Между срубом и Олегом стояли три накрытые рогожей повозки, а возле них лежали на траве две девицы. Каждая была привязана к трем колышкам: один удерживал шею, два других растягивали ноги, так что намерения хозяев дома в отношении пленниц не вызывали никакого сомнения.
– Вот, электрическая сила... – Ведун понял, что медлить не следует, вытащил косарь и, пригибаясь, подкрался к девкам, быстро перерезал веревки.
Те поднялись, одергивая подолы и разминая ноги, отирая шею.
– Чего не бежите? – не понял Середин.
– Дык ведь все едино догонят, – развела руками одна.
Олег зло сплюнул: еще никогда в жизни женщины не вели себя так, как он ожидал. Похоже, логика их мыслей так и останется для него загадкой до конца жизни.
– Эй, смерд! Ты кто, откуда?
«Заметили», – подумал Середин, выпрямился и пошел разбойнику навстречу. Хотя какой там тать? Мальчишке на вид еще и пятнадцати не стукнуло. Пожить еще не успел, а уже выбрал путь смерти. Не повезло.
– Эй, ты кто?! – срывающимся голосом выкрикнул паренек, привлекая общее внимание. – Откель взялся?
Олег между тем вышел уже почти на середину поляны и мог спокойно осмотреться. Трое разбойников расположились у костра, над которым на вертеле зажаривался целый поросенок. Еще один сидел на крыльце, правя лезвие топорика, трое что-то мыли у ручья в низине за домом, двое занимались лошадьми. Итого десять. Ну, еще несколько бандитов может быть в доме. Можно считать, десятка полтора. Из оружия видны были только топоры, причем и те – плотницкие, да утыканные железными шипами дубинки. Ну, еще косари да пара клевцов. Захолустье, одним словом. Даже у душегубов и то приличных клинков не найти. А уж про луки и рогатины так вовсе речи не шло.
– Чего молчишь? Сейчас порежу! – Малец схватился за нож.
– Прохожий я, – ответил Середин. – Шел по тропе, дымок заметил. Решил повернуть на огонек.
– Не повезло тебе, прохожий, – хмыкнул бородач с крыльца. – Искал дармового обеда, а нашел безвременную смерть. От нас назад дороги нет никому. Коли по-мирному вести себя станешь, так и умрешь без мучений. А заставишь нас за собой бегать, то и смерть примешь лютую, сам о кончине просить станешь.
– Дело ясное, – кивнул ведун. – У вас тут все помирают. А скажи мне, душегуб, нет ли среди вас колдуна сильного, дабы порчу смог на целую деревню наслать?
– На что нам колдуны?! – рассмеялся мальчишка. – Мы и так, ножами да палицами славно управляемся. Через день добра наживаем, а таких как ты в землю кладем.
– Жалко, – вздохнул Олег. – Я искал колдуна.
– Славный малый попался! – подал голос наряженный в алую косоворотку бандит от костра. – Не плачет, пощады не просит, убечь не пытается.
– А должен? – усмехнулся Середин. Он уже высмотрел все, что хотел. И причин для беспокойства не видел.
– Даже жалко тебя, лапотник, – поднялся душегуб. – Но уж прости, схрона нашего никто знать не должен. Посему придется тебя предать сырой земле. Извини. Может, пожелаешь чего перед смертью? Побалуем тебя, так и быть. У нас и мед ставленый имеется, и бабы ядреные, и жратвы от пуза. Чего желаешь?
– Да убивайте же вы меня скорее! – вздохнул ведун. – Сколько ждать можно?
– Да он, видать, обезумел со страху, – отозвался коренастый малый, что крутил вертел. – От и несет околесицу. То колдун ему надобен, то смерти просит. Случается. Помнишь, мужика темкинского о прошлом годе? Поперва сапоги целовал, а опосля колыбельные петь начал. В минуту умом тронулся, как об участи своей узнал.
– Да он просто чаловский, – возразил бородач с крыльца. – Там все мужики такие, малохольные. Овцы овцами. И тупы как бараны. Ты его резать станешь, а он и не поймет вовсе, че с ним делают. – Тать презрительно сплюнул.
– Будь милостив к слабым, – махнул рукой краснорубашечный. – Синеус, отведи его к яме, дабы тут не воняло, и там отправь в мир предков быстро и без лишних терзаний.
– И то верно, – согласился бородач. – К чему лишние страдания! Ступай, племяш, сделай это милостиво.
– Да, дядюшка, – согласился мальчишка и указал своим ножиком в сторону девок: – Туда ступай.
– Ты сбрендил, дурашка? – показал ему свой обнаженный косарь ведун. – Никуда я не пойду. Здесь убивайте.
– Он не идет, дядь Зорислав! – обиженно пожаловался мальчик.
– Так я и знал! – Бородач отложил топорик и поднял с земли истыканную гвоздями дубину. – Никто по-доброму ложиться не желает.
Разбойник поднялся со ступеней и, тяжело переваливаясь, направился к Олегу:
– Отчего доброго слова никто не приемлет, не пойму никак. Ведь все едино по-моему будет. И пойдешь сам, и ляжешь, куда укажу, по моему слову. Для сего ведь окромя ног ничего не надобно. А руки я тебе сейчас подроблю для вразумления. Поперва плечо левое. Коли не поймешь – то и правое. А и они разума не прибавят, так бока могу умять, ровно ребра бараньи.
Олег попытался представить, как он выглядит их глазами. Обычный усталый смерд в длинном кафтане с замызганными глиной полами. Ремень через плечо, нож в руках. Невинный прохожий, чего придираться? Так ведь нет, все едино смерти ищут. Нехорошо...
