В храме было прохладно, и Гай поежился – руки покрылись гусиной кожей, волоски поднялись. Он стоял спиной к залу, заполненному незнакомыми, чужими ему людьми.
Если бы жив был отец, он мог бы повернуться к нему, пока они ждали Корнелию. Они бы обменялись улыбками или подмигнули друг другу. После похорон отца его мать почти не приходила в себя. На глаза навернулись непрошеные слезы. Тубрук, когда Гай спросил, сможет ли она присутствовать, только покачал головой. Старый гладиатор всегда любил ее.
Гай кашлянул и, отогнав несвоевременные мысли, заставил себя вернуться к настоящему. Детство закончилось. Здесь у него много друзей. Тубрук, с его грубоватой привязанностью, все равно что дядя, и Марий с Метеллой, похоже, приняли его как родного. Недоставало только Марка.
Что касается Цинны, то Гай надеялся на его благоразумие и любезность. С отцом Корнелии он не разговаривал с тех пор, как официально попросил руки его дочери. Встреча не была радушной, хотя ради своей любимицы сенатор проявил сдержанность. Да и с приданым он не поскупился, передав зятю документы на большой городской дом в богатом районе Рима. Получив в придачу рабов и стражу, Гай немного успокоился. Отныне, что бы ни случилось, Корнелия будет в безопасности. Он нахмурился. Помимо прочего, ему нужно привыкать и к полному имени. Гай Юлий. Для уха приятно, хотя для тех, кто знал его с детства, он, наверное, всегда будет просто Гаем. Жаль только, что отец не дожил до этого времени. Или, может быть, он и сейчас наблюдает за ним? Гай надеялся на это и жалел, что не разделит с ним этот счастливый момент.
Юлий обернулся и слегка улыбнулся Кабере, смотревшему на него с кислой физиономией. Редеющие волосы старика торчали во все стороны, словно, разбуженный в несусветную, по его мнению, рань, так он выражал свое неудовольствие. Ради такого случая Кабера нарядился в новую коричневую тунику, украшенную незамысловатой оловянной брошью с изображением лунного лика. Юлий узнал работу Александрии и улыбнулся Кабере, который почесал подмышку. Юлий продолжал улыбаться, и через несколько секунд старческие черты смягчились, хотя в них по-прежнему читалось снедавшее старика беспокойство.
Будущее представлялось ему темным и неясным, как бывало всегда, когда дело касалось судьбы близкого человека. Не в первый уже раз старика раздражало, что он способен предвидеть лишь то, что не имеет прямого отношения к его собственной жизни. Впрочем, тень недобрых предчувствий не мешала ему находить удовольствие в юношеской радости, теплой волной исходившей от Юлия.
В любой свадьбе, даже такой поспешной, как эта, есть нечто чудесное. По крайней мере, все счастливы, а невзгоды позабыты, пусть и ненадолго.
Юлий обернулся, услышав за спиной тяжелые шаги по мраморному полу, и увидел идущего к алтарю Тубрука. Управляющий поместьем выглядел как обычно – сильный, загорелый и здоровый. Юлий крепко, словно почувствовал в ней якорь, сжал его руку.
– Ты выглядел немного потерянным. Как себя чувствуешь?
– Нервничаю. Удивлен, что пришло так много людей.
Тубрук оглянулся, с любопытством оглядел толпу и вскинул брови.
– Здесь собралась едва ли не вся римская знать. Твой отец гордился бы тобой. Я горжусь тобой. – Он помолчал, словно не был уверен, что стоит продолжать. – Твоя мать очень хотела присутствовать, но она слишком слаба.
Юлий кивнул, и Тубрук ободряюще похлопал его по руке, после чего вернулся на свое место.
– У нас в деревне мы просто берем девчонку за волосы и тащим ее в свою хижину, – пробормотал Кабера, шокировав жреца, стоявшего с торжественным лицом. Увидев это, старик весело продолжил: – А если это не проходит, даем ее отцу козу и берем одну из сестер. Так гораздо проще – никаких обид и бесплатное козье молоко для родителя. В молодые годы у меня было стадо из тридцати коз, но мне пришлось отдать бóльшую его часть, так что в результате пришлось жить едва ли не впроголодь. Не самое мудрое решение, но разве можно о нем пожалеть?
Упомянутые между делом примеры варварских обычаев окончательно смутили жреца, но Юлий только усмехнулся.
– Старый ты мошенник. Тебе просто нравится ставить в неловкое положение честных римских граждан.
Кабера громко фыркнул.
– Может быть, – признал он, вспомнив неприятности, которые навлек на себя, когда попытался предложить свою последнюю козу за ночь удовольствия. Тогда это казалось ему вполне естественным, но отец девочки схватил висевшее на стене копье и загнал юного наглеца в горы, где ему пришлось скрываться три дня и три ночи.
Жрец с отвращением посмотрел на Каберу. Сам он был нобилем, но являлся членом жреческой коллегии и носил особую кремовую тогу. Вместе с остальными он терпеливо ждал невесту.
