– Мне он нравится, – вставил Пеппис, но на него никто внимания не обратил.
– Я дам за него пять ауреев и продам в конце пути.
– Он обошелся мне в двадцать, и я кормил его всю зиму, – ответил торговец.
– За двадцать можно купить небольшой дом!
Торговец с извиняющимся видом пожал плечами:
– Теперь уже не купишь. Цены поднялись. На севере идет война. Все лучшее забирают для войска Митридата, выскочки, называющего себя царем. Аполлон – последний хороший конь.
– Десять – моя последняя цена. Мы купим у тебя двух, так что это цена за обоих.
– Давай не будем спорить. Я покажу тебе другого, не такого хорошего, но на север он тебя доставит. Есть два коня, могу продать их вместе. Они братья и достаточно быстры.
Хозяин пошел вдоль стоящих в ряд лошадей, а Марк посмотрел на Аполлона, который, жуя клок сена, с интересом взглянул на него. Марк погладил коня по мягкой морде. Вдалеке продолжали спорить Рений и торговец. Аполлон, потеряв интерес к Марку, потянулся к сетчатому мешку с сеном на стене конюшни.
Немного погодя вернулся Рений.
– На завтра у нас два коня, Аполлон и еще один по кличке Дротик. Похоже, клички торговец придумывает с ходу. Пеппис поедет с тобой. Он легкий, и нагрузка будет меньше. Боги, какие здесь цены! Если бы не твой щедрый дядя, завтра нам пришлось бы идти пешком.
– Он не мой дядя, – напомнил Марк. – Так во сколько они нам обошлись?
– Не спрашивай и на жирный кусок по пути не надейся. Идем, коней заберем завтра на рассвете. Будем надеяться, жилье не подорожало так же сильно, а иначе придется, как стемнеет, пробираться в конюшню.
Ворча под нос, Рений направился к выходу. Марк и Пеппис, сдерживая улыбки, потянулись за ним.
Спускаясь по горной тропинке, Марк время от времени наклонялся и почесывал коня за ушами. За спиной у него, убаюканный мерным ходом Дротика, покачивался Пеппис. Марк уже подумывал ткнуть мальчишку локтем – пусть бы полюбовался видом, – но потом решил оставить его в покое.
Отсюда, с высоты, им, казалось, открылась вся Греция: желто-зеленый пейзаж с оливковыми рощами и разбросанными по холмам и долинам домишками. В ясном, чистом воздухе ощущался запах незнакомых цветов и трав.
Марк вспомнил учителя истории, Вепакса, – не гулял ли он по этим холмам? Или, может быть, сам Александр Македонский проходил по этим равнинам со своей армией, направляясь в далекую Персию? В его воображении возникли македонская фаланга и хмурые критские лучники, следующие за юным царем, и он невольно подобрался и выпрямил спину.
Едущий впереди Рений то и дело отрывал взгляд от узкой тропы и всматривался в обступающие ее с обеих сторон кусты. Старик постоянно был настороже, и за прошедшую неделю как будто полностью ушел в себя, так что за целый день они едва перекидывались несколькими словами. Лишь изредка затянувшееся молчание нарушали восторженные возгласы Пепписа, замечавшего то птицу, то ящерку на камнях. Марк не навязывался с разговорами, понимая, что старик привык к тишине.
Когда-то он ненавидел его, особенно в тот день, когда раненый Гай лежал во дворе поместья. Но всегда испытывал к старику невольное уважение. Такая твердость ощущалась в этом человеке, что все остальные рядом с ним казались хрупкими и слабыми. Жестокий и неумолимый, он словно не чувствовал ни боли, ни страха. Люди без раздумий подчинялись ему, чувствуя, что он видит их насквозь. Марк был свидетелем тому и в поместье, и на корабле, он и сам испытывал в его присутствии необъяснимый трепет. Даже возраст не был ему помехой. Он помнил, что Кабера зашивал старику раны, а потом удивлялся его скорому выздоровлению. У них на глазах ожило израненное тело и порозовела кожа, когда по жилам побежала кровь.
– Ему уготован славный путь, – сказал Кабера, когда они положили Рения на прохладную лежанку в доме. – И ноги его твердо стоят на земле.
Кабера говорил это как-то по-особенному, словно хотел, чтобы Марк понял нечто важное.
– Никогда еще я не видел, чтобы смерть выпускала кого-то из своих когтей так, как выпустила Рения. Коснувшись его, я услышал шепот богов у себя в голове.
Тропа вилась и поворачивала, и путники, опасаясь, как бы кони не подвернули ногу и не упали с крутого склона, пустили их медленным шагом, предоставив самим выбирать дорогу среди камней.
«Что готовит тебе будущее, отец?» – подумал Марк.
Слово пришло само собой, и Марк поймал себя на том, что оно уже привычно ему. Он никогда не знал человека, которого мог бы назвать отцом, и теперь это слово как будто открыло дверцу для его мыслей. Рений не был ему родным по крови, но в глубине души Марк хотел бы путешествовать с отцом, защищать друг друга в случае опасности. Мечтая об этом, Марк представлял удивленные лица людей, узнавших, что он сын Рения, представлял, как они восхищенно смотрят и как сам он лишь улыбается в ответ.
Наклонившись влево, Рений шумно пустил газы, нарушив плавное течение его мыслей, и Марк внезапно рассмеялся. Старик же продолжил путь, сосредоточившись на спуске и размышляя о будущем, которое ждет его после того, как он доставит Марка к месту назначения.
