Он произнес это так, что захотелось послушаться, положиться на него и уйти с ним в безопасное место, снова стать маленькой девочкой. Но этого Корнелия позволить себе не могла. Она покачала головой и через силу улыбнулась, пытаясь смягчить отказ.
– Оставь мне больше стражи, если так тебе будет спокойнее. Теперь мой дом здесь. Здесь родится мой ребенок, а когда Юлий вернется в город, первым делом он придет сюда.
– А если его убили?
Корнелия зажмурилась от резкого укола боли; слезы обожгли глаза под веками.
– Пожалуйста, не говори так… Юлий вернется. Я… я уверена.
– Он знает о ребенке?
Она не открывала глаз, пережидая момент слабости. Она не будет плакать, хотя в глубине души ей хотелось уткнуться отцу в грудь и дать себя увести.
– Еще нет.
Опустившись на лавочку у журчащего в саду ручейка, Цинна вспомнил, как разговаривал с архитектором, когда планировал дом для дочери. Как давно это было.
Он вздохнул:
– Твоя взяла, дочка. Только чтó я скажу матери?
Корнелия села рядом:
– Скажешь, что я здорова, довольна жизнью и примерно через семь месяцев на свет появится ребенок. Скажешь, что я готовлю дом к появлению младенца, она поймет. Когда на улицах снова станет спокойнее, я пришлю к тебе гонца и сообщу, что у нас хватает еды и мы здоровы. Все очень просто.
Отец попытался заговорить строже, но его голос сорвался.
– Пусть этот Юлий только попробует не быть тебе хорошим мужем… и хорошим отцом. Я прикажу его побить палками. Надо было сделать это еще тогда, когда я узнал, что он бегает к тебе по моей крыше.
Корнелия вытерла глаза, загоняя тревогу поглубже, и заставила себя улыбнуться.
– Ты не такой уж суровый, отец, и не пытайся притворяться.
Цинна состроил гримасу. Долгое время оба молчали.
– Я подожду еще два дня, а потом прикажу забрать тебя домой.
Корнелия прижала ладонь к руке отца:
– Нет. Я уже не твоя. Юлий – мой муж, и он будет искать меня здесь.
Не в силах больше сдерживать слезы, она разрыдалась. Цинна притянул дочь к себе и крепко обнял.
Сулла мрачно наблюдал за тем, как его люди захватывают главные улицы, ведущие к Форуму и сердцу города. После первой кровопролитной стычки битва за Рим шла успешно; его войска брали район за районом и не допускали туда растерянного противника. Когда солнце полностью поднялось над горизонтом, под контролем Суллы была почти вся нижняя восточная четверть Рима – большая территория, где солдаты могли отдохнуть и перегруппироваться.
Затем возникли тактические сложности. Наступление шло слишком широким фронтом, его силы растягивались, и Сулла понимал: противник может нанести сокрушительный удар, если нащупает слабое место.
Продвижение войск замедлилось. Он отдавал приказ за приказом, передвигая или останавливая то одно подразделение, то другое. Прежде чем предъявить требование о капитуляции, нужно было укрепить тыл. Учитывая предсмертное обращение Мария, его солдаты вполне могли драться до последнего. О Первородном ходили легенды даже в Риме, где верность командиру была в порядке вещей и воспитывалась в воинах с юности. Их нужно было лишить всякой надежды, а медленное продвижение этому не способствовало.
Сулла стоял на открытой площадке на вершине Целия. Все улицы позади до Целийских ворот принадлежали ему. Пожары потушили, и его легион занял позиции до самых Раудускуланских ворот в южной части городских стен.
На небольшой площадке собралось около сотни воинов, разделенных на группы по четыре человека. Каждый вызвался добровольно, что тронуло Суллу. Так ли чувствовал себя Марий, когда люди отдавали за него жизнь?
– Приказ вы получили. Вперед, создавайте хаос. Если у врага численный перевес, отходите, пока не сможете снова атаковать. Вы – моя удача и удача легиона. Да помогут вам боги.
Солдаты, все как один, отсалютовали, и он ответил тем же. Скорее всего, через час все они будут мертвы. Ночью эти подразделения принесли бы больше пользы, а при ярком свете дня разве что отвлекали внимание. Он смотрел, как последняя четверка пробирается через баррикаду и бежит в переулок.
– Заверни тело Мария и положи в тень попрохладней, – приказал Сулла стоявшему неподалеку легионеру. – Не знаю, когда я освобожусь, чтобы устроить достойные похороны.
Внезапно в них полетели стрелы. Наблюдая с интересом за дугой полета, Сулла решил, что стрелки затаились за две-три улицы от них. Хорошо бы в этом районе оказалось несколько его четверок. Падая, черные стрелы ударялись о камни внутреннего двора, который Сулла использовал в качестве временного командного пункта. Один гонец упал со стрелой в груди, а второй закричал, хотя его, похоже, не задело. Сулла нахмурился.
– Стража! Отведите куда-нибудь этого гонца и всыпьте ему хорошенько. Римляне не кричат и не лишаются чувств при виде крови. И чтобы, когда вернетесь, я увидел кровь у него на спине.
Охранник кивнул, и гонец молча дал себя увести, опасаясь, как бы наказание не ужесточили.