А еще он мысленно вознес благодарность лесному зверю, напугавшему его так, что уже несколько дней Середин не выходил за пределы деревни без пластинчатого, кованного из булатной стали доспеха.
– Добром пойдешь? – еще раз переспросил, подходя ближе, бородач.
– Нет, конечно, – расплылся в улыбке Олег.
– Пойдешь! – широко размахнулся разбойник.
Дубины – как и топоры, и топорики, и кистени, и нунчаки, и палицы, и шестоперы – при всей своей убийственности имели один недостаток: все они требовали хорошего замаха. И тем самым давали фору в несколько мгновений жертвам атаки. Ведун этот шанс не упустил, сделав быстрый шаг вперед – бородач, осознав ошибку, успел округлить глаза, вскинуть перед глазами растопыренную пятерню, но остановить быстрого ножа, входящего в живот, не успел. Середин провернул клинок в ране, дабы уж точно сделать ее смертельной, выдернул косарь и отступил.
– Дядя!!! – издал вопль ужаса мальчишка и упал перед умирающим татем на колени. – Дядя, дядюшка, нет, не нужно! Дядь, не умирай!
Душегуб лишь хрипел в ответ, роняя с губ розовую пену. На вопли паренька из дома на крыльцо выскочили еще двое мужиков, и Середин понял, что разбойников даже меньше, чем он думал.
Тати замерли. Вскочили те, что сидели у костра, отпустили лошадей конюхи, замерли, прислушиваясь, бандиты у ручья.
– Дядя, дядя, – обливаясь слезами, уговаривал мертвеца Синеус. – Дядя, не уходи.
– Как это, «не уходи»? – поморщился ведун. – Твой дядя был грабителем. А грабители бывают хорошими, только когда им распарывают животы или вешают на осинах.
– Подлая тварь!!! – Паренек кинулся на Олега с ножом, но его клинок лишь чиркнул по броне у живота. Середин же аккуратно вонзил косарь ему под лопатку и уложил на спину в густую траву.
– Бей его, мужики!!! – заорал тать в красной косоворотке, подхватил палицу и кинулся на ведуна.
– Наконец-то, – облегченно выдохнул Середин. Избивая беззащитных людишек, пусть и уголовников, воображающих себя героями, он все же испытывал бы муки совести. Драться в открытом поединке было для его души куда проще. Один к десяти – разве это не честно?
– Н-на-а!!! – Краснорубашечный бандит замахнулся палицей из-за головы.
Середин скользнул навстречу, чиркнул остро отточенным косарем по его животу и тут же нырнул в сторону, кинул подобранной дубиной бородача в сторону костра, сам устремился к крыльцу, метнул перед собой нож. Пара бандитов, одетых лишь в рубахи и даже не опоясанных, пригнулись, спасаясь от косаря, а ведун дернул из-за спины саблю и широким взмахом полосонул их по бритым макушкам. Брызнула кровь, Олег же подобрал оставленный бородачом топорик, поспешил к костру. Как он и ожидал, один из бандитов по инерции все еще продолжал крутить вертел, второй выдернул из-за пояса топор. Но топору для удара требуется замах – поэтому сперва ведун подрубил ноги вертельщика, потом вскинул навстречу второму бандиту топорик, и в тот миг, когда два топора с лязгом столкнулись, быстро кольнул душегуба саблей в грудь.
Это и было главным отличием меча от топора, дубины или кистеня. Теми можно только бить с размаху. Клинок же умел и рубить, и колоть, и резать.
Ведун поспешил навстречу «лошадникам». Подставил древко топорика под удар одного, кольнул в живот, да с проворотом, ринулся на другого. Тот тоже бил из-за головы, а поразить таким ударом противника, в прыжке оказавшегося почти вплотную, невозможно. Ведун же прижал лезвие сабли плотно к груди врага, да еще нажал на обух левой рукой, рванул рукоять – и тать осел на землю, заливаясь кровью.
Середин облегченно выдохнул: схватка пронеслась с такой стремительностью, что троица у ручья не успела не то что принять участие, но даже толком понять происходящее. Однако они все равно были душегубами, членами общей банды и не имели права на существование.
– Шевелитесь, кретины, – посоветовал Олег. – Зарежу ведь по одному.
Ведун подошел к костровому и вогнал саблю почти по рукоять ему в спину. Разбойники не поняли намека, и вместо того чтобы приготовить оружие и кинуться разом, побежали вверх по склону по одному. Первый с дубиной – Олег даже не парировал удара, он лишь отклонился в сторону, позволив гвоздям скользнуть по левой части груди, и вогнал саблю в грудь негодяя. Тут же отступил, спасаясь от удара топора, быстро выбросил лезвие вперед, распарывая горло наклонившегося вслед за оружием бандита, шарахнулся влево, поймал падающий сверху широкий плотницкий топор древком топорика бородача, подрубил сжимающую оружие руку и уже вторым ударом снес голову разбойнику.
Медленно выдохнул, оглядываясь и продолжая держать оружие наготове.
Однако над поляной повисла тишина, не разрываемая даже стонами раненых: удары опытного воина оказались все до единого смертельны.
– Ква, вопрос закрыт, – решил ведун после пары минут ожидания, спрятал клинок в ножны и осмотрел свой костюм. Как оказалось, тати дрались достаточно умело. Кафтан оказался порван сразу в четырех местах: на груди, на спине и по бокам. Если бы не ратный доспех, вполне могли бы и победить. Но удары оказались скользящие, не способные пробить кованые пластинки доспеха.