасность действительно важна, но и доверие людей немаловажно. Шпионы, следящие шары – все это следует как-то изменить. Что касается портов, вам, видимо, просто придётся их переубедить.
– Вы уверены, что нам не удастся уговорить вас войти в Совет? – спросила госпожа Пайпер. – Вы были бы прекрасным посредником между нами и более… радикальными фракциями.
– Извините, – сказала Китти. – Я устала. Я бы мигом вышла из себя, и к вечеру вам пришлось бы запереть меня в Тауэр.
– Ну, это вряд ли! – Тут госпожа Пайпер призадумалась. – Хотя кое-кого из делегатов… Да, искушение велико… – Она встряхнула головой. – И что это я несу? Я вижу, вы, госпожа Джонс, достали атлас. Это как-то связано с вашими дальнейшими планами?
– Я даже не знаю, – медленно произнесла Китти. – Я думаю, может быть, потом, когда на материке все немного поуляжется, я съезжу за границу. У меня в Брюгге есть друг, хорошо бы его навестить, а потом попутешествовать, посмотреть мир. Надеюсь, это поможет мне восстановить утраченное здоровье. – Она поджала губы и посмотрела в окно. – Может быть, в Египет съезжу. Я много слышала о Египте. Не знаю. Там посмотрим.
– А не хотели бы вы продолжать ваши занятия магией? Мистер Баттон с большой похвалой отзывается о ваших способностях, а у нас в правительстве сейчас сильная нехватка даровитых волшебников. Мы могли бы дать вам наставников…
Китти захлопнула атлас. Пыль спиралью взвилась к потолку и закружилась в солнечном луче.
– Вы очень любезны, но этот путь для меня теперь закрыт. Мои исследования всегда были направлены на то, чтобы вызвать одного конкретного… – Она запнулась. – Короче, я имела в виду одну конкретную цель. И третьего дня Натаниэль выполнил это за меня. Честно говоря, теперь я уже не смогла бы продолжать этим заниматься.
В библиотеке воцарилась тишина. Внезапно госпожа Пайпер взглянула на часы и вскрикнула:
– Обеденный перерыв почти закончился! Мне надо идти. Одни только небеса знают, удастся ли нам чего-то добиться за сегодняшний день.
Она тяжело вздохнула и встала.
– Знаете, госпожа Джонс, прошло всего полдня, а я уже готова передушить всю делегацию простолюдинов. Всего полдня! И мы ещё только приступили к работе. Худших перспектив и придумать нельзя. Я не уверена, что нам вообще удастся сработаться.
Китти откинулась на спинку кресла и улыбнулась.
– Не отступайтесь, – сказала она. – Все у вас получится. Это будет непросто, но это возможно. Вы ещё удивитесь, как много вам удастся добиться.
Бартимеус38
Умереть было бы проще всего. Но нам ещё надо было привлечь внимание Ноуды.
Мы стояли, вдвоём в одном теле, под центральным куполом. Нам нужно было заманить Ноуду сюда, в эпицентр, где больше всего железа. Но при его размерах, при том, как он шумел, при том гневе и смятении, в котором он пребывал, заманить его было не так-то просто. Он метался из стороны в сторону, топоча многочисленными ногами, сметая ларьки и детские аттракционы и запихивая в свою раззявленную пасть целые деревья. Он полностью предался этому глубокомысленному занятию, и ни один из его глаз не смотрел в нашу сторону.
Летать нам теперь было не по плечу. Высоко подпрыгивать и то было сложновато. Большая часть оставшейся во мне энергии уходила на то, чтобы удерживать мальчика на ногах. Сам по себе он бы тут же рухнул на пол.
Так что мы оставались на месте и громко орали. Точнее, орал я – тем голосом, от которого в горах Тибета сходили лавины[114].
– Ноуда! Это я, Бартимеус, Сакар аль-Джин-ни, Н'горсо Могучий, Серебряный Пернатый Змей! Я сражался в тысяче битв и везде одержал победу! Я уничтожал и более могущественных, чем ты! Рамутра бежал пред моим величием! Чу прятался от меня в малой трещинке! Гоэпо, Громовой Змей, сожрал свой собственный хвост и так поглотил самого себя, лишь бы только не встречаться со мною во гневе! Ныне же я бросаю вызов тебе. Приди и взгляни мне в лицо!
Нет ответа. Ноуда деловито грыз какие-то экспонаты из «Пещеры чучельника».
«А это считается за дразнилку? – осторожно подумал мальчик. – В основном это просто наглое, неприкрытое бахвальство, или я ошибаюсь?»
«Послушай, дразнить можно как угодно, главное, чтобы это разгневало врага и побудило его к решительным действиям, и… Слушай, у нас ничего не выходит, да? А время на исходе. Ещё немного, и он вырвется наружу».
«Дай-ка я попробую!» Мальчик прокашлялся.
