– Как ты полагаешь, сколько еще я буду жить здесь, как в тюрьме? – требовательно сказала Корнелия. – Ты вовсю пользуешься свободой, а я ни есть, ни прогуляться не могу без сопровождения твоих солдафонов из Перворожденного!
– Они здесь только для твоей защиты, – ответил Юлий, уязвленный до глубины души.
Корнелия со злостью посмотрела на мужа:
– Как долго, Юлий? Ты лучше других знаешь, что могут пройти годы, пока твои враги перестанут быть опасными. Ты хочешь, чтобы я провела взаперти остаток своей жизни? А твоя дочь? Когда ты в последний раз держал ее на руках? Ты хочешь, чтобы она выросла в одиночестве?
– У меня была масса дел, Корнелия, и ты знаешь об этом… Обещаю, что выделю для нее время. Возможно, солдаты перестраховываются, – признал Юлий, – однако я приказал им обеспечивать твою безопасность, пока мне не удастся ликвидировать угрозу, исходящую от убийц.
Корнелия выругалась, чем буквально поразила Цезаря.
– Это все из-за убийства дочери Помпея? А до тебя не доходит, что опасности может вообще не существовать? Всем известно, что у Помпея неприятности из-за чего-то, не имеющего ничего общего с деятельностью сената. Мне запрещены даже короткие поездки в город, где я могла бы хоть как-то разрушить монотонность своей жизни. Это слишком, Юлий! Я больше не могу этого переносить!..
Корнелия не могла удержаться, хотя не находила себе места от смятения. Все не так. Муж должен видеть ее любовь, а он все время убегает.
Юлий смотрел на нее, выражение его лица стало жестким.
– Ты хочешь, чтобы я оставил свою семью беззащитной перед лицом врагов? Я не могу. Нет, я не буду! Меры против моих недругов уже принимаются. Сегодня Антонид был повержен на глазах у Катона и его сторонников. Они узнали, что я опасен для них, и это во много раз увеличивает риск. Даже если убийцы решат уничтожить только меня, то и вам пощады не будет.
Корнелия глубоко вздохнула, чтобы усмирить колотящееся в груди сердце.
– Для того чтобы спасти нас и твою гордость, мы стали пленниками в собственном доме?!
От гнева Юлий прищурил глаза.
– Какого ответа ты ждешь от меня? – воскликнул он. – Хочешь вернуться к отцу? Отправляйся, но солдаты пойдут с тобой и там построят крепость. До тех пор, пока все мои враги не будут мертвы, тебя будут охранять!
Юлий закрыл лицо ладонями, словно хотел спрятать разочарование, охватившее его. Потом протянул руки к жене и прижал к себе напряженное тело:
– Моя гордость здесь ни при чем, Корнелия. В моей жизни нет ничего более важного, чем ты и Юлия. Мысль о том, что вам кто-то может навредить… просто непереносима. Мне необходимо знать, что ты в безопасности.
– Это неправда, – прошептала она. – Тебя волнует то, что происходит в городе, а вовсе не семья. Ты больше уделяешь внимания своей репутации и любви народа к тебе, чем нам.
Слезы полились из глаз Корнелии, и Юлий еще крепче прижал жену к себе. Его привели в смятение слова жены, и он сопротивлялся внутреннему голосу, который говорил, что в них есть доля правды.
– Нет, дорогая, – ответил он, стараясь оставаться спокойным. – Ты важнее, чем все остальное.
Женщина отодвинулась от Юлия, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Тогда давай уедем отсюда. Если это правда, забирай свое золото, свою семью и оставь все проблемы здесь. Есть другие земли, где можно поселиться и от которых Рим находится достаточно далеко, чтобы беспокоить нас, где твоя дочь сможет расти без страха. У нее даже сейчас ночные кошмары, Юлий. Я больше беспокоюсь о том, как влияют эти ограничения на маленькую, а не на меня. Если мы так много значим для тебя, давай уедем из Рима.
Цезарь закрыл глаза.
– Ты не можешь… не можешь просить меня об этом, – сказал он, стараясь не встречаться взглядом с женой.
Пока Юлий говорил, Корнелия высвободилась из его объятий, и хотя ему очень хотелось снова ее обнять, он не посмел этого сделать. Ее голос, резкий и громкий, заполнил всю комнату:
– Тогда не говори, что ты заботишься о нас, Юлий. Больше никогда не говори такого! Твой драгоценный город опасен для нас, а ты прячешься за ложью о долге и любви.
Из покрасневших глаз Корнелии опять ручьем полились злые слезы.
Женщина распахнула дверь, прошла мимо двух солдат из Перворожденного, стоявших напротив. Их лица побледнели от того, что они услышали: оба воина, уставившись куда-то в пол, последовали за Корнелией на приличном расстоянии, явно опасаясь спровоцировать ее чем-нибудь.
Юлий, оставшись один в комнате, беспомощно опустился на кушетку.
За три дня, прошедших после суда, они поссорились уже трижды, и на сей раз очень серьезно. Он пришел домой с ощущением триумфа, а когда рассказал обо всем Корнелии, это каким-то образом вызвало настоящий взрыв: жена кричала на него со злостью, какой он никогда от нее не ожидал. Юлий надеялся, что Клодия где-то рядом: только эта женщина могла ее успокоить. Что бы он ни говорил, все только усугубляло ситуацию.
