Разведчик молча склонил голову и удалился.
Стража наткнулась на своего начальника, когда тот, раздетый донага, неверными шагами и держась за голову, спускался по ступенькам. Нарушителя обнаружить не удалось, хотя его искали все утро. Кто-то вспомнил, что человек, одетый так же, как начальник стражи, отправился проверить переулок и не вернулся, но дать подробное описание незнакомца не смог. К полудню поиски прекратили; к тому времени на улицы Рима выплеснулось известие о возвращении Суллы. Часом позже один из стражников заметил у ворот небольшой сверток, в котором оказались одежда начальника стражи, его ножны и сандалии. Сам начальник, получив вещи, с чувством выругался.
Вскоре после полудня Гая вызвали к Марию. Юноша уже приготовил аргументы в свою защиту, но консул, похоже, еще не слышал о скандале. Он лишь указал Гаю на место рядом с центурионами.
– Вы, конечно, уже знаете, что Сулла высадился на побережье и находится всего в трех или четырех днях пути от города.
Центурионы кивнули, и только для Гая сообщение стало потрясением, которое он постарался скрыть.
– С тех пор как Сулла отбыл в Грецию, прошел год и четыре месяца. У меня было достаточно времени, чтобы подготовить надлежащую встречу.
Некоторые из присутствующих усмехнулись, и Марий мрачно улыбнулся.
– Предприятие не из легких. Все вы – те, кому я доверяю. Ничто из сказанного сегодня здесь не должно выйти за пределы этой комнаты. Не обсуждайте происходящее со своими женами, любовницами или самыми верными друзьями. Несомненно, у Суллы есть свои люди в городе, его приспешники наблюдают за каждым моим шагом. Он наверняка знает о наших приготовлениях и готов к гражданской войне.
От этих слов, наконец произнесенных вслух, на всех присутствующих словно дохнуло холодом.
– Я не стану раскрывать все мои планы. Пока достаточно того, что я сказал. Если Сулла доберется до города живым – а этого может и не случиться, – то мы встретим его как врага и уничтожим на поле боя. У нас есть запасы зерна, мяса и соли на много месяцев. Мы закроем перед ними городские ворота и перебьем их у стен. Уже сейчас входы и выходы из Рима перекрываются. Город выстоит.
– А если легион останется в лагере и Сулла придет один и потребует впустить его на законном основании? – спросил человек, которого Гай не знал. – Ты объявишь себя диктатором, рискнув вызвать неудовольствие сената?
Марий долго молчал. Потом поднял голову и тихо, едва ли не шепотом, сказал:
– Если Сулла придет один, я прикажу убить его. Сенат не назовет меня врагом народа. Он поддерживает меня во всем.
Марий не преувеличивал. Ни один влиятельный человек не посмел бы выступить с осуждением его действий. Положение было ясно.
– А теперь слушайте приказания на завтра.
Корнелия терпеливо ждала, пока отец наконец сожжет весь свой запал возмущения. Гневная тирада родителя пронеслась мимо ее ушей и нисколько не задела.
– Нет, отец. Ты не станешь его разыскивать. Он будет моим мужем, и, когда наступит время, ты пригласишь его в наш дом.
Цинна побагровел от нового приступа ярости.
– Сначала я увижу его смердящий труп! Негодяй прокрался тайком в мой дом, а ты сидишь тут, как мраморная статуя, и говоришь, что я должен смиренно это принять? Ни за что! Я не успокоюсь, пока он, с перебитыми ногами и руками, не будет валяться у моих ног!
Корнелия тихо вздохнула и принялась считать цветы, которые были видны ей из окна. Наконец тон родительского голоса изменился, и она посмотрела на отца, который замолчал и с сомнением посмотрел на нее.
– Я люблю его, отец, и он любит меня. Мне жаль, что мы навлекли позор на наш дом, но брак все смоет, что бы ни болтали на рынках. Ты ведь сам сказал, что я могу выбрать, кого хочу, помнишь?
– Ты беременна?
– Насколько я знаю, нет. На свадьбе живота заметно не будет, так что любителям почесать языки придется промолчать.
Цинна кивнул. Он будто постарел за несколько минут и сник.
Корнелия встала и положила руку ему на плечо:
– Ты об этом не пожалеешь.
Цинна недоверчиво хмыкнул:
– Я хотя бы знаю этого осквернителя невинности?
Корнелия с облегчением улыбнулась:
– Наверняка. Это племянник Мария. Гай Юлий Цезарь.
Ее отец пожал плечами:
– Вроде бы что-то слышал.
Сидя в тени палатки и потягивая охлажденное вино, Корнелий Сулла смотрел на свой лагерь. От любимого Рима его отделяла одна, последняя ночь. Он поежился – то ли от налетевшего ветерка, то ли от нервного возбуждения в ожидании схватки. Все ли ему известно о планах Мария, или старый лис вознамерился застигнуть его врасплох в последний момент? Полученные письма, разумеется, ничего не значили, поскольку были пустой формальностью.
Подъехавший верхом Падак ловко остановил коня, который застыл на месте, присев на повороте на задние ноги. Сулла улыбнулся, отметив про себя и юность, и красоту парня.
– Лагерь в безопасности, – доложил Падак, спешившись. Начищенные доспехи блестели, кожаные вставки выглядели мягкими и потемнели от втертого в них масла.