Юлий объяснил, что церемония должна быть по возможности простой и короткой, потому что его дядя захочет уехать как можно скорее. Жрец в явном раздражении потер подбородок, но смягчился, когда Юлий сунул ему небольшой мешочек с монетами – в качестве «пожертвования» храму. Даже у нобилей есть счета и долги. Нужна короткая церемония – будет короткая. После того как Корнелию привезут, он вознесет молитвы Юпитеру, Марсу и Квирину. Авгуру заплатят золотом за предсказание богатства и счастья супругам. Затем жених и невеста произнесут брачные обеты, и Юлий наденет на палец Корнелии простое золотое кольцо. Она станет его женой. Он – ее мужем. От волнения у Гая вспотели подмышки.
Он снова повернулся и посмотрел прямо в глаза Александрии, стоявшей в простом платье с серебряной брошью на груди. В ее взгляде блеснули слезы, но она кивнула, и внутри у него как будто ослабла натянутая струна.
Где-то заиграла и, подобно поднявшемуся из кадильниц ароматному дыму, поплыла к сводчатому потолку тихая музыка. Юлий оглянулся, и у него перехватило дух. Все остальное забылось. Высокая и изящная, там стояла Корнелия – в кремовом платье и тонкой золотой накидке. Рука ее лежала на локте отца, который, как ни старался, не смог сдержать сияющую улыбку. Подведенные более темным цветом, ее глаза, казалось, источали тепло. На шее у нее красовался обрамленный золотом рубин размером с птичье яйцо. Прекрасная и хрупкая. На голове лежал маленький венок из цветов вербены и душистого майорана, аромат которых Гай ощутил, когда отец и дочь подошли ближе. Цинна отпустил руку Корнелии и отстал на шаг.
– Я отдаю Корнелию под твою опеку, Гай Юлий Цезарь, – произнес он обязательные слова.
Юлий кивнул:
– Я принимаю ее под свою опеку.
Он повернулся к невесте, и она подмигнула в ответ.
Они опустились на колени, и Юлий снова уловил исходящий от нее аромат цветов. Взглянув на ее склоненную голову, он спросил себя, полюбил бы он эту девушку, если бы не знал Александрию или встретил ее до того, как побывал в домах, где женщин покупают на ночь или даже на час. Он не был готов к этому тогда – год и целую жизнь назад. Над их головами прозвучали монотонные молитвы. Глаза Корнелии были мягкими, как летняя тьма.
Остальная часть церемонии прошла словно в тумане. Они произнесли простые слова обетов: «Куда ты идешь, туда иду и я». Отстояв, как ему показалось, целую вечность на коленях, они вышли на солнечный свет, и собравшиеся приветствовали их криками «Felicitas!»[7]: Марий попрощался с племянником, похлопав его по спине.
– Теперь ты мужчина, Юлий. Или она быстро тебя им сделает! – громко объявил он, и глаза его озорно блеснули. – Ты носишь имя отца. Он гордился бы тобой.
В ответ Юлий крепко пожал ему руку:
– Я нужен тебе на стенах сейчас.
– Полагаю, несколько часов обойдемся без тебя. Жду к четырем пополудни. Надеюсь, к тому времени Метелла все свои слезы выплачет.
Они ухмыльнулись друг другу, как мальчишки, и Юлий на мгновение остался один, тогда как невесту окружила толпа поздравляющих. К нему подошла Александрия, а он улыбнулся и вдруг разволновался так, что перехватило горло.
Она перевязала свои темные волосы плетеной проволокой, и в ее карих глазах было столько всего…
– У тебя красивая брошь.
Александрия коснулась ее рукой:
– Ты удивился бы, узнав, сколько самых разных людей меня о ней спрашивали. Уже есть заказы.
– Ведешь дела на моей свадьбе! – воскликнул Юлий.
Она кивнула, ничуть не смутившись, и уже серьезно произнесла:
– Да благословят боги ваш дом.
Александрия отошла. Юлий повернулся к Корнелии, отвечая на вопросительный взгляд, поцеловал ее.
– Красивая. Кто она? – спросила она с ноткой беспокойства.
– Александрия. Рабыня из дома Мария.
– Рабыни так себя не ведут, – недоверчиво сказала Корнелия.
Юлий рассмеялся:
– Ты ревнуешь?
Корнелия не улыбнулась, и он нежно взял ее руки в свои.
– Мне нужна только ты. Моя прекрасная жена. Идем в наш новый дом, и я докажу тебе это.
Он поцеловал ее еще раз, и Корнелия успокоилась, но про себя решила разузнать побольше о девушке-рабыне с брошью.
В новом доме не было рабов и почти никакой мебели. Они были одни, и их голоса отдавались гулким эхом. Метелла подарила им кровать из темного резного дерева – с матрасом и мягким бельем.
Поначалу, смущенные своим новым положением, они чувствовали себя неловко.
– Думаю, ты можешь снять с меня тогу, жена, – улыбнулся Юлий.
– Я так и сделаю, муж. А ты мог бы распустить мне волосы.
Былая страсть вспыхнула с новой силой, и неловкость растаяла в жаре наступившего полдня.
– К вечеру у меня совсем не останется сил, – пожаловался, отдуваясь, Юлий, волосы которого спутались от пота.
Корнелия наморщила лоб:
– Ты ведь будешь осторожен?
– Вот уж нет. Брошусь в самое пекло. Надо же произвести на тебя впечатление.
Она провела пальчиками по его груди, оставив едва заметный след на гладкой коже.
– Ты можешь сделать это иным способом.
– Нет, сейчас нет, – простонал Юлий. – Подожди немного.
Корнелия лукаво улыбнулась, и ее нежные пальчики приступили к делу.