Когда Марк неуклюже спустился по склону, Пеппис уже вытащил меч из груди второго разбойника, а Рений прижимал тряпицу к ране на плече Аполлона. Конь испуганно дрожал, но уже стоял на ногах. Пеппис всеми силами удерживал Дротика, который нервно прядал ушами, раздувал ноздри и, чуя кровь, испуганно закатывал глаза.
– Ты в порядке, парень? – спросил Рений.
Марк молча кивнул, говорить он не мог. Горло болело, будто его раздавили, воздух выходил со свистом. Он указал на горло, и Рений поманил его к себе медленным жестом, чтобы не испугать лошадей.
– Со временем пройдет, – сказал старик, осмотрев шею Марка. – Лапы у него здоровенные, судя по следам.
Марк только прохрипел что-то в ответ. Он надеялся, что Рений не уловит кисловатый запах рвоты, окружавший его словно облако, хотя и понимал, что старик обо всем догадался, но решил промолчать.
– Зря они на нас напали, – с серьезным видом заметил Пеппис.
– Да, зря, а вот нам повезло, – ответил Рений и обратился к Марку. – Постарайся не разговаривать и помоги мальчишке перенести поклажу на твоего коня. Аполлон будет хромать неделю-другую. Поедем по очереди, если, конечно, эти разбойники не держали поблизости лошадей.
Дротик заржал, и снизу донеслось ответное ржание. Рений ухмыльнулся.
– Похоже, нам снова везет, – довольно сказал он. – Ты обыскал лучника?
Марк покачал головой.
Рений пожал плечами:
– Не стоит забираться туда снова. Разве что за луком, но зачем он однорукому? Трогаем. Если поспешим, к закату спустимся с горы.
Марк снял поклажу со спины Аполлона, а когда отвернулся, Рений похлопал его по плечу, и этот жест стоил многих слов.
Месяц долгих дней и холодных ночей остался позади, и один только вид далекого, за равниной, военного лагеря радовал глаз. Даже с этого расстояния до путников долетали отдельные звуки. Казалось, перед ними раскинулся целый город из восьми тысяч мужчин, женщин и детей, занятых простыми, повседневными делами, необходимыми для существования в полевых условиях римского легиона. Марк попытался представить арсеналы и кузницы, которые приходилось собирать и разбирать при каждом перемещении лагеря. И, кроме них, кухни, склады строительных материалов, и потом, все эти каменщики, плотники, кожевники, рабы, проститутки и прочие гражданские, без которых военная римская машина не могла бы функционировать. В отличие от временного, палаточного лагеря Мария, этот был постоянный, окруженный крепкой защитной стеной. В некотором смысле это был город, но город, постоянно готовый к войне.
Рений остановился, и Марк последовал его примеру, остановив Дротика и шедшего в поводу третьего коня, названного в честь его последнего владельца Бандитом. Неуклюже восседавший на Бандите Пеппис разинул рот от удивления, чем вызвал улыбку у Рения.
– Ну вот, Марк. Твой новый дом. Бумаги Мария при тебе?
Марк в ответ похлопал себя по груди, где под туникой лежал свиток пергамента.
– Ты едешь с нами? – с надеждой спросил он Рения.
Рений так долго составлял часть его жизни, что Марк и представить не мог, как один из них продолжает путь к воротам, а другой поворачивается и уезжает прочь.
– Провожу тебя и Пепписа к префекту лагеря. Он скажет, в какую центурию отправишься. Изучи ее историю: у каждой свой послужной список, свои причины для гордости.
– Что еще посоветуешь?
– Исполняй приказы и не жалуйся. Сейчас ты сам по себе и бьешься как варвар. Здесь тебя научат доверять товарищам и воевать в группе, но эта наука дается нелегко.
Рений повернулся к Пеппису:
– Тебя ждет суровая жизнь. Слушайся, и тогда со временем, может быть, вступишь в легион. Не опозорь себя. Понятно?
Пеппис кивнул. Новая, незнакомая жизнь пугала, и у него горло пересохло от страха.
– Я научусь. И он тоже, – пообещал Марк.
Рений кивнул и щелкнул языком, трогая коня.
– Научишься.
Чистые, ровно проложенные улицы с длинными приземистыми строениями пришлись Марку по душе. У ворот – как только он предъявил бумаги – их встретили тепло, и они уже пешими направились к префекту лагеря. Марка ободрял вид Рения. Тот довольно кивал при виде подтянутых солдат, которые маршировали мимо них группами по десять человек. Пеппис поспешал за Марком и Рением с тяжелым мешком на спине.
По пути к небольшому белому строению, из которого префект лагеря управлял римским городом на чужой земле, им пришлось предъявлять бумаги еще дважды. В передней комнатушке их встретил аккуратный худощавый мужчина в белой тоге и сандалиях.
– Рений! Слышал о твоем прибытии. Здесь уже рассказывают, что ты потерял руку. Боги, как же приятно тебя видеть!
Он широко улыбнулся – идеал римского солдата, загорелый, мускулистый и сильный, что выяснилось, когда он по очереди пожал им руки.
Рений тепло улыбнулся в ответ:
– Марий не сказал мне, что ты здесь, Карак! Рад видеть тебя в добром здравии.
– А ты не постарел, клянусь богами! Больше сорока не дашь! Как тебе это удалось?