Тропа сузилась, и теперь по обеим сторонам ее обступали огромные камни, сквозь которые, казалось, она и была пробита. Рений сжал рукоять меча.
– За нами наблюдают. Будь готов, – негромко бросил он через плечо.
Он еще не договорил, как из-за кустов выступила темная фигура.
– Стой!
Сказано это было с небрежной уверенностью на хорошей, чистой латыни. Тем не менее Рений не остановился. Марк тоже наполовину вынул меч из ножен и сжал коленями бока лошади. Руки, державшие его сзади, напряглись – Пеппис проснулся, но, слава богам, молчал.
Завитой бородой незнакомец напоминал грека, однако, в отличие от городских торговцев, выглядел настоящим воином. Он улыбнулся и снова крикнул:
– Стойте или умрете! Последнее предупреждение!
– Рений! – нервно прошептал Марк.
Старик нахмурился, однако продолжал ехать вперед, нажимая пятками на бока Аполлона и заставляя коня перейти на рысь.
Короткий свист – и стрела с глухим звуком вонзилась коню в плечо. Аполлон заржал и рухнул на землю вместе с Рением, лязгом металла и проклятиями. Пеппис испуганно вскрикнул, а Марк остановил Дротика и пробежал взглядом по кустам, высматривая лучника. Сколько их там? Один или много? Наверняка разбойники. Если сдашься, в живых останешься по большому везению…
Рений неуклюже поднялся, вырвал из ножен меч и кивнул Марку. Глаза его блеснули. Марк ловко спешился, заслонившись конем от невидимого лучника, выхватил гладий и сразу почувствовал себя увереннее. Пеппис спрыгнул на землю и, бормоча что-то, попытался укрыться.
– Не делайте глупостей, – дружелюбно заговорил незнакомец. – Мои товарищи – хорошие стрелки. Кроме как пострелять из лука, в горах и заняться-то особенно нечем. Разве что избавить от скарба случайного путника.
– А по-моему, лучник один, – прорычал Рений. Гладиатор стоял, слегка подавшись вперед и не сводя глаз с кустов. Он знал, что лучник не станет ждать на одном месте и, воспользовавшись паузой, постарается переместиться на лучшую позицию.
– Готов рискнуть жизнью?
Двое мужчин стояли друг против друга. Напуганный Пеппис так стиснул ногу Дротика, что тот недовольно фыркнул.
Одет разбойник был просто и опрятно и смуглой, прокаленной солнцем и ветром кожей напоминал охотников, которых Марк видел в поместье. А вот на человека, склонного к пустым угрозам, он не походил. Марк даже скрипнул зубами: в лучшем случае они доберутся до легиона без оружия и доспехов – что и говорить, скверное начало. В худшем – им остались мгновения жизни.
– Ты кажешься мне рассудительным человеком, – продолжал разбойник. – Стоит мне опустить руку – и ты мертвец. Положишь меч на землю – и поживешь еще. Может, и до старости дотянешь, кто знает?
– Я уже дожил до старости. И она того не стоит, – ответил Рений, срываясь с места и бросая меч так, что он полетел кувырком. Еще до того, как клинок поразил цель, гладиатор прыгнул в тень за камнем. Мгновением позже стрела прошила воздух там, где он только что стоял. Но других не последовало – лучник был один.
В то же время Марк пригнулся, пролетел под брюхом коня мимо Пепписа и помчался вверх по склону, уповая на скорость. Преодолев без заминки гребень, он прибавил, гадая, где может укрываться стрелок. Внезапно справа от него из фиговой рощи выбежал мужчина. Марк резко повернул, поскользнулся, но устоял на ногах и бросился вдогонку.
Ему хватило двадцати шагов, чтобы догнать разбойника и, прыгнув сзади, свалить на камни. При столкновении гладий выпал из руки, и Марк сцепился с противником крупнее и сильнее себя. Стрелку удалось вывернуться, и они схватили друг друга за горло. Марк запаниковал. Лицо лучника побагровело, но толстую, будто деревянную, шею сдавить как следует не удавалось.
Он позвал бы Рения, но тот в любом случае не поднялся бы по склону с одной рукой, да и крикнуть достаточно громко не получалось – стрелок сдавил горло. Перед глазами поплыли круги, легким недоставало воздуха, руки начали слабеть. На секунду его захлестнуло отчаяние. В какой-то момент правая рука сама по себе поднялась и обрушилась на хрипящее лицо противника. За первым ударом последовали другие.
Белые вспышки перемежались с черными, а Марк все бил и бил. Лицо под ним превратилось в кровавое месиво, но волосатые руки по-прежнему безжалостно сжимали его шею.
А потом вдруг они просто разжались и бессильно упали на землю. Марк судорожно, со всхлипом, глотнул воздух и перекатился на бок. Сердце колотилось, голова шла кругом, и все вокруг будто дрожало и расплывалось. Он встал на колени и пошарил по земле непослушными руками.
Пальцы наконец сомкнулись на обмотанной кожей рукояти, и Марк с облегчением выдохнул короткую благодарственную молитву. Снизу его окликали Рений и Пеппис, но ему не хватало дыхания, чтобы ответить. Он проковылял к разбойнику и замер: на него смотрели открытые глаза, и широкая грудь вздымалась и опускалась. С разбитых губ сорвались хриплые слова, но Марк не знал греческого. Отдуваясь, он приставил острие меча к груди мужчины и надавил. Потом его руки соскользнули с рукояти, он упал ничком и едва успел повернуться на бок, прежде чем его вырвало.