Юный Геркулес, подумал Сулла, отвечая кивком. И беззаветно предан, как любимая гончая.
– Завтра вечером войдем в город. Сегодня в последний раз спим на земле, как варвары.
Это было лишь образное выражение, на самом деле Сулла спал на мягкой постели с тонким бельем. Душой Сулла всегда был со своими солдатами, но суровая, полная лишений жизнь легионера никогда его не привлекала.
– Поделишься планами, Корнелий? Всем интересно, как ты поступишь с Марием.
Одолеваемый юношеским нетерпением, Падак задавал слишком много вопросов, и Сулла остановил его, подняв ладонь.
– Завтра, друг мой. Приготовления начнутся завтра, а это уже скоро. Я сегодня лягу пораньше, разве что выпью немного вина.
– Тебе понадобится… что-нибудь? – понизив голос, спросил Падак.
– Нет. Впрочем, подожди. Пришли пару шлюх, да выбери покрасивее. Кто знает, может, я еще открою для себя что-то новенькое.
Падак резко, словно от удара, уронил голову, вернулся к своему коню и поспешно ускакал.
Сулла проводил его взглядом, вздохнул и выплеснул остаток вина из кубка на черную землю. Мальчишка уже третий раз донимает его намеками и перешел грань, отделяющую настойчивость от назойливости. У такого юнца от обожания до ненависти один шаг. Пора отправить его в другой легион, пока не возникла необходимость в более решительных мерах. Сулла еще раз вздохнул и вошел в палатку, закрыв за собой вход кожаной шторой.
Рабы уже зажгли лампы и застелили пол коврами и тканями. В маленькой чаше горело ароматическое масло, одна из тех редких смесей, которые ему нравились. Сулла глубоко вдохнул и краем глаза уловил направленное в его сторону движение справа. Уклоняясь от удара, он упал на спину и почувствовал, как что-то рассекло воздух над ним. В следующее мгновение Сулла сшиб нападающего на пол сильным ударом обеих ног и, пока тот беспомощно барахтался, выкрутил руку с ножом, навалился убийце на грудь и улыбнулся, увидев, как ярость и страх на лице незнакомца сменились сначала удивлением, а затем отчаянием.
Неженкой Сулла не был. Да, жестокие римские поединки, после которых доблесть доказывали ранами и шрамами, не вызывали у него восторга, но он ежедневно упражнялся с мечом и принимал участие в каждом сражении. Благодаря железным запястьям ему удалось повернуть нож так, чтобы острие уперлось в горло противнику.
– Сколько тебе заплатил Марий? – насмешливо спросил Сулла.
– Нисколько. Убить тебя – для меня удовольствие.
– Так ты любитель. Ни слова сказать, ни дела сделать. – Сулла надавил на нож. – Стража! Ко мне! – рявкнул он.
Через несколько мгновений несостоявшегося убийцу прижали к полу, и Сулла смог подняться.
Начальник стражи вбежал вместе с остальными. Бледный как полотно, он вытянулся перед Суллой.
– Похоже, убийца пробрался через лагерь в палатку римского консула, и его никто не остановил, – тихо сказал Сулла, опуская руки в чашу с ароматной водой на дубовом столике и протягивая их рабу, стоявшему наготове с полотенцем.
Начальник стражи перевел дух и попытался успокоиться.
– Мы вытащим из него имена хозяев. Я сам займусь допросом. И утром оставлю пост… с твоего позволения?
– Мне не нравится, когда на меня нападают в собственной палатке, – словно не слыша, продолжал Сулла. – Потревожить мой отдых таким вот примитивным, неряшливым образом – это недостойно.
Он наклонился и поднял кинжал, не обращая внимания на отчаянные телодвижения убийцы, уже связанного по рукам легионерами.
– Ты оставил меня без защиты. Возьми. – Консул протянул кинжал заметно нервничающему начальнику стражи. – Иди в палатку и перережь себе горло. Я прикажу забрать твое тело… скажем, через два часа.
Начальник стражи коротко кивнул, взял оружие, повернулся и вышел, четко печатая шаг.
Падак положил теплую ладонь на руку Сулле:
– Ты ранен?
Сулла раздраженно сбросил его руку:
– Нет! Боги, всего один! Видно, Марий меня недооценивает.
– Мы не знаем, один ли он. Я прикажу выставить на ночь стражу у твоей палатки.
Сулла покачал головой:
– Нет. Пусть Марий не думает, что напугал меня. Со мной останутся те две шлюхи, которых ты привел, и я позабочусь о том, чтобы хоть одна из них не уснула до утра. Остальных отправь отсюда. Думаю, у меня пробудился аппетит к плотским утехам.
Падак грациозно отсалютовал, но Сулла заметил, как мальчишка обиженно надул свои полные губы, когда отвернулся. Парень определенно становится опасен. Нельзя, чтобы он вернулся в Рим. Будет лучше, если с ним что-нибудь случится. Почему бы ему не упасть со своего великолепного жеребца.
Оставшись наконец один, Сулла опустился на низкое ложе и провел рукой по мягкой ткани. Снаружи послышалось тихое женское покашливание, и он довольно улыбнулся.
Услышав его голос, в палатку вошли две девушки – благоухающие, гибкие, богато одетые.