– Веду здоровый образ жизни, – проворчал Рений, который все еще не знал, как относиться к переменам, вызванным вмешательством Каберы.
Префект недоверчиво приподнял бровь, но развивать тему не стал.
– А рука?
– Несчастный случай на занятиях. Вот этот парень, Марк, порезал, ну и пришлось отнять.
Префект присвистнул и снова пожал Марку руку.
– Вот уж не думал, что встречу человека, которому удалось победить Рения. Можно взглянуть на твои бумаги?
Сам не зная почему, Марк вдруг занервничал. Префект, взяв документ, жестом указал им на длинные скамьи и углубился в чтение. Закончив, он вернул бумаги и сказал:
– У тебя хорошие рекомендации. А кто этот мальчишка?
– Он с торгового корабля, на котором мы плыли. Хочет прислуживать мне, а когда вырастет, вступить в легион.
Префект кивнул:
– У нас в лагере много таких. От солдат и проституток. Может, и станет солдатом, если вырастет крепким, но желающих обычно немало. Меня больше интересуешь ты.
Он повернулся к Рению:
– Расскажи мне о нем. Я доверюсь твоему мнению.
– Марк необычайно быстр, а когда раскипятится, еще быстрее, – четко, словно докладывая, заговорил Рений. – Полагаю, повзрослев, сделает себе имя. В нем есть порывистость и дерзость, он любит драться. Это в его натуре, хотя в молодости все задиристые. Служить в Четвертом Македонском будет хорошо. Я заложил основу, но он пойдет дальше.
– Напоминает твоего сына. Заметил сходство? – негромко спросил префект.
– Не думал об этом, – коротко ответил Рений, явно смущенный вопросом.
– Сомневаюсь. Так или иначе, хорошие солдаты нам нужны, и для взросления лучше места не найти. Я отправлю его в пятую центурию, Бронзовый Кулак.
Рений кивнул:
– Ты оказываешь мне большую честь!
Префект покачал головой:
– Однажды ты спас мне жизнь. Мне жаль, что я не смог спасти твоего сына. Я возвращаю лишь часть долга.
Они снова обменялись рукопожатием. Марк смотрел на них в некоторой растерянности.
– Чем ты теперь займешься, старый друг? Вернешься в Рим потратить свое золото?
– Я надеялся, здесь найдется место для меня, – тихо сказал Рений.
Префект улыбнулся:
– Я уж боялся, что не спросишь! В Кулаке нет мастера боя, наставника. Старик Белий умер от лихорадки шесть месяцев назад, а равного ему у нас не нашлось. Возьмешься?
Рений неожиданно ухмыльнулся:
– Возьмусь, Карак. Спасибо тебе.
Явно обрадованный, префект хлопнул его по плечу.
– Добро пожаловать в Четвертый Македонский! – Он подал знак легионеру, который стоял, вытянувшись, неподалеку. – Покажи новичку его палатку в центурии Бронзовый Кулак. Мальчишку отведи в конюшни. Пусть побудет там, пока я не найду ему место. Нам с Рением еще многое надо обсудить – за чашей вина.
Александрия молча чистила старый меч в небольшой оружейной Мария. К ее немалой радости, ему вернули городской дом. По слухам, владелец поспешил преподнести его в дар правителю Рима. Жить в доме совсем не то что с бесцеремонными солдатами в городских казармах, вот где было бы, мягко говоря, нелегко. Видят боги, она не боялась мужчин, они присутствовали уже в самых ранних ее воспоминаниях, когда забавлялись с матерью в соседней комнате. Они приходили, принося запах пива или дешевого вина, а уходили чванливые и самодовольные. Надолго не задерживался никто. Как-то раз один из них попытался приласкать Александрию, и вот тогда она в первый раз за свою недлинную жизнь увидела мать в гневе. Мать кочергой разбила насильнику голову, а потом они вместе вытащили его в переулок и оставили там. Мать много дней ждала, что дверь вот-вот распахнется, ворвутся какие-то люди, ее заберут и повесят. Но никто не пришел.
Александрия вздохнула, соскабливая застывшее масло с бронзового клинка, участника какой-то давно забытой кампании. Поначалу Рим показался ей городом безграничных возможностей. Но вот Марий взял власть в свои руки три месяца назад, а она все так же работает каждый день ни за что и с каждым днем только стареет. Другие меняют мир, а ее жизнь остается прежней. Лишь по вечерам, сидя со стариком Бантом в его крошечной мастерской, Александрия чувствовала, что движется вперед. Он учил ее пользоваться инструментами и буквально водил ее рукой, помогая в первых неуклюжих попытках. Бант мало говорил, хотя ее общество определенно было ему приятно, а ей нравились его молчаливость и добрые голубые глаза. Впервые Александрия увидела Банта, когда тот делал в мастерской брошку, и тогда же поняла, что и сама может заняться чем-то подобным. Этому стоило научиться даже рабыне.
Разве справедливо, что человек стоит дешевле коня? Или даже хорошего меча вроде того, что у нее в руках.
– Александрия! – раздался голос Карлы.
Александрия хотела промолчать, но у этой женщины язык был острым как копье, и ее побаивались едва ли не все рабыни в доме.
– Я здесь, – отозвалась она и, отложив меч, вытерла руки тряпкой. Значит, придется потрудиться еще несколько часов перед сном.