К Сулле подбежал центурион:
– Район за нами. Дать сигнал медленно продвигаться вперед?
Сулла пристально посмотрел на него:
– Мне это не нравится. Дать сигнал к наступлению. Остальные пусть догоняют как могут.
– Но противник ударит с флангов! – запинаясь, возразил центурион.
– Еще раз поставишь под сомнение мой приказ во время боя, и я прикажу казнить тебя как обычного преступника.
Центурион побледнел и резко повернулся, чтобы отдать приказ.
Сулла скрипнул зубами. Как бы он хотел встретиться с врагом в открытом поле. Уличные бои невидимы и жестоки. Люди в укромных переулках кромсают друг друга мечами. Где славные атаки? Где грозный звон металла? Но он будет терпелив и в конце концов перемелет их.
Он услышал звук сигнального рожка. Кровь уже бурлила в жилах в предвкушении схватки. Пусть попробуют напасть с флангов – его четверки ударят им с тыла.
Сулла почувствовал запах дыма в воздухе; языки пламени вырывались из высоких окон дома впереди. Крики перекрывали лязг оружия, и отчаявшиеся люди карабкались на каменные уступы – в тридцати, сорока футах над развернувшейся внизу схваткой. Они разобьются о камни. Сулла видел, как какая-то женщина оступилась и упала вниз головой на мостовую, где и замерла, похожая на сломанную куклу.
Еще одна улица, за ней другая.
– Вперед! – крикнул он, и сердце забилось быстрее.
Орсо Ферито расстелил карту Рима на массивном деревянном столе и обвел глазами лица центурионов Первородного.
– Вот эта линия обозначает территорию, которую контролирует Сулла. Его силы растянуты и уязвимы для атаки на узком участке почти по всей линии. Предлагаю одновременно атаковать здесь… и здесь.
Он указал на карте две точки и посмотрел на остальных, тоже усталых и грязных. За последние три дня большинству не удавалось поспать больше часа или двух кряду, и теперь легионеры Первородного едва держались на ногах.
До гибели Мария Орсо командовал пятью центуриями. Он слышал последний крик своего командира и до сих пор кипел от гнева при мысли о самодовольном Сулле, вонзившем кинжал в человека, которого Орсо любил больше собственного отца.
На следующий день начался кровавый хаос. С обеих сторон погибли сотни людей. Орсо командовал своими центуриями, проводя короткие и кровопролитные атаки, а затем отступая до подхода резервов Суллы. Как и многие легионеры Мария, он не был благородной крови и вырос на улицах Рима. Он знал, как драться на улицах и в переулках, и еще до рассвета второго дня стал неофициальным командиром Первородного.
Влияние Орсо выросло сразу же, как только он начал координировать действия легиона. Некоторые не имевшие стратегического значения улицы он сдавал: приказывал жителям уходить и поджигать дома, а солдатам – отступать под прикрытием стрел. За другие улицы они бились снова и снова, стягивали туда все силы, чтобы не дать Сулле прорваться. Орсо потерял много людей и все же замедлил, а где-то и остановил стремительное продвижение врага. Битва затянулась, и Сулле приходилось нелегко.
Каким бы ни было настоящее имя легионера, свои люди всегда звали его Орсо – медведь, сходство с которым ему придавало мощное сложение и черные курчавые волосы. Могучие, словно каменные глыбы, плечи были испачканы засохшей кровью, и пахло от него, как и от остальных, гарью и несвежим потом.
Комнату для совещаний выбрали наугад – кухню в чьем-то городском доме. Группа центурионов вошла с улицы и расстелила карту. Владелец находился где-то наверху. Глядя на карту, Орсо вздохнул. Прорывы были возможны, но для победы над Суллой им понадобилось бы благоволение богов. Он снова оглядел лица собравшихся за столом и с трудом удержал вздох, увидев на них надежду. Он не был Марием и знал это. Если бы Марий остался жив и находился в этой комнате, ситуация не выглядела бы столь безнадежной. А так…
– В любой отдельно взятой точке у них не больше двадцати-пятидесяти человек. Если прорвемся быстро, по две центурии в каждом месте, сможем порубить их до подхода подкрепления.
– А что потом? Искать Суллу? – спросил один из центурионов.
Марий помнил бы, как его зовут, с горечью подумал Орсо.
– Мы не знаем точно, где притаилась эта змея. Его командная палатка вполне может быть просто приманкой. Предлагаю немедленно отступить, оставив нескольких человек с заданием попытаться выследить его и убить.
– Люди будут недовольны. Это не победа, а они хотят разбить врага наголову.
– Они – легионеры лучшего легиона Рима, – резко ответил Орсо. – И будут делать то, что им сказано. В нашей игре, если это игра, все решают числа. У них больше людей. Под нашим контролем бóльшая территория, но нас мало. И… у них более опытный полководец. В лучшем случае мы можем уничтожить сотню его людей и отойти, потеряв как можно меньше своих. Проблема Суллы – необходимость наступать растянутым фронтом.
– В какой-то степени у нас одна и та же проблема.
– Все не так уж плохо. Если они прорвутся, то окажутся в огромном городе, где их можно атаковать с флангов и отрезать от основных сил. Если же мы прорвем их линию, то окажемся в самом сердце подконтрольной им территории.