Он угрюмо придумывал убедительные аргументы. Корнелия не понимала смысла его деятельности, и кулаки Цезаря сжались от внезапного раздражения на самого себя. У него достаточно денег, чтобы увезти семью отсюда. Поместье можно продать алчным соседям: он оставит возню в сенате и борьбу за власть другим. Тубрук уедет, и все будет так, словно семья Цезарей никогда не играла значительной роли в великом городе.
На память пришел момент, когда управляющий руками трогал черную землю на поле. В то время Юлий был совсем маленьким мальчиком… Нет, он на своей земле и никогда не покинет ее, как бы ни было ему стыдно перед Корнелией. Когда все враги будут повержены, она поймет, что это были всего лишь проходящие неприятности, и они смогут увидеть, как их дочь растет в мирных объятиях Рима. Если бы только она могла потерпеть… он все уладит в свое время.
Юлий вышел из состояния мрачной задумчивости. Было уже около полудня. Совещание в сенате намечалось на ранний вечер, и ему надо поспешить, чтобы закончить дела с отцом Светония, прежде чем отправляться в город.
Октавиан находился в конюшне: он помогал Тубруку сесть на лошадь. Жеребец, на котором мальчик ездил верхом этим утром, блестел, вычищенный щеткой. Юлий похлопал родственника по плечу. Воспоминание о воодушевлении, которое он ощутил во время прогулки верхом, на мгновение ослабило его злость. С чувством вины Цезарь понял, что рад уехать из поместья, подальше от своей жены.
Земли, принадлежащие отцу Светония, находились ближе к городу, чем владения Цезаря, и на довольно большом участке граничили с ними. Хотя сенатор не имел военной должности, он содержал довольно большое количество стражников, которые заметили двух всадников, лишь только те пересекли границу поместья, а потом сопроводили их к главному зданию с профессиональной осмотрительностью и сноровкой.
Вперед были посланы гонцы, и, когда Юлий и Тубрук приблизились ко входу в дом, они переглянулись, впечатленные увиденным.
Усадьба, где вырос Светоний, имела площадь в два раза большую, чем унаследовал Юлий. Та же речка, которая питала его собственную землю, протекала и по владениям Пранда, давая растениям пышность и яркость. Вход в усадьбу находился в тени древних сосен, и на дорожке, ведущей к нему, было прохладно от нависающих ветвей.
Тубрук неодобрительно фыркнул.
– Такое место невозможно защитить, – пробормотал он. – Под этими деревьями враг может легко подобраться незамеченным, поэтому необходимы крепкая внешняя стена и ворота. Я смог бы захватить это поместье с двадцатью людьми.
Юлий не ответил.
У него не выходила из головы мысль о собственном доме со свободным пространством вокруг него. Раньше он не понимал, какой след оставило влияние Тубрука – особенно после восстания рабов много лет тому назад. Дом Светония был красив, что составляло разительный контраст с его суровым и ничем не украшенным жилищем. Возможно, Корнелия принимала бы ситуацию легче, если бы строение было меньше похоже на солдатскую казарму.
Они спешились и вошли через покрытую черепицей арку в сад, где слышалось журчание ручейка, прятавшегося за цветущими кустами. Юлий снял с лошади тяжелые мешки и водрузил их себе на плечи. Тубрук подхватил остальные, передав поводья рабам, которые вышли им навстречу. Гостям предложили сесть в маленькой прохладной комнате и подождать.
Юлий устроился поудобнее, не сомневаясь, что сенатор может игнорировать их присутствие большую часть дня. Тубрук подошел к окну, чтобы посмотреть на цветы. Цезарь подумал, что Корнелии могло понравиться, если бы вокруг ее дома тоже росли экзотические растения.
В комнату вошел молодой раб и поклонился гостям:
– Сенатор Пранд ждет вас. Пожалуйста, следуйте за мной.
Тубрук удивленно поднял брови: он не ожидал, что их примут так быстро. Цезарь пожал плечами, и они отправились вслед за рабом в дальнее крыло дома, где слуга открыл им дверь и поклонился, когда они переступили порог.
Сенатор Пранд и его сын стояли в комнате, больше похожей на храм, чем на место, пригодное для жизни. Богатые, украшенные мрамором стены и пол и даже домашний алтарь, расположенный в дальней стене. В комнате витал легкий аромат благовоний, и Юлий с удовольствием вдыхал его. Без сомнения, его поместье нуждалось в переделках. С каждым шагом он замечал новые интересные детали – от бюстов предков до коллекции греческих и египетских диковин на стене. Это была расчетливая демонстрация богатства, но Юлий рассматривал все с точки зрения необходимых изменений в собственном доме, поэтому основная цель хозяевами не была достигнута.
– Не ожидал тебя увидеть, Цезарь, – начал Пранд.
Юлий оторвался от созерцания обстановки и открыто улыбнулся:
– У тебя очень красивый дом, сенатор. Особенно сад.
Пранд удивленно заморгал, потом нахмурился, вспомнив, что должен быть вежливым.
– Спасибо, трибун. Я много лет потратил на то, чтобы сделать его таким. Но ты так и не сказал, с какой целью посетил мой дом.
Юлий снял с плеча мешок и опустил его на мраморный пол. Раздался звон монет, который ни с чем невозможно было спутать.