– Эй, проклятый демон! Тебе конец! Тебя ждёт Испепеляющее Пламя! Я размажу твою гнусную сущность по этому дворцу, словно… словно маргарин, толстый-толстый слой маргарина…
Он замялся.
«Да-а… Не уверен, что он сумеет уловить аналогию. Но ничего, ты давай продолжай!»
– Злокозненный демон! Внемли мне!!! Беда в том, что голос у мальчишки был ужасно слаб и становился все слабее. Я его и то еле слышал, куда уж там Ноуде! Однако в довершение Натаниэль сделал весьма эффективный ход: выпустил из посоха молнию Ноуде прямо в зад. Могучий дух ответил гневным рёвом, вздыбился, подёргивая конечностями и озираясь выпуклыми глазами. Он тотчас же нас заметил и осыпал нас множеством молний. Целился он плохо. Парочка молний вонзились в землю в нескольких метрах от нас, но мы стояли, как скала. Мы даже не шелохнулись.
Громовой голос:
– Бартимеус! Я тебя вижу!!!
Мальчишка что-то прошептал в ответ – тихо, совсем неслышно. Однако я прочёл его мысли и высказался за него:
– Нет! Я Натаниэль! Я твой хозяин! Я твоя смерть!
И ещё один заряд белого света уколол сущность Ноуды. Монстр отшвырнул чучело медведя, развернулся и неуклюже ринулся на нас. Он подползал все ближе: колоссальная тень, чуждая этому миру, отрезанная от иного мира, заслоняющая свет.
«Вот как дразнить-то надо!» – подумал Натаниэль.
«Ага, неплохо вышло. Ладно, теперь погоди, пока он не окажется вплотную, а тогда мы взломаем посох».
«Чем дольше, тем лучше. Китти…»
«Китти выберется, не тревожься».
Силы юноши быстро таяли, но решимость его была непреклонна. Я чувствовал, как он собирает остатки сил. Шаг за шагом, спокойно, бормоча себе под нос заклинания, он распускал узы, сковывающие посох Глэдстоуна, пока наконец существа, заточенные внутри, внезапно не исполнились надежды на освобождение: они толкали, тянули, рвали оставшиеся петли волшебства, отчаянно стремясь выбраться на волю. Если бы не моя помощь, Натаниэль бы их не сдержал – они бы разлетелись в тот же миг. Однако Ноуда ещё не добрался до того места, которое нам было нужно. И потому я удерживал посох. Теперь оставалось только ждать.
Если верить некоторым людям[115], героическая кончина – прекрасная штука. Меня этот аргумент никогда не убеждал, прежде всего потому, что, как бы благороден, элегантен, сдержан, горд и непреклонен ты ни был, с каким бы мужеством и достоинством ни держался, в конечном счёте ты все равно окажешься мёртв. А это состояние, на мой вкус, немножко чересчур постоянно. Моя карьера была такой длительной и успешной именно благодаря тому, что я всегда умел удрать в решающий момент, и теперь, когда Ноуда надвигался на нас в этой величественной гробнице из железа и стекла и я осознал, что на этот раз удрать не выйдет, я испытывал серьёзные сожаления. Я был прикован к юноше, сущность к плоти. И погибнуть нам предстояло вместе.
До сих пор ближе всего к подобной сомнительной чести «умереть, но не сдаться» я был тогда, с Птолемеем. На самом деле он предотвратил это лишь тем, что в последний момент вмешался и отпустил меня. Наверно, если бы мой прежний хозяин сейчас меня увидел, он бы меня одобрил. Это было вполне в его духе – знаете, типа того, что человек и джинн объединились и работают вместе, как один, и т. д., и т. п. Проблема в том, что мы это приняли немножко чересчур буквально.
«Бартимеус…» Мысль была совсем слабенькая.
«Да?»
«Ты был мне хорошим слугой…»
Ну и что прикажете отвечать на подобное заявление? Ну, в смысле, в тот момент, когда смерть уже подобралась вплотную и пятитысячелетняя карьера, полная бесподобных свершений, вот-вот накроется железным тазиком? Откровенно говоря, самый уместный ответ в такой ситуации – это показать какой-нибудь грубый жест и издать неприличный звук. Но и этого мне дано не было: сейчас, когда я пребывал в его теле, с этим возникали серьёзные технические сложности[116]. И потому я устало подыграл, жалея, что некому завести подходящую к случаю слезливую музычку.
«Ну да, ты тоже был лапочкой, и всё такое».
«Я не хочу сказать, что ты был идеален…»
«Что-что?»
«Отнюдь нет. Посмотрим правде в глаза: ты, как правило, ухитрялся сделать всё шиворот-навыворот».
«Чего-о?»
Ах ты ж, наглая скотина! Оскорблять меня, да ещё в такой момент! Когда смерть уже подобралась вплотную, и так далее! Ну, знаете ли! Я мысленно засучил рукава.